«А она, наверно, не считает себя, некрасивой, — подумал. — Вообще, это было бы противоестественно». От этой мысли стало почему-то весело, какой-то бес вселился в него. Пристально глядя на девушку, Карл произнес:

— Кроме того, церковь в вашем лице получила бы слишком дорогой подарок.

Эрнестина подняла брови:

— Вы считаете, что из меня вышла бы сомнительная служительница богу? Но…

— Я имею в виду, — возразил Карл, — ваше приданое, которое прибрали бы к рукам святые отцы.

Девушка вспыхнула, гневно вздернула голову, но неожиданно громко захохотала:

— Вы первый, кто сказал мне правду в глаза! — с любопытством стрельнула глазами и добавила: — Мне нравится ваша откровенность.

— А мне не нравится ваше приданое, — засмеялся Карл, — оно отягощает вас. Вы можете считать меня отъявленным нахалом, но в каждом, кто делает вам комплименты, вы, наверное, видите охотника за приданым…

— Вы шутите, мой мальчик! — не выдержала фрау Ирма.

— Я никогда еще не был так серьезен.

Эрнестина смотрела пристально на Карла, казалось, ее глаза остекленели.

— А вас не интересует приданое?

Кремер почувствовал подводный риф в этом вопросе. Но сбить его с толку было трудно.

— Нет, почему же, я серьезно отношусь к деньгам и считаю, что они делают жизнь приятнее, чем она есть на самом деле. Кроме того, я коммерсант, а лишние деньга никогда не мешали коммерции.

— Вы хотите сказать, что за определенную сумму пожертвовали бы своими убеждениями и…

Карл протестующе поднял руку.

— Я не говорил этого, фрейлейн.

— Однако…

— Вы не так поняли меня. Я считаю приданое приятной придачей, вернее, находкой. Однако только дураки рассчитывают на находки.

Эрнестина хотела что-то ответить, но подошли Шрикель и еще какой-то офицер.

— Сразу видно дамского угодника, — грубовато сказал гауптштурмфюрер. — Рехан открыл мне тайну. Оказывается, вы, герр Кремер, прекрасно играете в карты.

Карл пожал плечами:

— Фортуна — порой очень коварная женщина…

— Не составите ли нам компанию?

— Но…

— Не смею больше задерживать вас, герр Кремер, — высокопарно начала Эрнестина, но закончила совсем другим тоном: — Надеюсь, мы еще сможем продолжить беседу. Заходите ко мне без церемоний.

Карл поклонился.

Шрикель, когда они садились за стол, полушутя, полусерьезно заметила:

— Я далек от того, чтобы считать себя ясновидцем, но думаю: нашего молодого друга ждет большое будущее.

— Что вы имеете в виду? — спросил кто-то из партнеров.

— Фрейлейн Краузе просила Кремера запросто навещать ее.

— Оставьте, Шрикель, — недовольно сказал Карл. — Представьте себе, я наговорил фрейлейн массу резкостей…

На лице гауптштурмфюрера снова вспыхнула ослепительная улыбка, но маленькие глазки не смеялись.

— Смотря как подать резкости… — сказал неопределенно. — Иногда такая тактика быстрее дает результаты…

— Вы уже и тактиком меня считаете? — поморщился Карл.

— А разве это плохо?

— Тактика необходима всюду. — Карл взял карты. — Вы — мой партнер и, надеюсь, тоже неплохой тактик…

— Мы это определим, по собственным карманам, — не выдержал офицер, сидящий справа от Кремера.

Карл сделал ход. Исподлобья взглянул на Шрикеля. Безусловно, этот толстяк — опасный враг, следовало бы держаться от него подальше. Но это означало бы держаться дальше от флигеля за аллеей черных гномов. А для чего он здесь? Не для того же, чтобы флиртовать с дочкой миллионера и играть в карты с эсэсовцами!

Значит, нужно поближе сойтись с гауптштурмфюрером. Конечно, опасно, но и на фронте не безопасней. Карл на мгновение прикрыл глаза, представил неглубокую траншею, блиндаж под тремя накатами, сосредоточенные лица солдат в касках. Тяжелый снаряд поднял на воздух сосну, росшую на пригорке, заверещали осколки. Солдаты прижались к земле, и один не поднялся. Карл даже лицо его видел — молодое, безусое, искаженное болью.

— Ваш ход, коллега, — донеслось до него словно издалека. Открыл глаза: Шрикель склонился над картами, уткнув в них жирное красное лицо; партнер справа нетерпеливо дергал себя за пуговицу мундира.

— Ваш ход, — повторил, вытянув шею из тщательно отглаженного воротничка.

Карл небрежно бросил карту. Возвращение к действительности не обрадовало его, сердце зашлось, и где-то глубоко в груди не унималась тупая, ноющая боль.

Утром Эрлер почувствовал себя плохо: давал себя знать ревматизм, который штурмбанфюрер получил несколько лет назад — осложнение после гриппа. Даже накричал на ротенфюрера, который принес холодный чай, хотя этот недотепа божился, будто чайник только что закипел. Потом придрался к секретарше — почему не перепечатала срочные бумаги. Напрасно девчонка оправдывалась — мол, получила их только вчера вечером, — штурмбанфюрер перестал ее отчитывать лишь после того, как заметил слезы под густо накрашенными ресницами.

— Идите! — бросил сердито. — Сейчас потечет вся ваша красота!..

Эрлеру не хотелось даже обедать: сидел в кабинете и с раздражением смотрел на окна, по которым барабанил частый холодный дождь. Даже противно смотреть на такое безобразие — третий день без перерыва льет и льет…

Боже мой, как крутит суставы!

Дверь заскрипела, и в щель робко просунулся нос ротенфюрера.

— Ну, что там еще? — раздраженно крикнул Эрлер.

— Донесение гауптшарфюрера Мауке.

— Что же вы торчите в дверях? — заорал штурмбанфюрер. — Давайте его сюда!

Два густо исписанных листа бумаги. Эрлер протянул под столом ноги, откинулся на спинку кресла. Интересно, что нового у гауптшарфюрера?

«Штурмбанфюреру СС доктору Эрлеру», — машинально пробежал глазами первую строчку. Все это формалистика. Где же суть? Ага…

«После того как мне стало известно, что на территории протектората Чехии и Моравии работниками тайной полиции найдены листовки, отпечатанные на немецком языке, я заинтересовался этим делом. Пражское гестапо в ответ на наш запрос уведомило, что в Праге ликвидирована подпольная группа, которая вела широкую прокламационную кампанию. Мною было получено несколько образцов нелегальных коммунистических воззваний, адресованных немецким солдатам. Установлено, что эти листовки тождественны прокламациям, найденным три недели назад в поездах, предназначенных для перевозки солдат на Восточный фронт. Листовки напечатаны однотипным шрифтом, на бумаге одинаковой структуры. Адресованы „Немецким пролетариям в военных шинелях“.

Считаю необходимым кратко изложить содержание прокламаций. В них говорится, что война ведется вопреки интересам и правам немецкого народа. Честных немцев фюрер якобы пытает и заключает в концентрационные лагеря. Немецкие солдаты не должны забывать, что настоящий вождь немецкого рабочего класса Эрнст Тельман мучается в застенка».

— Ишь до чего докатились! — не выдержал штурмбанфюрер и ударил кулаком по столу. Сморщился от боли — а, черт, он совсем забыл об этом проклятом ревматизме. Но какое нахальство! Вспоминать Тельмана!

Успокоился и стал читать дальше:

«Пражское гестапо уведомило, что один из арестованных подпольщиков показывает: прокламации напечатаны второго августа. Пятого августа органы тайной полиции провели аресты членов подпольной организации и ликвидировали типографию. Следовательно, листовки были переправлены из Праги в Дрезден в один из дней между вторым и пятым августа.

Мною установлено, что в этот период с дрезденского железнодорожного узла в Прагу отправлялись два товарных эшелона прямого назначения. Машинистами на них были Георг Панкау и Франц Шницер.

Георг Панкау. 63 года. Беспартийный. В коммунистической и социал-демократической партиях не состоял. Дисциплинированный и квалифицированный рабочий. Характеристика от шефа депо положительная. От политики далек. На хорошем счету у местной администрации. Ничего подозрительного за ним не замечалось.

Франц Шницер. 59 лет. В прошлом член социал-демократической партии. Квалифицированный рабочий, характеристика от шефа депо положительная. Имеет двух сыновей, оба на фронте. Лояльный. Высказываний против государственной политики не замечалось. Принимает участие в мероприятиях, проводимых ортсгруппенляйтером.