Но вот вопрос — кого из всего этого обилия музейных редкостей считать настоящим "чудаком"? Может, "птицеклювую" ехидну с её полузвериным-полурептильным размножением? Или попрыгунчика-кенгуру? Дескать, смотрите на него — все звери как звери, а он в сумке детей вынашивает!..

Нет, наверное. Ведь это не "чудачества", не причуды природы, а определенный уровень организации. Такие животные действительно уникальны, и замечательны они уже одним фактом своего существования.

И "чудаки", в моем понимании, — это те животные, которые, не поднимаясь на новую эволюционную ступень, приобрели необычные, частноприспособительные признаки, не свойственные их собратьям.

Пожалуйста, и среди сумчатых полным-полно "чудаков", но "чудаков" сравнительно с другими двуутробками, а не с плацентарными зверями.

Вот поэтому и рассказать хочется не о традиционных утконосе и кенгуру, а о животных, чуть менее прославленных, но замечательных своей непохожестью на ближайших родичей. И ещё — вызовом нашему с нами "здравому" смыслу.

Когда знакомишься с фактами поведения сорных кур, невольно возникает навязчивая идея — тут что-то не то. Ну, в самом деле, легко разве свыкнуться с мыслью, что в общем-то небольшая невзрачная "курочка" способна соорудить целый курган метров этак пятнадцать в диаметре и в два человеческих роста высотой?

Не верится? Впрочем, не вы первые. Когда доминиканский монах Наваретт, посетивший некоторые острова Океании, рассказывал об этих и прочих вещах, на него смотрели с недоверием и даже подозрением.

Но развитие биологии показало: ещё тогда стоило прислушаться к путешествовавшему миссионеру. Ибо в увиденном и описанном была и правда. И это несмотря на то, что науке до сих пор ещё не просто объяснить целесообразность ухищрений, к которым прибегают эти самые сорные, или, как их ещё называют, большеногие, куры.

А в общих чертах происходит следующее. Вместо того чтобы строить приличные, хорошо укомплектованные гнезда и спокойно, вдали от мирской суеты насиживать яйца, сорные куры с заслуживающим уважение энтузиазмом начинают сгребать в кучу землю, песок, гумус, листья и прочий мусор. Образуется холмик.

Мусор, естественно, начинает гнить. Этого-то курам и надо. Когда температура становится, по их мнению, оптимальной, примерно 33 градуса по Цельсию, они вырывают в воздвигнутой мусорной пирамиде норы или ниши и откладывают туда свои крупные яйца. В течение всего времени, пока яйца покоятся среди мусора, птицы суетятся вокруг кургана. Что-то приносят, что-то уносят. Сгнивший мусор, то есть уже отработанное топливо, выгребают. Свеженький подносят.

Но вот из яиц вылупляются птенцы. Они, как правило, уже совершенно оперенные. Вылезают из мусора без всякой помощи родителей и тут же разбегаются в стороны.

Конечно, курганы, сооружаемые птицами разных родов сорных кур, различаются по форме, размерам и стройматериалам. Варьируют эти параметры и в зависимости от погоды или местоположения кучи. Время строительства тоже разное.

Мегапод (в переводе — "большеног") может, например, трудиться над своим инкубатором на протяжении нескольких лет. Для работ мобилизуется даже прекрасная половина. Нередко пары объединяются в своеобразные строительные концерны, стаскивая мусор в одну общую кучу.

А глазчатая сорная курица — лейпоа — строит в одиночку. Причём этой сугубо мужской работой занимается исключительно петух. И дел у него, следовательно, побольше, чем у бригады мегаподов. К тому же если большеноги могут себе позволить сгребать мусор несколько лет кряду, то у бедняги лейпоа график работ куда напряженнее. Работа с апреля по январь — двухмесячный отдых; снова 10 месяцев строительной суеты — снова отдых, и так далее. Каждый год приходится строить лейпоа новый мусорный памятник.

Где-то в середине строительства — в августе или сентябре — петух подпускает к своей постройке курицу, удалив предварительно с верхушки два кубометра стройматериала. Прижмет снесённое яйцо так, чтобы стояло оно вертикально тупым концом вверх, и укроет сверху песком и свежим мусором.

После этого начинается, так сказать, период отделочных работ. Петух следит, чтобы температура вокруг яиц постоянно оставалась оптимальной. А для этого ему приходится быть все время в действии. Перекуров у петуха нет. С утра пробивает он в своем творении отдушины, выпуская лишнее тепло. Под вечер баррикадирует эти дыры новым мусором, дабы ночная прохлада не повредила яйцам. И все это не экскаватором, не лопатой, а своими двумя ногами, на которых и пальцев-то всего четыре.

Самое любопытное — вылупление птенцов. Выползают из кучи цыплята. А папа-петух вроде их и не видит. Не поможет даже выбраться и отряхнуться. Куда девался могучий родительский инстинкт, подстегивающий его десять месяцев подряд?

Бросает лейпоа свое произведение и тоже уходит. А с апреля у него новый трудовой сезон. Можно было бы, конечно, использовать уже построенную кучу, но пернатый архитектор никогда этого не делает. Почему — неясно. Очередная причуда природы, обходящаяся лейпоа десятками кубометров перерытого мусора.

У всех сорных кур — мегаподов, лейпоа, телегаллов, малео — есть какие-то терморецепторы для регулирования температуры в инкубаторе. Считается, что у некоторых птиц они находятся на нижней, неоперенной стороне крыльев, например у телегаллов. А труженик лейпоа втыкает голову в песок и ощущает тепло клювом. Может, рецепторы у него где-то на языке или нёбе?

Словом, поистине на титанический труд подрядились австралийские куры в процессе эволюции. Вроде бы куда как проще — отсиди себе на яйцах тихонечко пару недель и забот не знай. А они кубометры ворочают…

Но это, конечно, с наших человеческих позиций. Сами сорные куры не жалуются. Они работают. А нам остается только удивляться и чуть-чуть завидовать — представляете, что бы мог осуществить человек, обладай он трудолюбием и работоспособностью лейпоа!

Не менее талантливые архитекторы и другие австралийские пернатые — шалашники, например. Этим и другим своим названием — беседочники — обязаны они необычному умению мастерить из окружающих предметов различные причудливые сооружения. Сорные куры по сравнению с ними жалкие чернорабочие. А шалашники — птицы со вкусом. Постройки их, выражаясь современным языком, выполнены по индивидуальным проектам. Да ещё и с излишествами.

А ведётся строительство следующим образом. Среди невысоких кустов, на полянах и в других местах, на птичий вкус подходящих, выкладывают самцы шалашников платформы из прутиков. На расстоянии около полуметра в землю втыкают (или как-нибудь иначе укрепляют) другие прутики, более длинные. Верхние концы их пригибают навстречу друг другу, формируя нечто вроде двускатной крыши. В заключение изящная беседка украшается мхом, цветками, листьями, грибками, раковинами и прочими вещами, радующими глаз шалашников.

Впрочем, это только на бумаге все так быстро и просто. Неутомимые птички некоторых видов работают несколько лет. И надо признаться, весьма производительно! Отдельные башенки и беседки достигают трех метров в высоту. Поэтому, когда европейцы впервые наткнулись на подобные сооружения, они решили, что это дело рук, вероятнее всего, аборигенов.

Самцы некоторых видов изощряются больше других. Новогвинейский шалашник, например, разбрасывает перед беседкой ковер из диких роз и посыпает его яркими плодами. Атласные беседочники приносят к шалашу голубые и жёлтые цветы, а затем обмазывают шалаш изнутри пастой собственного изготовления. Рецепт таков: собрать немного древесного угля, раздробить клювом, смешать со слюной, добавить мякоти какого-нибудь плода, полученной иссиня-черной замазкой облепить внутренние стенки шалаша.