Что потом сделал фокусник, Федор Ксенофонтович уже не помнит... Сейчас он увидел точно такие глаза у Рукатова. И еще заметил, что все в кабинете с превеликим любопытством наблюдали за их встречей.

Генерал, испытывая мучительную неловкость, стал по очереди здороваться со всеми за руку. А подполковник Рукатов, обращаясь к сослуживцам, не унимался:

- Прямо скажу, в люди меня вывел Федор Ксенофонтович! Век не забуду!

- Не преувеличивайте, товарищ подполковник, - с жесткой улыбкой заметил Чумаков, усаживаясь на стул, предложенный Рукатовым. - Всех нас в люди вывела армия.

- Верно говорите, товарищ генерал, но прямо вам скажу: вы молодцом выглядите, хоть поседели заметно, - без всякой последовательности перевел разговор Рукатов. - А я сдал, списали меня со строевой и вот доверили кадры. Трудная это работа, судьбы людей решаем, а от этих судеб зависит боевое могущество армии...

- Так какой у нас план действий? - нахмурившись, перебил его Федор Ксенофонтович. Заметив ухмылки сослуживцев Рукатова, с неприязнью подумал: "Догадываются же, что за фрукт с ними работает, а терпят..."

- Значит, так. - С лица Рукатова смыло улыбку, и он уставился перед собой остекленевшим взглядом. - Сейчас я вас сопровожу к начальнику нашего отдела, а он уже по инстанции... Командира корпуса может пожелать принять и нарком.

- А где хоть штаб корпуса дислоцируется? - поинтересовался Федор Ксенофонтович.

- Там где-то, в Барановичской области. - Рукатов беспомощно оглянулся на сослуживцев.

- В Крашанах, - подсказал кто-то.

Когда шли по мрачному коридору, Рукатов вдруг таинственно зашептал:

- Федор Ксенофонтович, если хотите, можно вас оставить в Московском округе. На такой же должности!.. Я ведь в курсе: у вас Ольга Васильевна почками хворает, а дочка, кажется, десятилетку должна была окончить...

"Все знает, подлец", - с досадой подумал Чумаков.

- Я начальству говорил, - преданно добавил Рукатов. - Стоит вам только намекнуть...

- Нет, товарищ Рукатов. В армии должностей себе не выбирают.

Остановились у двери с табличкой "Полковник Микофин С. Ф.".

- Семен Филонович? - удивился Чумаков, указывая на табличку.

- А вы разве не знали, что он мой начальник? - каким-то вдруг деревянным голосом ответил Рукатов, и даже в полумраке коридора можно было разглядеть его помертвевшие глаза. - Мы именно к нему. Он ждет.

Федор Ксенофонтович все понял и решительно открыл дверь.

За столом сидел постаревший и полысевший Сеня Микофин... полковник Микофин... Сколько лет не виделись!

Микофин поднял голову и тут же, засветившись радостью, вскочил:

- Заходи, дружище! Жду не дождусь!

Обнялись, расцеловались.

- Можете быть свободны, - сказал Микофин Рукатову, не глядя на него.

- Ты давно работаешь в наркомате? - не мог прийти в себя от такой неожиданной встречи Чумаков.

- Уже два года. И все удивляюсь, почему не заходишь. Бываешь же в Москве?

- Не знал, что ты тут!

- Как не знал?! А Рукатов?.. Он о тебе мне все докладывает... Слушай, Федор, ну и удружил ты мне с этим Рукатовым!

- Я? Каким образом?

- В позапрошлом году прислали мне его в отдел на вакантную должность. Знакомлюсь с "личным делом", читаю характеристику, подписанную тобой еще в двадцать пятом. Ну, думаю, раз Федя Чумаков хвалит, значит, человек стоящий. Воспитанник твой, батальоном под твоим началом командовал. Вот и взял. А оказалось, дрянь человек, будем увольнять из армии.

- Мать моя родна-ая! - Федор Ксенофонтович отмахнулся рукой и зашелся удушливым смешком. - Помилуй меня бог от таких воспитанников! Я горючими слезами плакал от него!..

Не чаял генерал Чумаков, что ему придется еще немало и с большой горечью размышлять над тем, откуда берутся рукатовы, рождаются ли они как закономерность в сложностях человеческого бытия, всплывают ли на поверхность в особых условиях, когда поток жизни устремляется по новому руслу, взвихривая все дремлющее на пути, или ими становятся духовные уродцы, наглеющие при попустительстве общества... Сложна и извилиста иная судьба человеческая.

3

Осененный деревьями Гоголевский бульвар томился в солнечном жару июньского дня. Генерал Чумаков, выйдя за могучую стену, отделявшую строгий комплекс зданий Наркомата обороны от бульвара, покосился на манящую тень за решетчатой оградой и вытер вспотевший затылок. Хотелось немного посидеть на бульваре, собраться с мыслями. Пошел вверх, к Арбатской площади, то и дело отвечая на приветствия военных, подождал, пока прогрохотал мимо трамвай, и повернул к памятнику Гоголю; великий писатель в глубокой скорби размышлял над всем, что постиг и чего не постиг в суетности отшумевшей для него жизни.

Присел на крайнюю скамейку, затененную наполовину, снял фуражку и закурил. Итак, сегодня вечером Сеня Микофин провожает его в Минск. В наркомате разговоры свелись к одному: комплектование корпуса личным составом, по донесениям из штаба округа, через месяц заканчивается, хуже дело с оружием и техникой, но к осени округ должен получить все, что надо.

Когда Чумаков был на приеме у начальника Главного автобронетанкового управления Красной Армии генерал-лейтенанта Федоренко, то спросил у него как бы между прочим:

- Яков Николаевич, чем вызвана такая спешка с моим назначением? В течение нескольких часов я должен был успеть сдать дела.

- Разве? - Федоренко с удивлением вскинул брови. - Тебя должны были предупредить. Это непорядок. - Он что-то записал в календаре. - Но ехать к месту службы надо безотлагательно... Тревожно на границе.

- А как же понимать недавнее сообщение ТАСС? - не удержался Чумаков.

Яков Николаевич помолчал, подумал и будто с неохотой заговорил:

- Сообщение ТАСС - это акция внешнеполитического курса государства... Ты же знаешь известную формулу, что война есть продолжение политики иными средствами. Пока нет войны, от нас, военных, требуется одно: крепить боевую мощь и быть наготове, но... не демонстрировать ни своих опасений, ни своей подготовки. Избегать каких бы то ни было конфликтов. Даже случайный выстрел на границе с нашей стороны может рассматриваться как провокация.

Потом Чумаков направился к маршалу Шапошникову, чтобы доложить о том, что статья уже готова. Но только переступил порог приемной, как увидел маршала, выходящего из своего кабинета. Озабоченный, с хмурым лицом, Борис Михайлович куда-то спешил. Торопливо поздоровавшись с Чумаковым, взял у него папку с десятком страниц машинописного текста, поблагодарил и, узнав, что тот сегодня уезжает в Минск, попросил завтра обязательно позвонить ему оттуда...