Мулла Насреддин рассказывал своим ученикам различные истории, когда внезапно начался дождь — наверное, день был, как сегодня. И прохожий, прячась от дождя, укрылся под тем же навесом, под которым Насреддин беседовал со своими учениками. Этот прохожий просто пережидал дождь, но он не мог не прислушаться.

Насреддин рассказывал длинные истории. Много раз тот человек едва мог сдержаться, чтобы не прервать его, потому что Насреддин нес совершеннейшую чушь. Но он сдерживался снова и снова и говорил себе: «Какое мне дело до этого. Я здесь только из-за дождя, сейчас он закончится, и я уйду. Незачем мне лезть не в свое дело». Но в какой-то момент он не выдержал. Он прервал Насреддина со словами: «Нет уж, довольно. Простите меня, это меня не касается, но вы уж хватили через край!»

Но сначала нужно рассказать вам ту историю и то место, где человек не смог сдержаться…

«Однажды, в годы моей юности, — рассказывал Насреддин, — я путешествовал по лесам Африки, черного континента. И вот как-то раз всего лишь в пятнадцати шагах от меня, вдруг выпрыгнул лев. У меня не было никакого оружия, защититься нечем, я один в лесу. Лев пристально на меня посмотрел и стал ко мне приближаться».

Ученики очень разнервничались. Насреддин остановился на мгновение и взглянул на их лица. Один из учеников воскликнул: «Не томи нас в ожидании, что дальше?»

«Лев подходил все ближе и ближе, пока не оказался всего в пяти шагах от меня», — сказал Насреддин.

«Хватит нас мучить. — взмолился другой ученик. — Расскажи нам, чем все кончилось».

«Это же так очевидно, — ответил Насреддин, — попробуйте догадаться сами. Лев прыгнул и убил меня — и съел!»

Для прохожего это было уж слишком! «Ты утверждаешь, что лев убил и съел тебя, — воскликнул тот, — а сам сидишь здесь живой и рассказываешь об этом?»

Насреддин взглянул на него в упор и удивился: «Ха, и ты называешь это существо живым?»

Посмотрите на лица людей, и вы поймете, о чем он говорил. Вы называете это существо живым? То, которому, влачащему существование, смертельно все надоело?

Как-то раз один человек сказал Насреддину: «Я очень беден. Так жить совершенно невозможно. Как ты думаешь, не покончить ли нам с собой? У меня шестеро детей и жена, моя овдовевшая сестра и престарелые отец и мать. Выжить становится все труднее и труднее. Можешь ли ты что-нибудь посоветовать?»

«Ты можешь заняться двумя вещами и обе они помогут, — ответил Насреддин. — Одна — начни печь хлеб, потому что людям, чтобы жить, приходится есть, так что ты никогда не прогадаешь».

«А другая?» — спросил человек.

«Начни шить саваны для мертвецов, потому что, если люди живы, они умрут. Это тоже недурной бизнес. Оба эти дела хороши — и хлеб, и саваны для мертвых».

Через месяц этот человек вернулся. Он был совсем печален, выглядел даже еще более отчаявшимся. «Похоже, ничего не выйдет, — сказал он. — Я вложил все, что смог наскрести, в дело, как ты посоветовал, но, кажется, все против меня».

Насреддин удивился: «Как такое может быть? Людям нужно есть хлеб, пока они живы, а когда они умирают, их родственникам приходится покупать саван».

«Ты не понимаешь, — ответил человек. — В нашей деревне никто не живет и никто не умирает. Они все просто влачат существование».

Люди просто влачат существование.

Вам не надо всматриваться в лица других, просто гляньте в зеркало — и вы увидите, что такое «влачить существование» — ни жив, ни мертв. Жизнь так прекрасна, смерть тоже великолепна — влачение безобразно.

Но почему все вы выглядите такими отягощенными, подавленными? Постоянная болтовня ума рассеивает, съедает всю энергию. Постоянная болтовня ума — это постоянная утечка в вашем существе. Энергия ваша рассеивается, теряется. У вас никогда не достанет сил ощутить себя живым, молодым, бодрым, а если вы не цветущи, не молоды, если вы измотаны, если вы вообще не живы, то и смерть ваша тоже будет очень вялой тоскливой историей.

Тот, кто живет напряженно, интенсивно, ярко, ярко и умирает, а когда смерть ярка, сильна, то она красива, она прекрасна сама по себе. Живущий полной жизнью, и умирает полной смертью, а где бы ни проявлялась эта полнота, эта глубина, там рождается красота. Смерть безобразна, но не из-за смерти, а из-за того, что вы никогда не жили нормально. Если вы никогда не были живы, так вы не заработали и красивой смерти. Ее надо заработать. Нужно жить так широко, тотально, так целостно, чтобы можно было умереть тотально, сразу, а не по частям. Вы живете местами, частично, по кускам, поэтому вы и умираете по кускам. Одна часть умирает, затем другая, потом еще одна, — а в итоге вы тратите много лет на то, чтобы умереть. И тогда все это, вся эта ваша смерть, становится безобразно. Смерть могла бы быть прекрасна, если бы люди были живы. Эта ваша внутренняя обезьяна не дает вам быть живыми, и эта внутренняя обезьяна точно также не позволит вам красиво умереть. Эту постоянную болтовню необходимо прекратить!

Но что же это за болтовня, в чем тут дело? А дело в этих самых «трех утром», постоянно продолжающихся в уме. Чем вы занимаетесь в своем уме? Вы постоянно рассчитываете: сделать то, не делать этого, построить такой дом, продать тот дом; сменить этот бизнес на другой, потому что там прибыль будет больше; поменять эту жену, этого мужа. Чем вы занимаетесь? Просто перебираете варианты.

Чжуан Цзы говорит о том, что, если в конечном счете, после всего, вы взглянете на результат, то обнаружите, что он всегда будет одним и тем же. Семь. Дали тебе три банана утром и четыре вечером, или наоборот — четыре банана и три вечером — в сумме их семь. Это один из самых тайных и точных законов: результат всегда тот же самый.

Вы можете быть не в состоянии это уразуметь, но когда нищий или император умирают, их итог одинаков. Нищий жил на улицах, император жил во дворцах, но итог тот же самый. Богач и бедняк, преуспевающий и неудачник, — итог один и тот же. Если вы взглянете на итог, подводимый жизнью, то вы поймете, что имел в виду Чжуан Цзы под этими «тремя утром».

Что же происходит? Жизнь не беспристрастна, жизнь не пристрастна, жизнь абсолютно безразлична к вашему выбору вариантов — ее не волнуют те расчеты, что делаете вы. Жизнь — это дар. Вы можете сколько угодно переставлять местами слагаемые, итог от этого не изменится.

Богатый питается лучше, но утрачивает голод; он не может испытать настоящее чувство голода. Соотношение всегда одинаково. У него прекрасная постель, но с этой постелью приходит и бессонница. Он создал прекрасные условия для сна. Он должен бы впасть в сушупти (sushupti) — в то, что индусы называют бессознательным самадхи — но этого не происходит. Он не может уснуть. Он всего лишь изменил вариант расстановки слагаемых.

Нищий спит прямо под открытым небом, на улице. Все идущие по дороге проходят мимо него, спотыкаются об него, а нищий спит. У него нет постели. То место, на котором он спит, неровное, жесткое и неудобное, но он спит. Нищий не в состоянии раздобыть приличной еды, это невозможно, поскольку ему приходиться просить подаяния. Но у него отличный аппетит. Сумма не изменилась, конечный итог тот же самый. Результат: семь.

Преуспевающий человек не только преуспевает, с успехом к нему приходят все виды неприятностей. Неудача — это как раз не неудача, с ней приходит множество благословений. Итог всегда одинаков, но для осознания этого итога необходимо проникнуть в суть и осмотреться, нужна ясная перспектива. Нужны глаза, способные взглянуть на результат, потому что ум может смотреть только на фрагменты, на слагаемые. Если ум смотрит с утра, то он не в силах разглядеть, что будет вечером; если он смотрит вечером, то утро уже забыто. Ум не может окинуть взором весь день в целом, ум фрагментарен.

Только медитативное сознание может охватить все, целиком, от рождения до смерти — и тогда результат всегда — семь. Вот почему мудрец никогда не пытается переставить слагаемые. Вот почему на Востоке никогда не случалось революции — поскольку революция означает всего лишь перестановку слагаемых, выбор другого варианта.