— Раз эта женщина скончалась, вы не должны так дурно о ней отзываться, — наконец, сказала принцесса.

Все же д’Антони был занятнее, чем остальные придворные. Будь рядом Рони-Шерье, принцесса не удостоила бы молодого виконта вниманием, но его не было. Д’Антони стал бывать во дворце. Изабелле не было с ним ни весело, ни скучно, она замечала, что нравится ему, и кружила ему голову. Исчезни он назавтра, она едва ли бы заметила его отсутствие. Д’Антони с его вечными трагедиями и картинами, пусть и не лишенными искры таланта, не мог занять место в ее сердце. Она начала всерьез подозревать, что ее сердце просто-напросто занято.

Очень скоро д’Антони понял беспочвенность своих надежд. Мимолетный интерес, вскруживший ему голову, не мог быть основой для дерзновенных мечтаний. Даже если ему позволено было сопровождать ее высочество на прогулке, она находила для себя занятие поинтереснее, чем разговор с виконтом. Из всех молодых придворных больше всех раздражал ее маркиз де Бустилон. Изабелла так явно выражала свое пренебрежение к нему, что известный сердцеед невольно возглавил "оппозицию" при наследнице престола. Ему недоставало ума понять, что теша свое самолюбие, он вступает в открытую конфронтацию с принцессой, которая не упустит случая перейти от насмешек к более существенным действиям. Каждый раз, когда ему передавали ее ядовитые слова, Бустилон клялся себе, что месть его будет сладка. Он предпочел бы видеть ее сраженной любовной стрелой, но похоже, что на этот раз Купидон отвернулся от него.

Придворные сплетни быстро просачивались вглубь страны. С небольшим опозданием, но до графа де Рони-Шерье дошло имя д’Антони, которое связывали с именем принцессы. Вся его решимость рухнула в один момент. Ревность впилась в него, раздирая на части и, нещадно погоняя его, повлекла в столицу. Еще не попав во дворец, он уже понял, что дошедшие до его ушей слухи сильно преувеличены. Ничего не случилось. Никакого романа не было. Но уехать во второй раз он не смог. Его тянуло к принцессе, как магнитом, и чем ближе она была, тем сильнее. Он явился засвидетельствовать ей свое почтение, и волна радости, захлестнувшая Изабеллу при виде его, окончательно укрепила в нем желание остаться. Ее лицо просветлело, в глазах заметались огоньки, вся она излучала свет. Такую девушку невозможно было покинуть. Короткая разлука сделала их взаимную склонность еще крепче.

Нельзя сказать, что придворные плохо относились к Рони-Шерье или недолюбливали его, но ему так и не суждено было стать всеобщим любимцем, несмотря на то, что у него было для того все. Он был красив, но не стал женским баловнем, подобно Бустилону, неглуп, но король не особенно привечал его, был приветлив, но не все попадали под его несомненное обаяние. Он не стремился к сближению с двором, и двор отвечал ему взаимностью. Все мысли молодого графа были заняты принцессой, друзей же у него не было. Зато врага он нажить успел. Им был маркиз де Бустилон, слишком властный и завистливый, чтобы простить Рони-Шерье равнодушное презрение к своей особе, тогда как даже д’Антони, находившийся под покровительством принцессы, покорился ему и слушался его беспрекословно. Но самое главное, Рони-Шерье был объектом привязанности Изабеллы, о симпатии которой к графу ему поведала по секрету Луиза де Тэшкен, и, оскорбляя Антуана, он отводил душу. Как хотелось ему говорить с принцессой так же едко и презрительно, как у него хватало наглости говорить с Рони-Шерье! Но Антуан обращал на него столько же внимания, сколько на муху, пока Бустилон не отпустил несколько дерзких замечаний по адресу принцессы, чем вывел графа из себя и был вызван на дуэль без дальнейших переговоров.

Вечером Рони-Шерье испугал принцессу, явившись к ней бледным, как смерть, и в запылившемся камзоле.

— Что произошло? — обеспокоено спросила Изабелла, выходя ему навстречу. — Кто за вами гнался, граф?

— Ах, ваше высочество! Боюсь, случилось непоправимое. Я не знаю, что делать.

— Да скажите же толком, что стряслось. Убили кого-то, что ли?

— Почти. Я дрался на дуэли.

Изабелла побледнела и вынуждена была присесть.

— Вы думаете, что говорите? Вы знаете, граф, что дуэли строгонастрого запрещены.

— Знаю.

— Вам грозит тюрьма! — воскликнула принцесса.

— Да, ваше высочество. Я и пришел посоветоваться с вами.

— Тогда отвечайте скорее. С кем вы дрались?

— С Бустилоном.

— Я могла бы догадаться… Он убит? Кто секунданты?

— Он тяжело ранен и не исключено, что умрет. Он на попечении лекаря. А секунданты — д’Антони, его раб, и барон д’Эвелон, тоже из его окружения.

— Как досадно! Давно закончилась дуэль?

— Я не был дома. Сразу примчался к вам.

— Где вы дрались?

— За монастырской стеной, около разрушенной часовни, что на дороге к королевскому лесу. Это безлюдное и глухое место.

— Если Бустилон не выживет, не знаю даже, сможете ли вы отвертеться от наказания.

— Боюсь, что лучшая участь его не ждет.

— Вы гордитесь победой? Лучше подумайте о себе!

— Но что теперь сделаешь? Не мог же я простить его!

— Могли, не могли… — принцесса досадливо махнула рукой. — Теперь не важно. Я… Ну вот что. Оставайтесь здесь и никуда не ходите. Я пойду к отцу, если удастся, похлопочу за вас, — она еще раз обернулась и огорченно покачала головой. — Ах, граф, граф!..

Изабелла быстрым шагом вошла в кабинет короля.

— Ваше величество, у меня к вам неотложное дело.

Король приготовился слушать. Вид у него был снисходительный, и Изабелла приободрилась.

— Один из моих друзей попал в щекотливое положение. Он дрался на дуэли с одним негодяем, оскорбившим его. Я хотела просить вас не наказывать его. Знаю, что дуэли запрещены, но иногда причина бывает столь серьезна, что нельзя спустить обидчику оскорбление.

— Кто же этот "друг", дочь моя?

— Сначала пообещайте мне не наказывать его.

— Гм… А кто "негодяй"?

— Маркиз де Бустилон. Даже если он умрет, я о нем ни минуты не пожалею. Впрочем, жаль будет Луизу.

— Вот, значит, как? Значит, маркиз, бедняга, зарезан, как цыпленок?

— Отец, он ранен, но ранен в честном бою.

Король заколебался, готовый уступить.

— Позвольте мне подумать, дочь моя. Я догадываюсь, кто этот ваш "друг" и сожалею о нем. Мне не хотелось бы показаться жестоким, однако же единожды простив провинившегося, как потом наказать следующего? Надо подумать, как здесь поступить.

Раздался резкий стук в дверь, и стражник доложил о начальнике тайной полиции короля Лебрене. Изабелла неприязненно повела плечом.

— Я приму его, — сказал король.

— Мне уйти, отец?

— Останьтесь, Изабелла. Вам уже пора принимать участие в управлении страной, которая в будущем будет повиноваться вам.

Лебрен был человеком огромного роста, настоящим великаном. Яркорыжая клочковатая борода невыразимо уродовала его лицо с крупными, грубыми чертами. Он был не один. Рядом шли д’Эвелон и Антони. Увидев, что принцесса находится у короля, д’Антони смутился и стыдливо покраснел до самых ушей. Изабелла порадовалась, что не ушла. Похоже, ее ждало нечто интересное.

— Ваше величество, позвольте представить вам свидетелей неслыханного преступления против жизни одного из ваших вернейших подданных, — Лебрен шепелявил, но ни у кого не появлялось желания улыбнуться, заметив недобрый блеск узких зеленоватых глаз.

— Что еще такое? — недовольно произнес король. — Помешались все сегодня на крови!

Мягкосердечие Франциска было всем известно и доходило до того, что сами слуги забавлялись его неспособностью к решительным действиям. Лебрен продолжал:

— Эти двое хорошо известных вам придворных, безусловно заслуживающих доверия, виконт д’Антони и барон д’Эвелон, обвиняют графа де Рони-Шерье в том, что он обманом заманил маркиза де Бустилона в безлюдное место и пронзил его шпагой.

— Это неправда! — воскликнула принцесса. — Отец, я же рассказывала вам! Бустилон получил по заслугам на дуэли, где эти двое были секундантами.