Старый Фридрих не считал это большим пороком. «Теперь всем нам необходима некоторая толика хорошей злости, — рассуждал он, — ведь борьба идет не на жизнь, а на смерть. Гуманизм — дело хорошее, но только после победы, а мягкотелые не побеждают!».
Горст взял Вернера под руку, и они направились к клубу. Фридрих окликнул сына.
— Когда вернешься домой? — спросил, лишь бы заговорить. Знал ведь — Горст освободится только после лекции. Он был одним из первых инвалидов, которые вернулись в поселок, и Магнус Носке, учитывая его фронтовые заслуги, устроил бывшего солдата в клуб.
— Сегодня поздно, — кивнул на афишу Горст. — Мой отец, — сказал Вернеру. — Познакомься.
Юноша шагнул к Ульману, крепко пожал ему руку.
— Вернер Зайберт, — представился он.
— Я видел вас в пивной, — сказал Фридрих невзначай.
— А-а… Когда я поскандалил с пьяным ротенфюрером, — усмехнулся Зайберт. — А я вас не помню.
Он прищурил глаза, и Ульману почему-то показалось: сказал неправду.
— Я сидел с рабочими в углу.
— С железнодорожниками?
— Да.
— Работаете на узле?
— Сцепщиком.
Юноша с интересом посмотрел на Ульмана. Но, может, это только показалось Фридриху, ибо сразу же равнодушно отвернулся.
— А это мой знакомый, Фриц… Как твоя фамилия? — спросил неожиданно. — Никак не могу запомнить. Керер? Прекрасно, Фриц Керер. Фронтовик, получил отпуск после госпиталя и хочет осчастливить ваш поселок.
Фрицу, пожалуй, под тридцать. У него был длинный нос, худые щеки, уголки губ были опущены — все это делало лицо вытянутым и мрачным. Левое веко у него все время дергалось, глаз смотрел холодно и неприветливо, а правый, с большим черным зрачком, застыл — казалось, глаза Керера смотрят в разные стороны.
В клубе вымыли пол и постелили в проходе между креслами ковровую дорожку. Массивная трибуна возвышалась над рядами, и старый Ульман представил, как вскоре будет распинаться с нее фашистский лектор.
— Вы придете на лекцию?
Ульман не сразу сообразил, что вопрос относится к нему. Но глаз Фрица выжидательно смотрел на него, и старик ответил:
— К сожалению, у меня работа.
— Говорят, будет один из лучших берлинских лекторов.
Теперь Ульману показалось, что Фриц подмаргивает ему.
— Возможно, — пожалел притворно, — черт побери эту ночную работу. Но Горст перескажет мне все подробно.
— Горст — умница! — Вернер положил руку на плечо его сына, и этот дружеский жест растрогал Фридриха. — Если бы все были такими, как ваш Горст!
— Хватит болтать! — прервал его молодой Ульман, но отец понял: сыну не безразлична эта похвала. Что же, дай бог! Вернер — парень хороший, и, может, у Горста наконец будет товарищ.
— Где вы остановились? — спросил.
— Пока что у фрау Фрейсдорф. Поблизости от пивной, чтобы недалеко было, — засмеялся Вернер. — Но Фриц покидает меня…
— Не нравится у фрау Фрейсдорф? Но у нее же приличный дом….
— Фрицу не импонирует фрау Фрейедорф, — пояснил Зайберт. — Он решил осчастливить одну настоящую немецкую девушку и подарить фюреру еще одного солдата.
— Зачем же так грубо? — поморщился Фриц. — Она мне нравится, да и я ей не безразличен. К тому же, как говорит фюрер, будущее Германии — в здоровом поколении. Мы с Гертой заботимся о рейхе…
— Я завидую вам, — шутливо поклонился Вернер. — Вы нашли прекрасный способ доказать свой патриотизм!
— Никому это не заказано, — ответил Фриц так спокойно, что Горст не выдержал и захохотал.
— Хватит вам, — произнес примирительно. — Кто-кто, а Герта на этом выиграет…
— Почему? — не понял старый Ульман.
— Как ты наивен, отец! В теперешние времена погреться возле здорового и, — подмигнул, — красивого мужчины… не каждой женщине выпадает такое счастье. Мужчины теперь в особой цене…
— Жеребцы! — выругался старый Ульман. — И как не стыдно! — Решил заглянуть еще в пивную и направился к выходу. В дверях столкнулся с Петером Фогелем. Тот так спешил, что споткнулся о порог.
— Слыхали новость? — спросил и, не ожидая ответа, выпалил: — Арестован Панкау.
Ульман сжал пальцами кепку. Подумал в замешательстве: «Неужели взяли Панкау? Может, его выследили в Праге?»
— Какого Панкау? — спросил хрипло.
— Неужели ты не знаешь Панкау? — удивился Фогель. — Старого Панкау, аптекаря…
— А-а… — Фридрих облегченно вздохнул. Натянул на лоб кепи. — Который занимается травами?
— За что его? — вклинился Вернер.
Ульман заметил на его лице гримасу недовольства.
— Оказался в зоне подземного завода, — охотно пояснил Фогель. — Собирал там свои травы.
— Какого завода? — переспросил Вернер Зайберт.
Фогель осекся. Черт его дернул сболтнуть о заводе. Правда, в поселке все знают, что за старыми шахтами построен подземный завод синтетического бензина, но объект засекречен и за разговоры о нем ждут неприятности.
— Какой завод? — залепетал растерянно. — Я ничего не говорил… Не правда ли, Фридрих?
— Черт с ним, с этим аптекарем! — прервал его Фриц. — Арестовали, значит, надо. Пускай старый дурень не шатается, где не положено.
— Но он мог просто заблудиться, — возразил Вернер Зайберт.
— Никого это не касается! — не сдавался Фриц. — Зона есть зона, и каждый должен соблюдать порядок. Сейчас война, и строгий порядок абсолютно необходим. Сегодня — аптекарь, а завтра черт знает кто.
Ульману было жаль аптекаря. Он всегда приветливо встречал рабочих и отпускал лекарства в долг. За нарушение запретной зоны старика осудят на несколько лет. Впрочем, все зависит от гестапо: могут ограничиться штрафом, строго предупредить.
Словно отвечая на мысли Ульмана, Фриц Керер сказал:
— Если эта аптечная кляча действительно попала в зону случайно, ей ничего не грозит. Подержат для острастки несколько дней в кутузке и выпустят.
— Скажите, вы вправду считаете, что вина Панкау не так уж велика? — вмешался Фогель. — Неужели его отпустят?
— Я ничего не считаю, — сухо оборвал его Керер. Смотрел на Фогеля, и его левый глаз дергался чаще, чем обычно. Ульману показалось: испугался или разозлился. — Откуда я могу что-то знать? Я человек у вас новый, и вообще меня не касается вся эта история…
У Фогеля побледнел кончик носа, он отшатнулся от Керера.
— Хочешь выпить кружку пива? — спросил у Фридриха.
Ульман кивнул.
— Иди, я тебя догоню. Горст, проводи меня.
— Откуда этот Керер? — опросил сына, когда вышли на улицу.
— Из Ганновера. Его родные погибли во время бомбежки. Лежал в Дрездене в одном госпитале с Вернером, и тот сагитировал его провести отпуск в нашем поселке.
— Будь с ним осторожен. Не нравится он мне…
— Мне тоже.
— Последи за ним. Только осторожненько. Не дай боже, чтобы он заметил.
— Ха! Мы как-никак друзья, — щелкнул пальцами Горст, — по-дружески и последим…
— Почему этот Вернер водится с ним?
— Говорит, хочет уже избавиться…
— Смотри не брякни что-либо Вернеру, — насупился отец.
— А тебе понравился Вернер?
— Видел, как он обработал в пивной пьяного ротенфюрера. На такое не каждый отважится, но… — снова погрозил пальцем, — ни слова. Приглядывайся к нему.
— Вернер может стать хорошим товарищем. Иногда у него прорывается… Я не утверждаю, но, по-моему, он ненавидит фашизм.
Старик остановился.
— Вот что, — сказал, сжав сыну запястье, — напоминаю тебе о конспирации. Без моего разрешения ни одного слова, ни одного намека.
— Опять пошло-поехало… — обиделся Горст. — Не маленький.
— Но совсем еще дурной… — Фридрих снисходительно смотрел на сына. Слава богу, парень хороший. Немного горячий, но кто не горячится в его годы? Слегка подтолкнул Горста. — Ну, ладно, иди. Встречай своего лектора. У меня еще дела.
Пиво было свежее, и Фридрих с удовольствием тянул его потихоньку, чтобы насладиться. Фогель нашептывал что-то на ухо, Ульман кивал головой, но не слушал, размышляя над событиями сегодняшнего дня.
Посещение ортсгруппенляйтера встревожило старого Ульмана — только теперь, возобновляя в памяти беседу о Носке, он смог оценить всю серьезность намерений горбуна. Понятно, такую беседу Носке провел не только с Ульманом, и нет гарантий, что кто-нибудь не клюнет на. щедрые обещания ортсгруппенляйтера. А что может быть хуже удара своего же брата. Никогда не знаешь, кто и когда его нанесет. Надо передать по цепочке: осторожность, осторожность и еще раз осторожность. Ни одного лишнего слова. Гестапо продолжает блуждать в темноте: случайный арест аптекаря — лишнее свидетельство этому. Но какие-то меры они, конечно, принимают.