– Что за выражение – «попался»? Думай, что говоришь, кэбби!

Этот пятидесятилетний остряк, которому вздумалось подразнить меня, не догадывался, по-видимому, что на самом деле я вовсе не злюсь, ибо что может быть отраднее для издерганного кэбби, чем повод излить из своей души на чью-то голову наболевшее?

– Только и знаете, что издеваться над таксистами! – шумел я, прикидываясь будто бы и впрямь поверил, что он комиссар полиции. – У вас же времени не остается ловить настоящих преступников!

– Не болтай о том, чего не знаешь! – гудел самозванец. – Я всегда говорю моим ребятами: не трогайте кэбби, если он накрутит пару лишних долларов, как ты сейчас – намылился, небось, тащить меня через Трайборо?! Я тебя сразу раскусил!

– Так вы же сами сказали: «Езжай через Парк», – по-настоящему обиделся я.

– Представляю, какой «концерт» закатил бы ты мне, если бы я велел тебе ехать по мосту Квинсборо, – хмыкнул мой пассажир; тертый, видать, калач. – Да это уж ладно. Но если ты, сукин сын, вздумаешь развозить наркотики, вот тогда мы с Мак-Гвайром[56] живо возьмем тебя за одно место! Ты меня понял?!

– И буду! – кривлялся я. – И буду развозить наркотики. Потому что честно работать вы все равно не даете. Житья от вас нет! Повестки в уголовный суд ни за что раздаете!

– Полицейские не выписывают повестки в уголовный суд «НИ ЗА ЧТО». Это ты можешь рассказывать кому угодно, только не мне!

– Значит, «не выписывают»? – кричал я, дотягиваясь, не снижая скорости, до «бардачка». – А это что такое?! – И, не оборачиваясь, протянул на заднее сиденье замусоленную повестку. – Что это, спрашиваю я вас, такое?!..

– Ага: SOLICITING! – злорадно загоготал на удивление осведомленный клиент, сходу расшифровав и неразборчивую пропись ing-овой формы, и суть моего «преступления». – Сорок вторая улица и Парк-авеню! Все понятно…

– Что вам «понятно»? – по инерции огрызнулся я.

– Автобусная остановка возле билетных авиакасс! Ты воровал пассажиров у городского автобуса. Сколько человек ты успел затащить в свой кэб, прежде чем тебя сцапали?

– Троих, – немедленно сознался я, а странный этот тип аж хлопнул себя по колену от избытка непонятных мне чувств.

– Так я и знал, что он хороший хлопец!

– Кто?

– Полисмен!

– О, просто замечательный! – съехидничал я.

– Доброе сердце! – убежденно покачал головой пассажир: – Ты учти, он ведь имел полное право припаять тебе еще и «подсадку». Но он пожалел тебя…

– Он дал мне «Остановка запрещена».

– А мог бы инкриминировать «вымогательство»! Вот тогда ты попрыгал бы!

– Какое там «вымогательство»! – возмутился я. – Я брал по шесть долларов с человека до «Кеннеди»… Я понятия не имел, что таксистам запрещено подбирать клиентов на автобусной остановке. Я вообще это слово SOLICITING впервые услышал от полицейского.

Пассажир сразу же поверил мне и смягчился:

– Так вот почему ты вляпался, – сказал он. – Ты шкодничал по незнанию, а полицейский подумал, что ты совсем уж отпетый жулик. Ты войди в его положение: он стоит на посту, а тут прямо перед его носом какой-то кэбби откалывает «левые номера». Ты меня понял? Что, по-твоему, он должен был делать?

– Мне-то теперь что делать? – с горечью сказал я. – На днях суд, адвокат хочет триста долларов…

– А зачем тебе адвокат на первом слушании?

Ни один из профессиональных юристов ничего мне об этом не говорил.

– А разве будет еще и второе?

– А как же! Сейчас тебя вызывают на предварительное. Судья только спросит, признаешь ли ты себя виновным. Тридцать секунд – больше времени он тебе не уделит. Там таких фруктов как ты, будет, знаешь сколько… Ты меня понял?

Шлагбаум поднялся, впуская нас на мост Трайборо:

– Женская тюрьма, – кивнул я в сторону триады серых корпусов, угощая гостя из Чикаго достопримечательностью НьюЙорка.

– Только не врать! – отмахнулся гость. – Это диспансер для особо опасных психов…

Я смутился, а пассажир, почесав затылок, сказал:

– Учти, шанс выкрутиться у тебя есть только на первом слушании. Если ты виновным себя не признаешь, судья распорядится вызвать полисмена, который выписал повестку. Полисмен даст показания, и – пиши пропало.

– А если я признаю себя виновным, что мне будет? – спросил я, но тут добровольный мой консультант рассердился.

– Если ты, рохля, брал всего по шесть долларов, а теперь собираешься признать себя виновным, то нечего морочить мне голову! Когда тебя обвиняют, надо защищаться! – Доброхот этот настолько завелся, что ему претило мое малодушие. – Выиграть, в принципе, было бы можно, но судья ведь не даст тебе рта открыть… Ты понял?

Досадуя, что я ни черта не понял, что всерьез обсуждать со мной мое дело нельзя, наморщив лоб и покусывая губу, пассажир размышлял вслух:

– Судья позволит тебе произнести только одну из двух стандартных формулировок: «Виновен» или «Не виновен». Можно воспользоваться третьей – «Виновен – при смягчающих обстоятельствах», но у тебя же никаких «смягчающих обстоятельств» нету. Что ты можешь сказать? Что ты не знал? Этого судьи терпеть не могут. Разозлится и влепит тебе так, что будешь знать!.. Ты, между прочим, не вздумай разговаривать с судьей так, как ты это себе со мной позволяешь. Хуже нет, как разозлить судью; ты понял?

Мы приближались к «Ла-Гвардии», а он, как назло, замолчал…

Отвернулся и смотрит в окно… Наверно, ему просто надоело ломать мозги из-за моих неприятностей… Я въезжал уже на рампу Главного вокзала, когда чекер вздрогнул от громоподобного «хха! – ха!», и какое-то сатанинское вдохновение озарило лицо пассажира.

– НЕ ВИНОВЕН – ПРИ СМЯГЧАЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ, – хрипловатым от волнения голосом произнес он.

«Бессмыслица какая-то», – с тоской подумал я.

Но мой клиент еще раз повторил эту бессмыслицу, смакуя каждое слово: «НЕ ВИНОВЕН – ПРИ СМЯГЧАЮЩИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ!» – Он прямо-таки корчился, восторгаясь своей уловкой, сути которой я никак не мог раскумекать.

– Допустим, я так скажу…

– Да ты понимаешь, что ни один судья такого никогда в жизни не слышал?!

– Ну и что?

– Судья удивится!

– Чем же это мне поможет?

Мы стояли лицом к лицу под вывеской «American Airlines».

– Ну, ты даешь! – с обидой сказал пассажир. Он вложил в мое дело столько изобретательности, столько души, что готов был полюбить меня, но я отталкивал его своей тупостью:

– Если судья удивится, он скажет: «ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?» и, стало быть, позволит тебе говорить… Желаю удачи, Lobas!

Пассажир подхватил разделявший нас чемоданчик.

– Сэр, куда же вы?! – воскликнул я в отчаянии. – Как же вы после всего бросаете меня на произвол судьбы?!..

– Что еще такое?

– Как «что»? Судья-то, наверное, скажет: «Что случилось?», а вот что я ему скажу?

Мой добрый гений взглянул на часы, он опаздывал к самолету.

– Слушай меня внимательно! Когда судья произнесет: «Что случилось?», ты скажешь ему так: «Ваша честь: обратите внимание только на одно обстоятельство…»

Но я – не слушал! С криком: «Стойте! Погодите!» я метнулся к чекеру, схватил авторучку и путевой лист и на нем, на своей сегодняшней путевке, вкривь и вкось понесся строчить обрывки слов той потрясающей речи, которую научил меня произнести в уголовном суде незнакомец, выдававший себя за комиссара полиции Чикаго.

Ты еще услышишь эту речь, читатель; но всему свое время…