Ни генерал Чумаков, ни полковник Карпухин и в мыслях не могли держать, что перед ними сидел один из множества переодетых немецких диверсантов, заброшенных в приграничные районы. И самое удивительное, что "майор" им почти ничего не врал. Он действительно входил в отряд, который приготовился к диверсиям на дорогах предполагаемого отступления частей Красной Армии как раз в полосе корпуса, который ехал принимать Чумаков. "Майор" действительно ждал звонка из Белостока от своих, ибо до начала войны диверсантам было запрещено вести переговоры по рациям, и, как бы в насмешку над нашей беспечностью, они пока пользовались телефонной связью, взаимопроверяя, как удалась заброска на советскую территорию диверсионных отрядов на разных участках.

- Крашаны!.. Крашаны!.. - монотонно ворковала за перегородкой телефонистка.

"Майор" снова посмотрел на часы и сказал то ли со вздохом облегчения, то ли с досадой:

- Назначенное мне время истекло. Звонка уже не будет. - Затем повернулся к окошку, за которым сидела телефонистка: - Девушка, если ответят Крашаны, спросите, пожалуйста, заодно, есть ли у них связь с Белостоком.

Телефонистка в это время как раз установила связь.

- Крашаны?.. Тамарочка, ты? Не спи, миленькая, дай мне линию для военного начальства. - Она с любопытством повела в окошко красивыми глазами на генерала Чумакова. - Соедини, золотце, с "Черепахой"... Что?! На повреждении?.. А Белосток?.. Ясненько.

Выдернув из гнезд коммутатора шнуры, телефонистка с сожалением посмотрела на военных и, подперев маленьким кулачком нежный подбородок, участливо спросила:

- Что будем делать? "Черепаха" на повреждении, а с Белостоком тоже почему-то связи нет...

- Ну и порядки! - с укоризной произнес Федор Ксенофонтович. - Тут колеса дырявят, там линия не работает...

- Чертовщина какая-то! - сумрачно ответил Карпухин и обратился к телефонистке: - Пожалуйста, продолжайте вызывать "Черепаху".

- А что с колесами? - заинтересовался "майор", поднимаясь и надевая фуражку.

Когда Карпухин, не скрывая гнева, объяснил ему, "майор", поразмыслив и как-то оценивающе посмотрев на генерала Чумакова, неуверенно сказал:

- Я еду в направлении Крашан... Могу, товарищ генерал, вас завезти.

- А двоих? - ухватился за это предложение полковник Карпухин. Возьмите нас двоих... Как ваша фамилия?

- Птицын... Не могу двоих, у меня за рулем боец. А коляска, пожалуйста, в вашем распоряжении. - Он посмотрел на генерала выжидающе-настороженными глазами.

- Нет, это не дело, - Федор Ксенофонтович поморщился и перевел взгляд на Карпухина. - Как, Степан Степанович?.. Явиться в незнакомый штаб среди ночи одному, объясняться...

- Может, мне смотаться за машиной, - с готовностью предложил Карпухин.

Чумаков призадумался, затем поднял к глазам руку с часами и ответил:

- Это займет много времени... Я не думаю, чтобы связь долго отсутствовала.

Телефонистка, внимательно прислушивавшаяся к разговору военных, снова начала вызывать "Черепаху", а "майор" Птицын, надев фуражку и приложив руку к козырьку, спросил:

- Разрешите быть свободным, товарищ генерал?

- Пожалуйста.

Щелкнув каблуками, "майор" вышел.

Если б можно было увидеть из освещенной комнаты почты ее крыльцо, окутанное сумраком ночи! На нем в напряженной нерешительности остановился "майор" Птицын, он же Владимир Глинский - бежавший во время гражданской войны за границу отпрыск русского графа. Противоречивые чувства волновали сейчас Глинского. Конечно, недурно было бы привезти в лес, на базу своей абвергруппы, если не генерала, то хоть этого долговязого полковника. Впрочем, нет. Пленные свяжут отряду руки... Можно, конечно, разрядить сейчас в них свой пистолет и успеть скрыться: благо, водитель уже сидел в готовности за рулем мотоцикла...

Глинский медленно начал спускаться с крыльца. Надо было спешить в лес, где его люди дежурили у включенной рации. Пока не поступил по радио условный сигнал, пока по ту сторону границы в отмеченных на картах деревнях не запылали пожары - знак для начала действий абвергрупп, - было запрещено совершать диверсии или убийства. Иначе события могли сложиться, как в прошлом году во Франции: некоторые группы поспешили начать в тылу французов разрушительную работу, а срок вторжения германских войск был перенесен. И многие поплатились жизнью.

А может, радисты уже и приняли сигнал, если нарушилась телефонная связь? Глинский оглянулся на светящееся окно. Однако тут же ему подумалось, что дорога на Крашаны все равно будет под контролем диверсантов: никуда генерал не денется.

Глинский сел в коляску мотоцикла и зло зашипел на водителя - рослого рыжего парня в красноармейской форме:

- Это ты над колесами их машины поработал?

- Я.

- Черт тебя побери! Почему без приказа?

Генерал Чумаков и полковник Карпухин услышали, как под окнами взревел мотоцикл, затем его клекочущий рокот стал удаляться.

Федора Ксенофонтовича клонило ко сну, и он откинулся на спинку скамейки, закрыв глаза.

- Крашаны... Как "Черепаха"?.. Как "Черепаха"? - доносился из-за перегородки мягкий, убаюкивающий голос телефонистки.

Дрема была хоть и напряженно-чуткой, но в ее сладком тумане потерялось ощущение времени. Генерал Чумаков несколько раз вырывался из вязкого покоя, с трудом открывая глаза, и видел застывшего на табуретке с потухшей папиросой в губах Карпухина: полковник тоже дремал. Трудно сказать, как скоро в этом сонном безвременье послышался шум подъехавшей машины... Хлопнула дверца, затем затопали шаги на ступеньках крыльца почты. Федор Ксенофонтович стряхнул с себя сон и увидел на пороге красноармейца Манджуру.

- Товарищ генерал, машина готова! - доложил он, и в усталом голосе его прозвучали радость, облегчение и виноватость.

- Каким образом? - удивился полковник Карпухин, торопливо поднимая упавшую на пол фуражку.

- Тут недалече шофер из МТС живет, - пояснил Манджура. - Пришлось побеспокоить.

Генерал Чумаков поднялся и озабоченно спросил:

- А связи с "Черепахой" так и нет?

- Даже Крашаны больше не отвечают, - с удивлением и тревогой ответила телефонистка. - Такое впечатление, будто оборвалась линия.