Есть и другие, побочные последствия финансовой автономии. Собственные деньги очень рано дают подростку ощущение психологической независимости от семьи. Он сам принимает решения, не советуясь со старшими.

А опыта-то нет. И подчас опасность связаться с наркоманами, а то и с уголовными бандами подстерегает его за каждым углом. Но все это, конечно, крайности. Нормальный же американский подросток все-таки потратит деньги скорее на хороший велосипед или старенькую машину. Часто он откладывает их в счет будущей учебы в колледже или университете. Чтобы меньше был кредит, который он возьмет в банке для оплаты учебы.

Когда же приходит время поступления в вуз, семейная подготовка к самостоятельной жизни достигает своего пика. Завершающим аккордом этой подготовки станут проводы сына или дочери в края, далекие от родного дома.

…В западном американском штате Вашингтон, в его столице Сиэтле ко мне после выступления перед студентами подошли две девочки. Они спросили, как мне удается адаптироваться к американской культуре, а когда я честно ответила, что с трудом, понимающе закивали.

– О, нам тоже очень трудно, – печально сказала одна из них. – Мы же не с этого побережья, а с восточного. Город Бостон, слышали?

О Бостоне я, разумеется, не только слышала, но и была там несколько раз. Кроме различных архитектурных стилей, да еще небольших отличий в произношении, особой разницы между ним и Сиэтлом я не почувствовала.

– Ой, ну что вы, это же совершенно другой мир, – наперебой стали уверять меня девочки. – Привычки другие, отношения другие. То, что у нас норма, здесь считается не очень приличным. В общем, тоскливо нам тут. Очень скучаем по дому. Но приехать удается нечасто – денег на самолет не хватает.

– А почему вы вообще так далеко забрались? Ведь в Бостоне и его окрестностях несколько десятков университетов и колледжей.

И тут одна из девочек отвечает мне загадочной фразой:

– Потому что там наша родня.

Я решила, что недостаточно хорошо знаю английский (она сказала folks), и потому я переспросила, кого она имеет в виду.

– Там мама, папа, двое братишек, бабушка, – я поняла, что она все-таки имеет в виду родню.

– Так почему же ты приехала сюда, если они там?

– Чтобы быть подальше от них.

– У тебя с ними плохие отношения?

– Нет, мы очень любим друг друга.

Понадобилось некоторое время, чтобы я поняла, что никакого парадокса здесь нет. Это обычная семейная традиция. Как только дети подрастают, они уезжают из родительского дома, и чем дальше, тем лучше. Они должны научиться жить самостоятельно, без родительской опеки. Должны один на один встречаться с трудностями и уметь их преодолевать. Должны сами зарабатывать на жизнь и лишь в чрезвычайных обстоятельствах обращаться за помощью. Впрочем, и в таком случае они совсем не обязательно эту помощь получат. Удержать родителей от нее могут тоже педагогические соображения.

В семье Стива Блютта, профессора Восточного Вашингтонского университета, где я поселилась, на весь огромный двухэтажный дом приходилось всего двое постоянных жильцов – сам Стив и его жена. Я удивилась, узнав, что их единственная дочь, студентка того же университета, живет отдельно: вместе с подругой снимает квартиру недалеко от студенческого кампуса. От дома Блюттов до университета 15–20 минут на авто, машину дочке они купили еще три года назад. Тогда почему она не живет дома? Впрочем, после разговора с девочками из Бостона я быстрее поняла объяснения Стива и его жены. Дочери уже 19 лет, она должна научиться жить одна, иначе период вступления во взрослую жизнь затянется. А это грозит поздним социальным развитием, инфантилизмом.

Однажды вечером я со своего второго этажа услышала взволнованный и довольно резкий разговор внизу, в гостиной. Дочь о чем-то просила отца и мать. Те твердо ей отказывали.

Когда девушка ушла, взволнованные родители поделились со мной переживаниями. С тех пор как она переехала, они дают ей ежемесячно немного денег – на еду и учебники. А за квартиру они с подругой платят сами – из зарплаты, которую получают в ресторане: вечерами подрабатывают официантками. Но сегодня утром хозяйка квартиры подняла плату. И дочка приехала к родителям за помощью. Повторяю, эта дочь единственная и очень любимая. Тем не менее денег ей не дали. Почему?

– А тогда какой смысл в ее отдельном проживании? – сказала жена Стива. – У нее первое в жизни препятствие. Вот пусть она сама и думает, как с ним справиться.

Из предыдущей главы, где я рассказала о том, как американские родители готовят детей к будущей взрослой жизни – остроконкурентной и беспощадной, могло сложиться впечатление, что и сами методы воспитания жесткие, спартанские. Но это не так.

Почти в любой семье, где мне приходилось бывать, я встречала ласковое отношение к ребенку. Нежные обращения – sweaty (сладкий), honey (медовый), love (любимый), hart (сердце мое) – употребляются чаще, чем собственно имена. Не знаю, насколько верно мое наблюдение, но мне показалось, что целое поколение нынешних родителей выросло под влиянием педагогической системы доктора Бенджамена Спока, провозгласившего два главных постулата семейной педагогики: любовь к детям и свобода для их развития.

Знаменитый педиатр своей книгой «Ребенок и уход за ним» произвел в начале 1960-х революцию в умах прагматичного американского общества. Общества, где привыкли безоговорочно следовать рекомендациям экспертов, в том числе и специалистов в области педиатрии и педагогики. Вот как описывает этот феномен американской жизни того времени Макс Лернер: «Авторитеты – психологи, психиатры – выдавали рецепты правильного воспитания. Они стали своего рода оракулами, и все изучали загадочный смысл их пророчеств». И далее: «Воспитание в Америке страдает… от излишней рациональности. Отношение родителей к детям подчас лишено эмоциональной непринужденности». И вот на этом фоне появляется мощный авторитет, глубокий знаток детей, и заявляет: «Не воспринимайте слишком буквально все, что говорят специалисты, не так уж ценны теоретические знания… Доверяйте своей интуиции… Главное, что нужно ребенку, – ваша любовь и забота».

Влияние доктора Спока было столь велико, что и сегодня, полвека спустя, можно обнаружить его следы в либерализации системы семейного воспитания.

Правда, споры вокруг него, вспыхнувшие впервые сразу же после выхода книги, не утихают до сих пор. Противники обычно мало возражают против его доктрины любви и заботы. Но опасаются по поводу свободы ребенка. До какой степени допустима эта свобода? Где кончается безобидная инициатива и начинается опасная вседозволенность? Где проходит грань, отделяющая естественный родительский контроль от чрезмерного давления?

Доктор Джеймс Добсон, который считается главным противником системы доктора Спока, объяснил мне смысл их разногласий так: «Я не против свободы для ребенка. Я только считаю, что неумеренный крен в сторону либерализации без жесткой требовательности и дисциплины ведет к безответственности и инфантилизму». О том же говорят и многие учителя. Жалуясь на снижение успеваемости своих учеников, они впрямую связывают это явление с уменьшением требовательности к ним в семье.

В ответ на упреки в чрезмерной снисходительности американские родители любят оперировать таким аргументом: ребенок должен испытывать как можно больше положительных эмоций. Вообще во главу угла в американской семье ставится цель, которую называют по-разному – «позитивность», «эмоциональное равновесие», «душевный комфорт». Я бы сформулировала проще: ребенок должен чувствовать себя счастливым. Достигается это по-разному. Вы редко увидите родителя, распекающего ребенка. Но зато часто услышите: «Ты молодец!», «Как это у тебя так хорошо получилось?», «У тебя все непременно выйдет».

По совету своих психологов американцы стараются не создавать у ребенка комплекса вины. Напротив, стремятся привить ему самоуважение, уверенность в себе, в своих силах. И стараются всячески создавать ему хорошее настроение. Считается, что именно так он обретает запас оптимизма, который потом войдет в него как органическая черта характера. Американского характера.