Этой ночью, оставив заслоны на Нареве, корпус генерала Чумакова свернулся в колонны и начал выдвигаться на север... Федору Ксенофонтовичу вспомнилось, как отдавал он приказ майору Никитину остаться со своим мотострелковым полком на месте и прикрыть ведущую на восток главную дорогу в оставляемой корпусом полосе.

- Задача ясна, - буднично, словно речь идет о незначительном деле, ответил майор Никитин, глядя прямо в глаза генералу. - Будем держаться...

Федор Ксенофонтович понимал, что оставляет Никитина и его полк на верную гибель. Понимал это и Никитин. Но ни один мускул не дрогнул на лице майора; только решимость в нездоровом блеске глаз и сквозящее в голосе чувство трагической необходимости...

Разговор этот происходил в лесу, в штабной палатке, ярко освещенной аккумуляторной лампой. На задней стене палатки висела карта с нанесенной обстановкой, и генерал-майор Чумаков, водя по ней прутом-указкой, знакомил командиров частей и начальников служб штаба с обстановкой в полосе армии и с задачей, которая поставлена перед корпусом.

Когда майор Никитин вышел из палатки, к карте протолкался полковой комиссар Жилов и, как-то не очень кстати взяв под козырек, обратился к Федору Ксенофонтовичу:

- Товарищ генерал! - Жилов, по-военному ладный, но какой-то нахохлившийся, требовательно смотрел на Чумакова. - Прошу прощения... Я не знаю, с чем встретится корпус завтра, а Никитин с полком примет на себя главный удар. Разрешите мне остаться с ним!

Федор Ксенофонтович будто споткнулся во время бега, вмиг потеряв нить мысли, которую начал было развивать у карты. Смотрел в крупное, открытое лицо Жилова, начавшее под его суровым взглядом слегка бледнеть, и думал о том, что все эти тяжкие дни он постоянно чувствовал рядом с собой присутствие политработников, которое было каким-то неназойливым; так здоровый человек ощущает свое сердце - больше сознанием... В атмосфере постоянного напряжения политработники как бы придавали окраску настроениям людей. И не беседой, не лозунгами. Только личный пример, конкретная деятельность, постоянное нахождение в наиболее горячих местах... Ведь сегодня же сам Жилов затеял с ним разговор: "Не придумали еще настоящей формы для политработников... Особенно для такого случая". - "Что вы имеете в виду?" - "Нам бы сейчас огромные звездищи - на грудь и спину! Чтобы форма на комиссаре и на политруке красным кличем пламенела!" - "Это слишком. И так диверсанты свирепствуют". - "Зато если кто-нибудь оробеет перед врагом или паникнет, живая звезда даже издали укротит страх". "Хотите быть ходячими боевыми знаменами?" - "А что? Цвет знамени и цвет звезды одного, пролетарского, происхождения и, как боевые символы, зовут к одной цели". - "И еще бы вам говорящие репродукторы вместо фуражек!" - со смехом сказал тогда Чумаков. А вот сейчас он охладил пыл полкового комиссара Жилова.

- Не советую, - ответил ему со сдержанным раздражением. - В полку есть свои политработники. А вы как мой заместитель по политической части обязаны, я повторяю, обязаны быть там, где главные силы корпуса. Могу вам гарантировать, что нам будет не легче, чем майору Никитину в его полку.

Жилов потупился, отошел от карты и затерялся в группе командиров...

Сколько же раз в эти дни видел Федор Ксенофонтович, как перед неотвратимостью смертельной угрозы люди словно бы отрешались от самих себя и, будто не ведая страха перед гибелью, хотя страх смерти живет в каждом, вершили свой воинский долг!..

Вчера, перед вечером, когда приутих бой, через боевые порядки немцев прорвался грузовик незнакомой марки. В огромном кузове с высокими бортами полно красноармейцев. Мчались по дороге мимо оторопевших немцев, в упор палили в них из пулеметов и автоматов, в большинстве трофейных, и во всю глотку кричали "ура". А когда вскочили в лес, Федор Ксенофонтович, шедший в это время к опушке, чтобы пробраться на наблюдательный пункт, даже задохнулся от изумления: он увидел за рулем грузовика... слепого шофера-сержанта с кровоточащей повязкой на выбитых глазах! Рядом с ним сидел старший лейтенант, который, как оказалось, держа руку вместе со слепым шофером на руле машины, командовал ему, где и как поворачивать, где тормозить, а где давать полный газ.

- Старший лейтенант Колодяжный! - представился он генералу, выскочив из кабины остановившегося на лесной дороге грузовика. - Помощник начальника штаба по разведке мотострелкового полка!..

- Младший политрук Иванюта! - прямо из кузова звонко отрапортовал юноша, у которого щеки были пунцовыми от возбуждения. И добавил: - Военный журналист!

Журналисту особенно обрадовался подошедший полковой комиссар Жилов: ему нужен был человек, способный заменить погибшего инструктора политотдела, который вел журнал политдонесений.

Начался разговор:

- Откуда у вас этот грузовик?

- Захватили у немцев!

- Где добыли автоматы?

- Отняли у немцев!

- Почему кричали "ура"? Не в атаку же шли.

- Чтоб свои не обстреляли.

На всякий случай представитель особого отдела начал проверять у Колодяжного и Иванюты документы. Но в это время на недалекой опушке поднялась стрельба, послышались крики:

- Немцы! Окружают!

- Автоматчики прорвались на капе!

Страшен подобный крик, особенно в лесу, когда трудно сразу оценить обстановку и принять правильное решение. Надо действовать мгновенно, иначе паника...

- Всем к бою! - скомандовал генерал Чумаков.

- Эй, окруженцы, за мной! - зычно закричал старший лейтенант Колодяжный.

С бортов грузовика посыпались красноармейцы и устремились вслед за Колодяжным и Иванютой к опушке, где стрельба все усиливалась.

Трофейные автоматы тут же сослужили добрую службу. Услышав знакомую дробь, отчетливо-своеобразную, немцы решили, что столкнулись со своими, и, начав выкрикивать предупреждающие слова, беспечно пошли на сближение. Хорошо поработала группа "окруженцев". Прибавилось трофейных автоматов и так необходимых магазинов с патронами...

Старшему лейтенанту Колодяжному и его бойцам была поручена охрана командного пункта. Полковой комиссар Жилов, наблюдая потом из траншеи, в которой стояла тренога со стереотрубой, как они окапывались, сказал стоящему рядом генералу Чумакову: