Ги ненавидел цитадель, тесную и мрачную. Прежде он был здесь лишь однажды, когда представлялся Бодуэну Прокажённому, и ему казалось, что даже на лестнице его ноздри до сих пор ловят слабый запах болезни и смерти. Он прошёл через лестничную площадку, на которой во множестве толпились в полумраке люди, ожидая событий, и вошёл в тронный зал с тремя узкими окнами и возвышением для трона.

Сибилла не сидела на троне — она стояла посреди зала, залитая светом всех ламп.

   — Нет, к чему? — говорила она, когда вошёл Ги. — Завтра вечером всё будет сделано, и пусть тогда он сам всё узнает. — Принцессу окружали её сторонники; магистр Храма вошёл вслед за Ги. — Мы не двинемся с места, пока не узнаем его намерения, — продолжала она. — Пускай он совершит промах.

Во время речи Сибилла перебегала взглядом с одного лица на другое и только сейчас увидела Ги. Лицо её осветилось радостной улыбкой.

   — А, наконец-то ты приехал! — Она протянула ему руку.

Ги подошёл к жене, взял её руку и встал рядом с ней.

   — Дорогая, — сказал он, — я думал, что ты молишься в монастыре.

Он крепче стиснул руку Сибиллы, окинул её жадным взглядом. Ему хотелось увести её от всех этих людей; похотливое нетерпение владело им — он должен был овладеть ею, убедиться, что она по-прежнему принадлежит ему. Ги окинул толпу, окружавшую их, с таким видом, словно все они были его соперниками.

И его взгляд наткнулся на череду согнутых спин. Магистр Храма, стоявший у двери, слегка склонил голову. Все, кто был в зале, кланялись. С изумлением Ги сообразил, что кланяются ему. Он со всей силы стиснул руку жены, заглянул в её лицо — и увидел, что она улыбается.

Понимание пришло к Ги как удар молнии, он словно проснулся. Он будет королём. Его разум силился освоиться с этой истиной — он будет королём Иерусалимским. Господь чудесен. Ги едва не расхохотался во всё горло. Его пальцы всё ещё стискивали руку жены; теперь он поднёс её к губам и поцеловал. Голова у него кружилась. Теперь он мог простить ей мелкую ложь. Охваченный восторженным изумлением, он снова поднёс к губам руку Сибиллы.

Коронация не была особо пышной. В спешке все собрались под сводами Храма Гроба Господня — знатные лорды плечом к плечу сбились у алтаря, тамплиеры выстроились вдоль стен; и в том же самом месте, где год назад эти люди клялись исполнить волю Бодуэна Прокажённого, сейчас они нарушили его волю и смотрели, как Сибилла коронуется королевой Иерусалимской.

Она сидела перед алтарём, лицом к зрителям, и мантия на её плечах казалась чересчур большим панцирем. Когда Ираклий возложил на её голову железную корону, она содрогнулась, словно венец иерусалимский оказался тяжелее, чем она ожидала.

Затем муж Сибиллы преклонил перед ней колено — первым из вассалов принося ей клятву, — и Сибилла обеими руками подняла его и, сняв со своих изящных завитых кудрей корону, водрузила её на голову мужа. Тогда все люди, собравшиеся в Храме, разразились торжествующими криками, словно и впрямь были свидетелями чего-то величественного.

Половина светилен была погашена. В тусклом свете под куполом часовни казалось, что Камень дышит, движется, кипит. Раннульф сидел около Камня на корточках, праздно уронив руки, праздно размышляя ни о чём, когда сзади к нему подошёл де Ридфор.

Раннульф не обернулся и ничего не сказал. Наконец де Ридфор заговорил первым:

— Знаешь, Керак назначил награду за твою голову.

   — Если бы у Керака не отвалились яйца, он бы сам нашёл меня.

Магистр ворчливо засмеялся:

   — Меня всегда восхищала твоя откровенная бравада. Понадобилось время, чтобы понять, что всё это притворство. Как по-твоему, что теперь сделает Триполи?

   — У него сильная позиция. Он держит север в прочном единстве. Половина Святой Земли идёт за ним, а не за соломенным корольком, которого навязали нам вы с принцессой. Триполи заключил перемирие с Саладином, и это позволяет ему повернуться спиной к Дамаску.

Магистр ближе шагнул к Камню и стоял теперь в поле зрения Раннульфа.

   — Так ты считаешь, что он нападёт на нас.

   — Нет, — сказал Раннульф. — Он мог бы это сделать. Но он слишком осторожен. Он будет выжидать и маневрировать, и чем дольше Ги будет королём, тем крепче он будет сидеть на троне.

Он стоял в толпе в Храме Гроба Господня и смотрел, как короновали Сибиллу. С тех пор он её не видел, однако в его мыслях она была неотлучно. Даже здесь он думал не о Боге, а о ней. И ненавидел её мужа.

Де Ридфор ненавидел Триполи.

   — Тогда, пожалуй, нам бы стоило напасть на него.

   — Он христианин, — сказал Раннульф.

   — Только по названию! Говорят, что он молится лицом к Мекке в своей собственной часовне — и там прячет под алтарём идола Мохаммеда.

При этих словах Раннульф рассмеялся и впервые за всё время глянул на де Ридфора, который так мало знал о своих врагах. Ну конечно, ведь главным врагом де Ридфора был Триполи. Лицо магистра напряглось, глаза сверкнули.

   — Смеёшься!.. А ведь ты сам видел его с Саладином. Я слышал, как твои люди говорили, что султан любит Триполи. Их свидетельство обвиняло его перед всем собранием — почему же тебя оно не убеждает?

   — Он христианин, а обет запрещает мне воевать с другими христианами.

   — Ба, да ты просто болван! Он тебя совсем одурачил. Я подозреваю, что в Акре ты и твои люди небрежно отнеслись к своим обязанностям и Триполи отравил маленького короля у вас под носом. — Глаза магистра сузились. — Или же ты вступил с ним в изменнический сговор. Ну да не важно. Я ненавижу Триполи и уничтожу его, чего бы это ни стоило. Что до тебя, мужлан, ты будешь исполнять мои приказы — иначе лишишься головы. А? Я прикажу твоим же людям отрубить тебе голову. Ты понял?

Раннульф помолчал, обдумывая его слова.

   — Да, мой лорд, — наконец сказал он.

Де Ридфор усмехнулся ему.

   — Когда-нибудь, Раннульф, — сказал он, — ты ещё будешь молить о моей милости.

И вышел из церкви. Его шаги гулко отдались в крытой галерее.

Раннульф сидел, глядя на Камень. С тех пор как он вернулся из Акры в Храм, обыденная, размеренная жизнь целиком поглотила его: он молился, когда звенели колокола, заботился о конях и оружии, трудился у тренировочных столбов, ездил в патрулях по городу; ему доставляло определённое удовольствие заниматься всем этим и точно знать, что ему предстоит. И всё же ему было не по себе. Он чувствовал: надвигается нечто такое, к чему он должен быть готов. Сибилла играла в королеву, де Ридфор ослеплял себя мелкой грызнёй с Триполи — но надвигающееся нечто накроет их всех с головой.

К нему подошёл Мыш:

   — О чём это вы говорили?

   — Ты же слышал.

   — Как думаешь, он выступит против Триполи?

   — Не знаю, Мыш, и, по правде говоря, мне наплевать.

Раннульф поднялся, хрустнув коленями, поклонился алтарю и осенил себя крестом.

   — Пойдём в конюшню, поможешь мне с тем новым конём.

Он зашагал к двери, и Мыш двинулся следом.

Весной, когда красильщики сушили ткани на иерусалимских крышах и по Яффскому тракту двинулись первые караваны, Саладин прислал посольство с поздравлениями новой королеве и её королю.

Послом был табиб-эфиоп, евнух, который передал владыкам иерусалимским речи султана и вручил его дары. За его спиной, смешавшись со свитой, стоял, скрестив руки на груди, Али и разглядывал нового короля.

Никто о нём ничего не знал, кроме того, что он прибыл из Франции, постоянно исторгавшей за свои пределы поток желтоволосых, громогласных, деятельных мужчин. Этот не был исключением. Широкоплечий, с выпяченной нижней челюстью, он был младше Али; он стоял перед троном, и голос его далеко разносился по многолюдному залу.

— Я принимаю эти подарки и поздравления от султана Дамаска. Но пусть не думает, что мы слабы и нас легко купить красивыми безделушками и словами. Милорд граф Триполи заключил перемирие между нами и Дамаском, но, когда истечёт срок перемирия, пусть султан бережётся: мы будем готовы встретить его с мечом в руке.