Грюньон, или лаурестес, — очень странная рыба: она мечет икру на берегу в сыром песке. О том, когда и где грюньон будет метать икру, пишут даже в газетах и передают по радио. Например, так: "Завтра в полночь ожидается набег грюньона".

И вот наступает это "завтра". Часы пробили полночь, и сотни машин устремились к морским отмелям.

По всему взморью горят костры. Хотя ночь, а светло. Видно, как с каждой волной, набегающей на песчаный пляж, на берег выскакивают серебристые рыбы. Много рыб. Сверкая чешуей, ползут по песку. А волны доставляют на пенистых гребнях все новых и новых беженцев из Нептунова царства.

А на берегу ждут их люди. С шутками, смехом собирают прыгающих рыб и несут к кострам. Там их потрошат и коптят. Ни сетей не надо, ни неводов. Рыб ловят руками!

Грюньон — рыбка из семейства атеринок. Живет она в Тихом океане, у берегов Калифорнии и Мексики. Каждый год с марта по август в новолуние или, наоборот, в полнолуние, когда прилив достигает наибольшей силы, тысячные косяки грюньона по ночам (три-четыре ночи подряд) подходят к берегам.

Вместе с волнами рыбы выбрасываются на сушу. Песчаные пляжи сверкают серебром. Самки роют норы. Закапываются в песок вертикально, хвостом вниз. Лишь рыбьи головы по грудные плавники торчат из земли. В песчаных норах грюньоны откладывают икру (самцы, которые ползают вокруг самки, тут же её оплодотворяют). Все это они успевают проделать за 20–30 секунд, между двумя волнами.

Четырнадцать дней развиваются икринки в теплом песке на глубине 5 сантиметров кучками до двух тысяч штук. Ровно через две недели волны смоют их в море. И тут же из икринок выйдут личинки!

Почему через две недели, а не раньше?

Потому, что лишь дважды в месяц, вскоре после новолуния и полнолуния (обычно на третий день), прилив достигает наибольшей силы. Ведь приливы вызываются притяжением Луны, и не только Луны, но ещё и Солнца.

Правда, сила, с которой Солнце привлекает к себе земные воды, более чем вдвое меньше силы притяжения Луны. Но "вдвое" — это не в тысячу раз, поэтому приливы бывают наибольшими, когда Луна и Солнце тянут к себе океан по одному направлению, когда, как говорят астрономы, находятся они в сизигии — на одной линии по одну или по обе стороны от Земли. Тогда силы их притяжения суммируются. Поэтому в сизигийный прилив морские волны выплескиваются на берег особенно далеко. С ними уносятся нерестящиеся рыбки.

В последующие дни прилив слабеет, так как Солнце и Луна по отношению к Земле становятся на взаимно перпендикулярных осях и их силы притяжения начинают действовать под прямым углом друг к другу. Наступает время низких приливов. Это случается обычно в первую и последнюю четверть Луны. Тогда море не заливает спрятанные в песке икринки. Только через две недели великие светила опять окажутся в сизигии и новый высокий прилив смоет в море закончившую развитие икру грюньона. Там из икринок выйдут мальки.

Калифорнийцы с нетерпением ожидают нереста грюньона, который называют они "набегом". В марте здесь запрещено всякое рыболовство: у местных рыб начинается сезон размножения. Но лов грюньона скорее забава и веселое развлечение. Поэтому власти штата разрешают добычу грюньона, но с одним непременным условием: ловить только руками!

Никаких сетей, никаких посудин — ни ведер, ни сачков!

Впрочем, если на "бега" грюньона действительно собирается так много людей, как о том иногда пишут, то и руками можно всех рыб переловить…

Еще одна родственная грюньону рыба — атерина-сардина приходит к американским пляжам с той же целью — метать икру в сыром песке на берегу у самого прибоя.

Родина енота-полоскуна — Америка, Северная и Центральная. Ростом он с лисицу, буро-серый, на морде "маска" — чёрные полосы. Хвост тоже с четырьмя-шестью темными полосами.

Это самый известный из енотов. Полоскуном прозвали его за очень странную повадку — мыть в воде всякую свою пищу и даже несъедобные предметы. Полощет, трет, отпускает и снова ловит передними лапами все, что хочет съесть, так тщательно, так долго, что случайной блажью это не назовешь. Но какой в том биологический смысл — не понятно.

Некоторые еноты в неволе даже детёнышей своих новорожденных моют. И так бессмысленно усердно, что те, случалось, умирали после "стирки".

Есть свои роковые и непонятные странности у волков. Даже курица защищает цыплят! А волки человека и собак, напавших на логово, не трогают. Убегают, прячутся. Волчата, защищаясь, грызутся с собаками, но родители на помощь никогда не придут. Это удивительно! Удивительно и то, что, если гончие с заливистым лаем идут по волчьему следу, звери никогда не обернутся, не прогонят и не загрызут их. Волки будут бежать и бежать, и гончие рано или поздно выгонят их под выстрелы. А ведь деревенских собак волки таскают без страха. Из-под крыльца, бывает, волки вытащат отчаянно визжащего пса, ту же гончую. Её и в лесу могут схватить прямо с гона (и нередко это случается, особенно если голосок у гонца дворнаковатый — незаливистый). Да, но с гона по зайцу или лисе, а не тогда, когда гонит собака самих волков (особенно если так азартно лает, что "аж лёгкие рвёт"!).

Так же и жаба перед ужом: ей бы, встретив этого страшного своего врага, удирать надо! Так нет, словно к земле она приросла: не скачет прочь. Лишь позу угрозы принимает — надувшись, приподнимается на ногах и слегка покачивается взад-вперёд. Но ужа такое устрашение не пугает. Напротив, оно даже удобно для нападения. Ведь уж не всегда может угнаться за удирающей прыжками амфибией.

Это странное непротивление врагу особенно наглядно демонстрируют пауки перед лицом готовых поразить их ос.

Есть особая группа пауков — пауки-волки. Они охотятся по ночам и ловчих сетей не плетут. Как и волка, их "ноги кормят". Днем пауки-волки отсиживаются, дожидаясь темноты, где-нибудь под камнями.

Тут часто и находит их злейший враг пауков — красно-черная оса аноплиус. Как скоро такая встреча состоится — считайте: паук обречен. Он даже особенно и не сопротивляется, словно сознавая, что пробил последний час его и надежд на спасение нет никаких. Два-три укола снизу вверх в грудь — и консерв из паука готов. Остается только нору вырыть и там его спрятать. Английский зоолог У. С. Бристоу раскопал однажды пятнадцать парализованных осой пауков и положил их на сырую вату. Месяц прошел, а они ещё были живы, слабо шевелили кончиками ножек. А один и вовсе очнулся от летаргии, в которую поверг его хитрый осиный удар жалом по нервам, и убежал.

Уж на что паук "арктоза искусная" хитро прячется, а все равно оса помпил его находит.

У "искусного" паука норка Т — или У-образная, в песке на холмах, реже у реки вырытая, изнутри обтянутая шелком. Два верхних её колена небольшие — чуть больше сантиметра в длину. Нижний ствол-шахта сантиметров на пять погружен в глубь песка. Одно верхнее колено норы кончается слепо у самой поверхности, другое — открыто, и на пороге его сидит красиво разодетый, бело-красно-жёлто-чёрный паук — караулит мимо ходящих насекомых.

Если самого его кто потревожит, кого он одолеть не решается, паук сейчас же задергивает шторку на двери. Хелицерами хватает эластичную паутинную оторочку у входа норы и натягивает её, сколько может, точно театральный занавес, на дыру-вход, закрывая три четверти её зиявшего пространства. Оставшуюся четверть сцены, тут же и быстро развернувшись к входу тылом, заплетает густой решеткой паутинок. Дверь на замке, паук в безопасности!

Увы, в весьма относительной: вот взломщик, который эту дверь откроет, — оса-охотница. Рыщет зигзагами по песчаным перекатам, крутит усиками, как ищейка хвостом. Немного пролетит над куртиной травы и опять, сверкая блеском крыльев, на холостом ходу нервно трепещущих, быстро бежит по песку, поминутно принюхиваясь.