Борис Ряховский

В степи и в горах

Повесть

Рисунки Е. Флёровой

В степи и в горах i_001.jpg
В степи и в горах i_002.jpg
В степи и в горах i_003.jpg
В степи и в горах i_004.jpg

ЩЕНОК

Городскому человеку, шофёру, подарили в степи щенка. Оказалось, шофёру скоро не вернуться в город, нужен ещё в степи. Шофёр оставил щенка у дороги, в пустом глиняном домишке, по-здешнему — мазанке. Мазанка была поставлена возле колодца. Шофёр, видно, рассудил, что щенка подберут — геологи ли подъедут набрать воды, чабаны ли пригонят сюда поить овец.

А колодец был брошенный, не ездили сюда. Из него воды не зачерпнёшь: обвалилась каменная кладка.

Щенок съел хлеб, вылакал воду, налитую для него на лист железа с загнутыми краями. Днём щенок прятался от солнца в мазанке, ослабел, скулил чуть слышно, прерывисто, как задыхался. Под утро бродил вокруг, лизал влажные от росы веточки полыни. Разрыл пыльный сугроб и вытащил закаменевший от времени брикет фруктово-ягодного киселя. Щенок сорвал обёртку, упорно грыз брикет. Занятие это было бесплодное, зубки щенка и следа не оставляли на каменистом брикете, но упорство поддерживало его силы. Когда под вечер подъехали двое верховых, щенок перекатился через порог и дополз до ног лошади.

В степи и в горах i_005.jpg

Люди спешились, это был старый чабан Кашкарбай и его младший сын Даулет. Они подивились — кто же оставил щенка, ведь на колодце не бывают годами. Чуть жив был щенок, дрожал в пасти острый язычок. Поманила бы его на рассвете роса, а дневное пекло задушило бы.

Люди походили, поискали деревянную колоду, из неё когда-то поили здесь скот. За колодой люди и заехали сюда. Нашли возле очага щепки и поняли, что опоздали. Тот человек, что оставил здесь щенка, изрубил колоду на дрова.

Юноша помог отцу сесть в седло. Подал завёрнутого в пиджак щенка. Поехали всадники прочь от заброшенного колодца. Сперва рысью, а когда кони разогрелись, пропотели, погнали во всю мочь.

Движение и холодный воздух оживили щенка, он полез из свёртка, тянул голову. Увидел тёмное, с бородкой лицо чабана. Лицо ласково рассмеялось.

Чабан встряхнул свёрток, так что щенок провалился в глубь его, и прижал покрепче.

В стуке копыт всадники перевалили сухие бугры и уж потише, осторожнее стали спускаться в сумрак речной долины. Снизу, из сумрака, в вечернее красное небо тянулась светлая нить дыма, слышалось овечье блеянье. Здесь, у реки, было летнее пастбище.

Юноша остался у юрты расседлать коней. А его отец со свёртком пошёл к воде по ископыченному песчаному берегу. Вывалил щенка на песок, поддел ладонью воду, плеснул, щенок рванулся, упал, зарылся носом в воду, судороги трясли его тельце.

Старый чабан поймал его за загривок, говоря: «Обопьёшься ведь, лопнешь». Так со щенком в руках пришёл к юрте. Здесь его жена помешивала в котле над очагом, варила творог. Чабан опустил щенка на землю, взял у жены скребок и выложил перед щенком белую горку.

ПЕРЕГОН НА ЗИМОВКУ

Зима в тот год, по приметам, обещала быть снежной, с ветрами. В горах снегу ожидалось особенно много. И всё-таки Кашкарбай, как всегда, решил зимовать в горах: там трава гуще, хоть овцам и тяжело добывать её из-под снега.

Сначала к перегону на зимовку готовились на ближних от посёлка пастбищах.

С Кашкарбаем за помощников были два пса, пастушеские овчарки, чёрно-пёстрый и красный, да подросший щенок, и оставался сын Даулет с женой. Стучал движок насоса, над цементной колодой стояли кони, пили. В стороне грудилась отара, рвалась к колоде, её удерживал красный пёс.

Щенок увидал на земле кусок рафинаду, посчитал его своим. Щенка отогнал от сахара пёстрый пёс. Не спеша подобрал сахар, раскусил. Половинку выплюнул и попятился, дескать, угощайся, малый, и дальше держись меня, не обижу.

В этот миг старый чабан крикнул красному псу: «Пускай овец!» — и щенок забыл про сахар. Овцы шарахнулись, едва не сбили, не затоптали щенка. Тогда Красный врезался в отару, рыча отсек первую группу и погнал к колоде.

Добродушен, снисходителен был Пёстрый к щенку, а щенок выбрал в наставники Красного. Злющий был Красный, от него слышали только рычание. Но мигом понимали его овцы, чего он велит, двигаться, стоять, сбегаться ли в кучу. Пёстрый собирает овец, набегается, язык набок, хватает овец за ноги, головой бьёт, а они опять в разброде.

Как-то встретилась им отара соседа-чабана. Щенок не отстал от Красного, но в схватке с соседскими псами был тут же отброшен: не суйся, когда старшие дерутся. Ему порвали хвост. Хвост поболел и отвалился, остался мохнатый торчок. Окликали щенка теперь Куцым…

В степи и в горах i_006.jpg

— Что, Куцый, пойдём во впадину Карагие? — спросил Даулет.

Юрта была разобрана, кошмы, связки жердей, утварь погружены в кузов машины. Нужно было двигаться к осенним пастбищам.

— Вроде бы не надо нынче во впадину, в позапрошлом году пасли там… — сказал Кашкарбай. — Выбьют траву овцы, и пропало хорошее место.

Куцый похлопал обрубком хвоста по земле, он всегда был согласен со стариком.

— Да ведь нынче была засуха, а в Карагие трава хорошая… и до гор близко… до зимовок, стало быть, — гнул своё Даулет. Кашкарбай не отвечал на этот раз, он понимал: сын облегчает ему зимовку. Кто знает, может, она последняя.

Здесь, во впадине Карагие, обычно готовили последний перегон в горы. Погонят группами: сперва молодняк, за ним овец, выделенных на мясо, в третьей группе — овец, которым весной быть с ягнятами, в четвёртой — баранов-валухов.

Делить отару — дело долгое, гонялись за каждой овцой, а их сотни и сотни.

Работали люди сутками, не раздевались, и псы с ними работали, и Куцый работал. Рос он быстро, лапы стали широкими, мохнатыми. Работы как будто не убывало, ночи сливались в одну холодную, ветреную ночь, дни — в долгий день с низким небом.

Куцего пошатывало, так он уставал. Бывало, он подходил, ложился возле старого чабана, поглядывал, как винился. Дескать, сейчас опять к овцам.

— Чего там… все с ног валимся, — говорил ему Кашкарбай и гладил щенка. Куцый, полежав так, поднимался и убегал, счастливый лаской хозяина.

Долог был перегон на зимовку, а уж сама зимовка в горах казалась бесконечной. Голые, ободранные ветрами бока гор, набитые снегом долины.

В степи и в горах i_007.jpg

ВОЛКИ

Лежали псы или похаживали в отдалении, Куцый постоянно занимал пост рядом с Красным, так, чтобы видеть всю отару целиком и видеть чабанов. Видеть чабанов — прямая обязанность пастушеской собаки: она может понадобиться каждую минуту.

Похаживал Куцый следом за Красным, глядел, как овцы разрыхляют копытами снег. Морды у овец остроносые, губы тонкие, животным легко обкусывать лежащую, придавленную снегом травку.

Особенные заботы псам доставляли белый баран и две его приятельницы, что неотвязно следовали за ним. Эту троицу объединяла жадность: им постоянно казалось, что самая вкусная трава там, где их нет. Они отходили в сторону, начинали было щипать траву, но тут баран высматривал вдали торчащую из снега ветку и устремлялся к ней. Овцы бежали следом. Тотчас в отаре находились завистники, которые с блеянием бросались следом за троицей — Завидущие глаза. Красный терпел две-три такие перебежки, затем гнался за ними, лаял. Троица и прочие бежали дальше, по глупости надеясь скрыться из глаз. Красный срывался с места, догонял овец, рявкал и, если они продолжали бежать, хватал барана за заднюю ногу. Боль заставляла барана подчиняться. А Куцый догонял овец, его подружек, тоже хватал их за ноги, но потихоньку.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: