— Он получил причастие? — спросила она.

Рыцарь кивнул. Снова уложив её брата, он едва слышно сказал:

   — Бог даёт тебе это.

Затем он отошёл к двери и задвинул засов. Вернувшись, он встал в изголовье кровати, сложив руки на рукояти меча. Сибилла присела у кровати и стала ждать.

Раннульф уснул стоя; в середине ночи колокол, звонивший к ночной службе, разбудил его. В комнате было тихо. Три свечи ровно горели на сундуке у кровати. Король лежал на спине, рвано дыша. Его сестра тоже спала; она так и заснула, сидя на табурете и положив голову на постель у ног короля.

Раннульф открыл дверь на лестницу и выглянул. Стефан и Фелкс стояли на площадке, в кругу света факела, и читали молитвы ночной службы. Он прикрыл дверь, оставив небольшую щель, и вернулся к кровати.

Он стоял, глядя на принцессу: смотреть на неё спящую казалось ему меньшим грехом. Она сняла головной убор, и освобождённые волосы лежали вокруг головы тяжёлыми завитками. Щека её покраснела, губы были приоткрыты. Дважды Раннульф протягивал руку, чтобы коснуться, пробудить её, но всякий раз отдёргивал руку. Наконец он наклонился и поднял Сибиллу на руки; складки длинных юбок скрывали её ноги, голова склонилась к его плечу.

Мгновение Раннульф прижимал её к себе, смотрел в её лицо с изящными, как раковинки, веками и безрассудным ртом. Если б только он мог держать её так вечно, он ни за что бы не двинулся с места. Сибилла шевельнулась, повернула голову, и Раннульф уложил её на тюфяк.

Он отошёл к изголовью кровати, перекрестился и начал молиться. Дверь открылась, вошёл Стефан, и Раннульф улёгся на пустой тюфяк под окном, но долго не мог заснуть — ему казалось, что руки его там, где он касался принцессы, обожжены до костей.

Ближе к закату король умер. Они позвали священников, и слуг, и лордов — теперь это не имело значения, теперь они могли пускать в комнату всех желающих. Сами тамплиеры ушли ещё до того, как вынесли тело.

Сибилла сказала:

   — Я должна вернуться в Яффу, и я хочу, чтобы никто не узнал, что я была в Иерусалиме.

   — Как ты попала в город? — спросил Раннульф. — Через Абу Хамида?

Она кивнула:

   — Он устроит моё возвращение.

   — Мы с Мышом проводим тебя в Нижний Город.

И вот вечером, завернувшись в плащ и укрыв лицо капюшоном, между двумя тамплиерами Сибилла ехала в Нижний Город. Она была измучена. Она не могла думать о брате; то, что он мёртв, ещё не имело для неё значения, казалось, ничто не изменилось.

Ей надо подумать о том, что будет теперь. О том, как ей спасти королевство.

С самого начала она видела всю тщетность хитроумных замыслов брата, как отстранить её от трона. Новым королём будет её сын, хрупкий шестилетний мальчик. Регентство отдано совету, а Сибилла хорошо знала это королевство: ни один совет, что бы ни изобретал её брат, не будет править здесь единовластно. В их соперничестве и спорах она сумеет добиться всего, что ни пожелает. Многие в совете были её врагами, но там есть и друзья: дядя Жослен и де Ридфор, которые защитят её интересы.

С двух сторон зажатая тамплиерами, она въехала на сук. Загоны для скота были пусты, рынок закрыт. Купцы болтали у своих лотков, снимая навесы и собирая непроданные за день товары. У фонтана местные женщины собирали свои кувшины. Слуги Абу Хамида скатывали ковры, которыми была выстлана земля перед его домом, — на них выкладывали бронзовые кувшины, которые теперь небрежно бросали в корзину.

Сибилла глянула на рыцаря, ехавшего слева, размышляя, как ей крепче привязать его к себе.

   — Святой, — сказала она, — ты был в Дамаске. Как можно было бы убедить султана заключить с нами настоящий мир?

   — Между ним и мной не может быть мира, — сказал Раннульф. — Я владею тем, что хочет он.

Эти слова были в ней бесполезны, и их прозрачность казалась опасной. Рука Сибиллы крепче стиснула поводья, голос отвердел.

   — Для тебя всё так просто.

   — Просто, — согласился он. — Но нелегко.

   — Господня благодать, — сухо сказала она. — Что за святой! В крови с головы до ног.

   — Даже Иисусу пришлось умереть, — сказал он и осенил крестным знамением Крест, нашитый на груди. Тамплиеры осадили коней перед воротами дома Абу Хамида.

   — Ты богохульствуешь, Святой, — сказала Сибилла ехавшему рядом с ней рыцарю. — Иисус умер, чтобы спасти нас, — не восславить смерть, но победить её. Мы не можем бесконечно воевать с сарацинами. Мы должны научиться жить с ними в мире.

Раннульф повернулся и прямо взглянул на неё; его глаза были черны, как пламя преисподней, и не было в них ни стыда, ни смирения, одна только всё та же ненавистная набожная дерзость.

   — Может быть, это и твоё королевство, принцесса, — сказал он, — но эта война — моя. Мыш, проводи её.

И снова отвёл взгляд, как бы отвергая её существование. Тогда Сибилла проговорила так тихо, что один только Раннульф мог услышать её:

   — Ты — дьявол. Будь ты проклят, ты — ангел смерти. Рыжеволосый рыцарь спешился и подошёл к принцессе, чтобы помочь ей сойти с коня. Всё ещё кипя сдержанной яростью, она первой вошла в ворота, и рыжеволосый заговорил с привратником, который опрометью умчался за хозяином. Сибилла повернулась к Мышу.

   — Благодарю тебя, — сказала она. — Я не забуду, что ты помог мне.

   — Принцесса, — ответил он, — я любил короля. Поражённая чувством, прозвучавшим в его голосе, Сибилла протянула к нему руки, потом вспомнила — и отстранилась.

   — Я знаю, Мыш.

   — Он нуждался в тебе, и ты пришла, — сказал рыцарь. — Если я когда-нибудь буду нужен тебе, принцесса, — позови.

Он наклонил голову и вышел на улицу.

Сибилла смотрела ему вслед, мыслями невольно возвращаясь к своему брату, и впервые за всё время грудь её пронзила невыносимая боль. На улице, за стеной, поднялись крики и плач.

   — Король! Король! — Новость достигла сука.

Сибилла оцепенела, беззащитная перед этой болью. К ней спешил Абу Хамид, лицо его исказилось болью.

   — Госпожа! Госпожа моя, это правда?

   — Да, — сказала она дрожащим голосом. — Король умер. Наш добрый король Бодуэн умер.

В Верхнем Городе зазвонили колокола. Принцесса закрыла лицо руками и зарыдала.

Раннульф не пошёл во дворец, но отправился в Храм, в часовню Камня, и там опустился на колени у алтаря и попытался молиться.

Часовня была пуста. Камень простирался перед ним, точно застывшее море, на его истрескавшейся поверхности стояли тени. Высоко над головой, за светом ламп, огромный свод казался далёким, как сон. Раннульф подумал о Германе, который в этом самом месте назвал его отступником.

В недрах левого предплечья заныла старая рана — та, что он мысленно звал раной Германа.

Он не мог молиться. Он ненавидел Бога. Разум его сжигала грязная и грешная ненависть к Богу. Он сел на корточки и посмотрел на Камень, дорогу к Небесам.

Король, которого любил Раннульф, мёртв, и не благородной, почётной смертью умер он, но сшил заживо. Словно Бог — это зло, и презирает добро, и уничтожает его повсюду, где ни находит. Всё не так, как говорят священники. В мире нет зла: мир светел, добр и полон красоты, но Бог осквернил его, Бог губит всё, кроме того, что фальшиво — это он возвеличивает.

Бог убил короля, а ничтожные твари, подобные Кераку, процветают. Это и было то доказательство, которого искал Раннульф; он объявил Бога виновным.

Рана в предплечье пульсировала, словно кровь в виске.

Он вспомнил злые слова Сибиллы, брошенное напоследок проклятие. В груди у него заныло. Он любит Сибиллу. Целый день он прожил в одной комнате с ней, говорил с нею; она касалась его, он держал её в объятиях. Как он ни старался отводить от неё взгляд, образ её впечатался в его разум: ясные большие глаза, высокие скулы, упрямый чувственный рот. И она была бескорыстна, как ангел. Она пришла к брату в его последний час и любила его, благая и чистая, как воды Эдема, но даже это не смягчило сердце Бога, даже это не спасло Бодуэна.