Я заиграла. Он ничего не запомнит, когда проспится. Пусть смотрит, для него это только сон.

Девушки снова пустились в пляс. Они подхватили человека, затормошили его, заставили танцевать с собой под мою музыку. Старейший молча смотрел на это и хмурился. Но молчал.

Я играла.

Человек оказался никудышным танцором, думаю, даже будь он трезв, он бы не мог долго выдерживать тот темп, который задали баньши. Они то вели его в круге, то — по очереди — кружили в парах и тройках, то заставляли прыгать, а то вертеться на месте. Они играли человеком, твердо уверенные, что завтра им не придется краснеть за свое поведение. А я — что я могла сделать?

Внезапно человек стряхнул вцепившиеся в него руки баньши и остановился.

— Хватит! — закричал он. — Прекратите!

Я взглянула в его глаза — и увидела, что они абсолютно трезвые. В них застыл безумный ужас — и ужас не перед нами.

— Прекратите! — повторил человек, и я оборвала музыку. — Как вы можете… когда там — такое?!

— Где — там? — тихо спросила я. Он услышал.

— Там! — указал он в сторону Вьюжных лесов. — Не люди! Нелюди!

— Там Старшие, — недовольно проговорил Старейший.

— Нет! — заорал человек. — Это не они! Скажите всем! Всем расскажите! Идут… сюда идут — много! Полчища! Нас десятеро было — я один выжил! Все погибли, все! Страшно! Всем скажите! Всем! Бегите! Скажите! Предупредить… предупредить — скорее!

— О чем ты, человек? — спросила я. — Кого ты видел во Вьюжных лесах?

— А-а-а! — Он отшатнулся. — Вы тоже! Вы не люди! Отродья! Вы — заодно! С ними заодно! Старшие — те пропускают их! И вы — тоже!

— Ты пьян, человек, — с отвращением произнес поднявшийся на ноги Старейший.

— Я пьян?! Я не пьян! Я все время пью, пью — я хочу забыть! Я видел, видел — их! Видел! Один — спасся!

Человек снял с пояса фляжку, откупорил и буквально влил в себя ее содержимое.

— О чем ты? — недоумевающе повторила я. — Расскажи мне, что ты видел?

— Ты нелюдь! — заявил вновь захмелевший человек. — Ты с ними. Все вы с ними… Гады… Умри, тварь!

Смертный угрожающе шагнул ко мне, Старейший успел раньше оказаться возле него и резко толкнул в спину. Человек пошатнулся, сделал два неверных шага, пересек линию круга…

— Нет! — закричала я. Поздно. Бездыханное тело упало на холодную землю. Магия круга убила его. Моя магия. Я закричала-застонала, и баньши подхватили мой вопль. Пусть это не наш человек, но его смерть — наша вина. Мы должны его оплакать. Плакал даже Старейший, кричал и плакал вместе со всеми. Но взгляд его, когда он смотрел на дело своих рук, был довольный. Словно все правильно, все так, как должно было быть.

Тиан

Ее не было в комнате. Я тут же кинулся к хозяину, заколотил в дверь, разбудил, но напрасно — он не видел, чтобы Нара выходила. На шум вышли сонные постояльцы, спрашивая, что за шум, а узнав, материли меня и Нару, почем свет зря. Так стыдно мне, наверное, не было ни разу в жизни. А ведь половина издевающихся сейчас надо мною — стражники. Завтра с утра в казармы явлюсь — засмеют недотепу.

Само собой, настроения эта оплошность мне не улучшила. Хлопнув за собой дверью так, что стены дрогнули, я устроился в пустой комнате Нары, старательно придумывая, что скажу женушке, когда она надумает вернуться со своих ночных гулянок.

Куда она вообще могла пойти? Она же в Костряках никого не знает!

Или…

О, Единый Всемогущий! Ну за что мне все это? Мало того, что муж поневоле, так еще и жена попалась — сущее наказание. И не знаешь ведь: то ли бояться за нее, идти искать дурочку, то ли злиться и ревновать.

Стоп. Кого это я ревновать собрался?!

Нару? Так ведь брак наш вроде и не брак, а так…

Устроившись на ее кровати, я ждал. К утру вернется — никуда не денется. Уж в чем — в чем, а в этом я уверен.

И что я ей скажу? Что спрошу? В чем обвиню? На все мои слова она ответит двумя, язык у моей менестрельки бойкий, еще потом и сам виноватым окажусь.

Эх, перед этим разговором и Огнь мил покажется.

Нара

Гана вызвалась проводить меня обратно до Вороньего Гнезда. По дороге мы молчали — после смерти охотника мне было неприятно говорить с теми, кого до недавнего времени я считала своей семьей. Пусть не самой лучшей и доброй, но семьей, близкими существами…

Не важно. Теперь у меня есть Тиан, пусть и недолго нам оставаться вместе. Не важно. Люди перестали быть мне чужими, а баньши перестали быть своими… да и случайно ли Старейший назначил праздник сегодня? В самую обычную осеннюю ночь, которая ничего не означает, и в которую ничего не произошло… кроме появление в Кругу человека. Что он хотел сказать мне перед смертью?

— Эй, Нара! — засмеялась баньши. — Вот твое окно, куда ты собралась?

В задумчивости я прошла мимо таверны, даже не заметив ее… да уж.

— Ты все такая же, — продолжала смеяться Гана. — Ну, где твоя веревка?

Она дотронулась до свисающей из окна паутина, та засветилась и принялась утолщаться.

— Столько хватит? — спросила баньши, когда толщина паутины достигла двух пальцев. Я кивнула. — Прощай тогда, Хранительница Угасшего Рода, — уже серьезно произнесла Гана. — Ты всю ночь пела для нас, а мы никак не расплатились.

— Обычно мы платим знанием, — вполголоса ответила я. — Скажи, что ждет моего человека?

Гана покачала головой.

— Великая запретила рассказывать будущее. Я подарю тебе совет — убирайтесь оба из города! Прощай.

— Почему?.. — начала было я, но Гана вошла в стену ближайшего дома и скрылась с моих глаз. Мне оставалось только выругаться и вернуться к паутине. Заклинание баньши долго не продержится, даже Старейший не дал бы мне больше пятнадцати минут. Я привязала к свободному концу гитару, чтобы не подниматься с грузом за спиной, и влезла в окно. Не сказала бы, что у меня это хорошо получилось, все-таки, баньши обычно по стенам не лазают. Тяжело дыша, я выбралась в комнату и поспешила втащить гитару, пока паутина не утончилась обратно.

Когда все было сделано, я отпустила паука, всю ночь так и прождавшего разрешения удалиться… и тут услышала за своей спиной холодный голос:

— Не хочешь объяснить, где была?

Тиан

Кто-то тихо беседует под окном. Нарин-то голос я сразу узнал, но вот с кем она говорит? Голос вроде мужской? Подкрался к окну, прижался к стене, выглянул, чтобы не видно меня с улицы было. Говорят… Ничего не видно, прямо под окном стоят, только голоса тихие… И говорят на истинном. А потом, вижу, тонкая паутинка, что к подоконнику прицепилась, засветилась, толще стала, напряглась. И пыхтит кто-то внизу, лезет… Я к двери-то отошел, чтобы будто только появился…

И тут она влезает в окно, не обращая на меня никакого внимания, перегибается через подоконник и начинает вытягивать наверх свою волшебную веревку, с каждой секундой все тоньше и тоньше становящуюся. И при этом бурчит себе что-то под нос на этом своем птичьем-истинном…

— Не хочешь объяснить, где ты была? — спокойно. Скрестив руки на груди, стою. Жду…

Она вздрогнула, словно испуганный кролик. Чуть не подпрыгнула. С грохотом упала гитара. Хорошо в комнату — не наружу. И обернулась: а в глазах страх… Страх и злость. А еще растерянность. Я подошел к кровати, зажег свечу, заплясали на стенах тени, пламя затанцевало в ее зрачках… На мгновение она показалось мне маленькой растерянной девочкой, но вот Нара на мгновение закрыла глаза, и наваждение исчезло. Наглая менестрелька, явившаяся домой под утро не испытывала никакого раскаяния… Как я и думал, объяснять она ничего не собиралась, совсем наоборот, объясняться должен был, по ее мнению, я:

— Что ты тут делаешь? — спросила Нара сухо. — Если я правильно помню, это моя комната, а твоя через две двери вглубь по коридору. Или ты опять пьян, что не помнишь дороги?

— Я не пьян… к сожалению. Я твой муж, Нара, что бы ты там себе не думала. Ты сама согласилась выйти за меня, сама позволила вдеть ленту в волосы. И мне не все равно, когда моя жена по ночам бегает куда-то.