Один рабби в праздничный день проходил мимо молодого человека. Тот курил, а курение запрещалось в этот день. Поэтому рабби остановился и спросил его: «А известно ли тебе, молодой человек, что сегодня праздник, и тебе не следовало бы курить?»

«Да, я знаю, что сегодня праздник», — сказал молодой человек. Он все равно продолжал курить — мало того, он пустил дым в лицо рабби.

«А знаешь ли ты, — спросил рабби, — что в праздник курить запрещено?»

Молодой человек высокомерно ответил: «Да, я знаю, что это запрещено». И курил дальше.

Рабби поднял глаза к небу и произнес: «Отец, этот молодой человек прекрасен. Он, возможно, и нарушает закон, но никто не может заставить его лгать. Он правдивый человек. Он говорит: „Да, я знаю, что это религиозный день, и да, я знаю, что курение запрещено“. Запомни на судный день, что этого молодого человека не могли заставить солгать».

Это прекрасный рабби. Это ум садху. Он не видит дурного, он всегда видит только прекрасное.

Полиция не могла отыскать Чжуан Цзы, это было невозможно. Они могли бы найти его, если бы он был честолюбивым человеком, если бы он устраивал заговоры, если бы он думал политическими понятиями — тогда он мог бы быть пойман. Полиция, вероятно, искала в тех местах, где его не было, а пути их, надо полагать, неоднократно пересекались. Но он был нищим, нечестолюбивым человеком. Он не замышлял заговоров. Для заговоров у него не было ума; он был похож на дуновение ветра. Полиция разыскивала и разыскивала много дней, но не могла найти его.

Вы можете найти только то, чем являетесь вы сами. В других вы всегда находите себя, потому что другие — это всего лишь зеркала. Для того, чтобы поймать Чжуан Цзы, нужен Лао Цзы. Никто другой не смог бы поймать его; для кого он мог быть понятен? Был нужен Будда; Будда догадался бы, где его искать. Но полицейский? — невозможно! Это было бы возможным, только если б он был вором. Взгляните на полицейского, каков он есть, как он говорит, на грязный язык, который он использует; язык этот даже более вульгарен, чем язык воров. Полицейскому необходимо быть вульгарнее вора, в противном случае воры одержали бы победу.

Как-то раз полиция задержала одного человека, и на суде его спросили: «Скажите, когда вас задержали, что вам сказал полицейский?»

«Как же я могу здесь, в суде, повторить то, что он сказал? — изумился тот. — Это будет оскорблением суда! Да и вообще, это может вас шокировать».

«Пропустите нецензурные выражения и повторите нам, что он сказал», — сказал судья.

Тот человек подумал и ответил: «Тогда… полицейский ничего не сказал».

Полицейские вернулись к Хуэй Цзы и сообщили, что они не смогли найти Чжуан Цзы. Такого человека не было.

У них, видимо, был портрет, какой-то способ опознания его, какие-то предположения о том, где его искать, как поймать его, его описание. Но у Чжуан Цзы нет отличительных признаков, у него нет лица. Время от времени он — течение, поток, он — прозрачен. Время от времени он отражает, отвечает, откликается на окружающее, на все сущее, на жизнь. У него нет постоянного жилища, он бездомен, безлик. У него нет имени. Он не прошлое, он всегда настоящее, а все фотографии принадлежат прошлому.

Это красиво и полно смысла. Хотя это и звучит абсурдно, но говорят, что вы не можете сфотографировать человека подобного Будде. Дело не в том, что вы не можете фотографировать его — но за то время, пока делается фотография, Будда уже переместился. Таким образом, фотография всегда отражает прошлое и никогда не соответствует настоящему. Вы не можете поймать нынешнего лица Будды. В тот момент, когда вы поймали его, оно прошло. В тот момент, когда вы что-то понимаете, это уже ушло.

Одно из имен Будды — Татхагата. Это слово действительно чудесно; оно означает — «подобно ветру, он возник и его не стало». Так появился — подобно ветру — и так же его не стало. Вы не можете сфотографировать ветер, дуновение. До того, как вы его поймали, оно уже улетело, исчезло, его больше нет.

Чжуан Цзы не мог быть найден, потому что полиция искала его в прошлом, а он был в настоящем. Он был существованием, а не умом. Ум можно поймать, но существование поймать нельзя. Нет таких сетей. Ум может быть пойман очень легко, и все вы давно уже пойманы так или иначе. Из-за того, что у вас есть ум, жена или муж поймают вас. Существуют сети, миллионы сетей. И вы не можете быть свободны до тех пор, пока вы не освободились от ума. Вы будете попадаться снова и снова. Если вы уйдете от этой жены, вас немедленно поймает другая женщина. Вы не можете сбежать. Вы можете сбежать от этой женщины, но вы не можете сбежать от женщин. Вы можете сбежать от этого мужчины, но куда вы пойдете? Не позднее, чем вы оставили одного, в вашу жизнь вошел другой. Вы можете покинуть этот город, но куда вы направитесь? Другой город поймает вас. Вы можете отказаться от этого желания, но станете рабом другого. Ум всегда порабощен, он давно уже пойман. Когда вы отбрасываете ум, тогда полиция уже не может отыскать вас.

Чжуан Цзы не имел ума. Он был ни о чем не думающим нищим, или императором. Это одно и то же. И он не мог быть пойман.

Когда Чжуан Цзы прибыл в Лян,

министр послал слуг схватить его,

но, хоть они и искали три дня и три ночи,

найти его не смогли.

Тем временем, на третий или четвертый день, Чжуан Цзы сам явился к Хуэй Цзы и сказал: «Таких людей, как я, Чжуан Цзы, невозможно поймать. Они всегда появляются сами по себе. Они свободны. Ты не можешь поймать такого человека, ты можешь его только пригласить. Он сам решает, появляться или нет».

Когда есть ум, вы всегда пойманы. Ум насилует, принуждает вас, вы его заключенный. Безумный, когда ум отсутствует, вы — свободны: вы вольны появляться, вы вольны исчезать в согласии с самим собой. Это ваше личное дело.

Я разговариваю с вами не потому, что вы задали вопрос, а в соответствии со своим решением. Я с вами что-то делаю, это не из-за вас, это потому, что я решил так поступить. Когда есть безумие, не-ум, есть и свобода. Ум — это основа всего рабства.

Чжуан Цзы появился сам и рассказал прекраснейшую историю. Вслушайтесь самой глубиной вашего сердца.

Китайский миф, он прекрасен и преисполнен смысла. Миф — это не правда, но он правдивее всякой правды. Миф — это аналогия, он указывает на что-то такое, на что невозможно указать никак иначе. Только через аналогию, через поэзию это можно выразить. Миф — это поэзия, это не описание. Он указует на истину, а не на некий случай во внешнем мире; он принадлежит миру внутреннему.

Для Китая Индия — это юг, и эта птица живет здесь. Говорят, что когда исчез Лао Цзы, он исчез на юге. Никто не знает, когда он умер… он никогда не умирал. Такие люди никогда не умирают, они просто уходят на юг — они исчезают в Индии.

Говорят, что Боддхидхарма пришел с юга. Он покинул Индию, и искал ученика, которому он должен был передать сокровище Будды. После девяти лет ожидания он смог его передать, и, рассказывают, что вслед за этим он вновь исчез на юге. Индия — это юг для Китая. На самом деле, Индии — это родина всех мифов; во всем мире не сыскать ни единого мифа, который возник бы не здесь.

Наука зародилась в уме греков, миф же возник из индийского ума. И существует лишь два способа видения мира: один — это наука, другой — религия. Если вы смотрите на мир сквозь науку, то это — взгляд через анализ, математику, логику.

Афины, греческий ум, подарили миру науку, сократов метод анализа, логику и сомнение. Религия — это совершенно другой способ видения мира. Она воспринимает мир через поэзию, через миф, через любовь. Конечно, она романтична. Она не может привести вам факты, она дает вам лишь фантастические истории. Но, уж поверьте, эти фантастические истории куда как более фактичны, чем всякий факт, поскольку они открывают вам глубочайшую суть, самую сердцевину, они не интересуются происходящим вовне, не интересуются объективными событиями. Поэтому у Индии нет истории. У нее есть только миф, Пураны, но не Итихасы (Itihas — истоpические пpедания. Пpим. пеpев., не история. НАСКОЛЬКО Я ПОМНЮ, В ГРЕЦИИ ВОДИЛСЯ ОСТРОВ ИТАКА, А НА НЕМ ВОДИЛСЯ ОДИССЕЙ. ХОТЯ ТАМ БЫЛИ КАКИЕ-ТО ТИПА ПИСАНИЙ С НАЗВАНИЕМ ПОХОЖИМ НА ИТИКИ.)