- Да здесь я, здесь, чего шумишь? - проворчала Грисла, семеня паучьими ножками по настилу.

- Так ты еще и советчицей успела заделаться, старая ведьма? удивленно приподнял бровь бард. - Вот уж не ожидал от тебя такой резвости.

- От ведьминых забот королю меньше хлопот, - нравоучительно заметила старуха.

- Как нам следует поступить с ними, колдунья? - прервал диалог нетерпеливый монарх.

Вместо ответа Грисла запустила руку в служившие ей одеждой лохмотья и извлекла пригоршню тонких пожелтевших палочек. Лишь когда она раскинула их на ступеньках возвышения, Трэвис с ужасом обнаружил, что это вовсе не палочки, а косточки. Ведьма присела на корточки и несколько минут изучала выброшенное сочетание, время от времени что-то бурча себе под нос.

- Да говори же скорей, что ты там высмотрела?! - прикрикнул на нее король, стукнув по столу кулаком величиной с дыню.

Грисла выпрямилась и устремила на двух друзей пристальный взгляд своего единственного ока. Сердце Трэвиса затрепетало.

- Волшебные кости никогда не лгут, - проскрипела старуха. - А говорят они о том, что темные дела привели сюда эту парочку.

- Ну, об этом я бы и без твоей ворожбы догадался, колдунья! - фыркнул король.

- Не торопись, я еще не закончила, - остановила его ведьма. - Да, дела и помыслы их темны, но для нас не опасны и никакого отношения к нам не имеют. - Внезапно она нахмурилась и вновь принялась рассматривать кости. Да, не опасны, - повторила Грисла и добавила: - А одним боком все ж и до нас касаются.

- Туман напускать у тебя отменно получается, - язвительно заметил Фолкен.

- Я кости сама не раскладываю, - парировала колдунья. - Мое дело прочесть, что они говорят, когда лягут. - Она отвернулась, сгребла косточки и упрятала обратно в лохмотья.

Кел долго и мучительно обдумывал выданную Грислой информацию. Он то дергал себя за бороду, то яростно чесал голову, приводя в еще больший беспорядок свою растрепанную шевелюру.

- Королевское решение принято, - объявил он наконец, сумрачно глядя на замерших в ожидании Фолкена и Трэвиса. - Я отказываю тебе в гостеприимстве под крышей моего замка, о Фолкен, именуемый также Черная Рука и Суровый Бард.

Трэвис встревоженно посмотрел на спутника Тот хотел было что-то возразить, но Кел предупреждающе поднял руку, и протест так и остался невысказанным.

- Однако, - продолжал король, - я не стану возражать, если ты заработаешь право на место за моим столом.

Озабоченность на лице Фолкена мгновенно уступила место широкой улыбке. Трэвис перевел дух.

- Буду бесконечно счастлив заработать право на стол и кров в замке вашего величества, - поклонился бард. - Моя лютня всегда к вашим услугам. Готов даже разок-другой исполнить "Балладу о Борадисе" - если гости пожелают, разумеется.

- Никогда не умел долго на тебя злиться, Фолкен, клянусь Джором! - со смехом вскричал Кел, обхватил барда за плечи и стиснул в медвежьих объятиях. Зал восторженно взревел.

- Если ты меня сейчас раздавишь, я не смогу играть на лютне, сдавленным голосом взмолился Фолкен.

Король разжал руки. Изрядно помятый бард пошатнулся и мог упасть, но успел вовремя схватиться за руку Трэвиса. Кел вернулся на свое место во главе стола и подал знак слугам, которые тотчас притащили два табурета для Фолкена и его спутника. Единственное кресло в зале занимал сам король, а все остальные сидели на длинных скамьях вдоль столов или тяжелых деревянных табуретах. Служанка сунула Трэвису огромную глиняную кружку с шапкой пены. Во рту пересохло, поэтому он отхлебнул сразу большой глоток и чуть не поперхнулся. Кельсиорское пиво по крепости заметно уступало "Будвайзеру", а по вкусу мало чем отличалось от жидкой овсянки. Кроме того, оно было непроцеженным и содержало немалую толику противно скрипящего на зубах песка.

- Ты чего там пузыри пускаешь, Трэвис? - обратился к нему бард. Достань-ка лучше из котомки лютню и подай мне.

Трэвис наконец прокашлялся и недоуменно взглянул на компаньона.

- Так ведь котомка у тебя под ногами. Ты что, сам достать не можешь?

- Могу, - согласился Фолкен. - Но подмастерью странствующего барда положено прислуживать хозяину. Впрочем, если тебе не по душе роль подмастерья, можешь попробовать отработать свой стол и кров в замке короля Кела каким-нибудь другим способом. Ничуть не сомневаюсь, что эта пьяная солдатня придет в дикий восторг, заполучив живую мишень для тренировки в метании ножей.

Трэвис поспешно развязал котомку, вынул лютню и с подобострастным видом вручил инструмент Фолкену.

Пиршество возобновилось. Бард настроил лютню и запел о минувших битвах, гордых властителях и магических сокровищах. А Трэвис тихонечко сидел рядом и потягивал пиво. При вторичной пробе оно оказалось не таким уж мерзким - особенно после того, как он научился его фильтровать, процеживая сквозь передние зубы Он слушал баллады Фолкена и одновременно с любопытством разглядывал собравшихся в зале людей. Вскоре он обратил внимание на необычную пару - мужчину и женщину, скромно сидящих в дальнем конце трапезной и заметно отличающихся от прочих участников этого варварского пиршества. Царственная осанка, великолепные черные волосы, отливающая бронзой безупречная кожа и глаза цвета темного янтаря делали женщину настоящей красавицей. Внешность ее выгодно подчеркивало темно-синее платье с серебряным шитьем. Сидящий рядом с ней высокий светловолосый мужчина больше походил на рыцаря, чем на простого воина. Его широкие плечи облегала сплетенная из металлических колец тяжелая кольчуга, а на столе перед ним лежал железный шлем. Рыцаря, похоже, слегка забавляло бесшабашное веселье пирующих, но присоединяться он не спешил. А женщина вообще сидела с отсутствующим видом, думая о чем-то своем и как будто не замечая буйных выходок бражников.

Фолкен закончил последнюю балладу и передал лютню Трэвису, чем на время отвлек последнего от наблюдений за странной парочкой. Настало время перекусить. Кел, возвысив голос, приказал подать угощение певцу и его подмастерью. Каждому вручили по огромному куску жареного мяса на ломте темного хлеба, почти такого же твердого, как доска, на которой его нарезали. Трэвис так проголодался, что ему было глубоко плевать, от какого животного мясо. Он откусил кусок и принялся жевать. И жевать. И еще жевать. Сплошные сухожилия. В конце концов он все-таки проглотил прожеванное, правда, с большим трудом.