— Какой еще апостол чудотворец? — переспросил Сибирцев.

— Так вас в народе называют. Я Костромин Аркадий Гайдарович, заведующий хирургическим отделением, мы так с вами и не познакомились раньше.

— Ничего себе… какой из меня апостол… надо же такое придумать. Ладно, вся фантастика позже, пойдемте ко мне домой, Зуеву, — Николаю, подсказал он, — Николаю надо стресс снять.

Они вышли из салона скорой, а водитель все еще барабанил в дверь и матерился.

— Кончай, Андрюша, двери ломать, доктор уже операцию сделал, — показывал Костромин на вышедшего из машины полицейского, — чудотворец: он и есть чудотворец.

Сибирцев накрыл стол, приглашая мужчин к столу, налил всем водки, кроме водителя. Они выпили и Костромин начал рассказывать:

— Его притащили полицейские… Еще в приемном покое я понял, что дело труба — пуля пробила легкое и застряла где-то в средостении. Такую операцию в районной больнице успешно не сделать. Как раз вошел главный врач и сказал, что у полицейского единственный шанс — дожить до Порогов. Мы его на скорую и сюда. Минуты за три-пять до приезда у Николая сердце остановилось, шофер гнал, что есть мочи, а я делал массаж и искусственное дыхание. Потом появились вы, Егор Борисович. Объясните — я ни черта не понял.

— Сначала я запустил сердце Николаю, потом провел асептику энергетическим излучением, расширил рану и вошел в нее рукой, достал пулю и, вынимая руку вместе с остатками поврежденных тканей, одновременно заживлял и проводил антисептику. Вот и все, ничего особенного.

Сибирцев снова налил водки, они выпили. Захмелевший Костромин заговорил снова:

— Ты понял, Коля — я ни хрена не понял, хотя и зав отделением. Вижу, что он тебе руку по локоть в грудь загнал и вытащил пулю, потом протер все бинтиком. А я смотрю — раны то нет вообще, и ты встал. В городе профессор бы оперировал часа четыре, если удачно, то потом неделю в реанимации и месяц на койке. А ты сидишь сейчас и водку уже пьешь. А доктор еще утверждает, что не чудотворец. Про апостола, конечно, молчу, но то что чудотворец — однозначно, сам видел и других мнений здесь быть не может. Яковлев что-то объяснял там про кодоны, но какая разница, если не понятны детали, но суть ясна. А толку? Не время еще для понимания, вот так вот. Так, мужики, на посошок и домой, доктору отдохнуть надо.

Егор внезапно увидел стоявшую в дверях Тоню со слезами на глазах, она заметила его взгляд и выскочила. Он выбежал во двор, но калитка ворот уже захлопнулась за девушкой.

В субботу он выспался хорошенько, встал, умылся, позавтракал и вышел во двор. Присел на крыльце в раздумьях. Вошла Тоня.

— Хорошо, что вы пришли… я волновался…

— Волновались?.. Я все приготовила на два дня.

— Разве я об еде…

Егор огорчился, опустив голову вниз и разглядывая мелкие песчинки и трещинки на крыльце.

— Вы дали два дня отгула персоналу, мы втроем с папой и мамой собирали ягоду. Набрали голубики и черники, за брусникой позже пойдем. Вечером я увидела, как подъехала скорая, испугалась — вы всех лечите, а вас то лечить некому. Но поняла, что к вам стали возить больных и из райцентра… убежала…

Егор вздохнул, с трудом пересиливая себя — хотелось притянуть ее к себе, прижаться и стоять, не отпуская никогда, целовать всю… Он решил сменить тему разговора.

— Тоня, вы умеете рыбачить?

Она, не ожидавшая такого вопроса, посмотрела на него.

— Конечно, я же деревенская. Умею рыбачить и охотиться, с медведем, правда, не сталкивалась, но волков била. Без ружья у нас по тайге ходить опасно — летом медведя много, зимой волки. Нельзя в тайге без ружья.

— А я ничего не умею… мужчина называется…

— Егор Борисович, — улыбнулась ласково Тоня, — какие ваши годы — научитесь. И охотиться, и рыбачить. Тайга — наша гордость! И кормилица.

— Научите меня рыбачить… сегодня. Только у меня даже удочки нет.

— Удочки найдутся, только сейчас полдень, а рыбу надо ловить утром или вечером. Ладно, пойду червей накопаю и снасти приготовлю.

Она встала с крыльца, Егор взял ее за руку…

— Не уходи, Тоня, — он встал, — я не могу без тебя. Я люблю тебя, Тоня.

Последнее он проговорил почти шепотом. Антонина посмотрела ему в глаза и ответила так же тихо:

— Я думала, что уже не дождусь этих слов. Я тоже люблю тебя… Егорушка мой.

Она прижалась к его груди, он обнял ее и поцеловал в шейку, потом нашел ее губы…

— Ты выйдешь за меня замуж, Тоня?

— Да, милый мой, да, — отвечала она между поцелуями.

Егор взял ее на руки, закружил по двору и унес в дом.

К вечеру они пошли в дом Самохиных вместе. Егор только один раз был в этом доме, хотя всю семью знал хорошо.

— Подожди, Егорушка, я собак уберу со двора, — попросила Тоня.

— Не надо, — ответил с улыбкой Егор, — разве они могут укусить будущего родственника семьи Самохиных?

— Егор, это же собаки…

— Вот именно, что собаки… Не люди… — ответил он и вошел в калитку ворот.

Два здоровенных кобеля зарычали, ощерившись незваному гостю, готовые прыгнуть и порвать его.

— Чего это вы заворчали и не стыдно вам? Мы же с вами одной крови…

Собаки притихли, завиляли хвостами и подошли. Егор потрепал их за ушами рукой, а они только щурили глазки, словно прося извинения. На крыльцо вышел Тонин отец.

— Ничего себе… коленкор получается. Клава, — крикнул он громко, зовя жену, — ты посмотри — наши кобели к Егору Борисовичу ластятся и даже не лают.

Самохины и Сибирцев поздоровались. Егор произнес:

— Зачем им на меня лаять, рычать или кусаться? Я же произнес заветное слово — мы с тобой одной крови. Читали «Маугли»?

— Читали, читали, — с улыбкой произнесла Клавдия Ивановна, — проходите в дом, Егор Борисович.

Тоня все еще удивленно посматривала на Егора, погладила собак и тоже вошла в дом. Сибирцев начал разговор сразу, не успев присесть:

— Собственно я за одним только пришел, Клавдия Ивановна и Антон Николаевич. Мы с Тоней любим друг друга и я прошу у вас ее руки.

Тоня подошла к нему, прижалась, покраснела и опустила голову, словно разглядывая половицы.

— Чего тут говорить, — ответил отец, — если дочка вас любит, Егор Борисович — мы с матерью будем только рады.

Он подошел протянул руку, пожал и обнял Егора.

— Живите и будьте счастливы, — добавил он.

Клавдия Ивановна смахнула набежавшую слезинку, подошла и обняла Егора.

— Ну что, мать, накрывай на стол, сегодня у нас праздник и отметить его надо по-настоящему. Когда свадьбу играть думаете? — спросил отец.

— Мы не обсуждали с Тоней этот вопрос, но думаю, что готовы в любое время. Давайте вместе подумаем.

— Давайте подумаем, это правильно, — согласился отец, — ты чего, Тоня, к Егору Борисовичу жмешься, успеешь еще…, иди, матери помоги на стол накрыть.

Он пригласил Егора присесть в кресло и продолжил:

— Сейчас конец августа, а в начале сентября люди уйдут в орешник после копки картошки. В октябре вернутся, отдохнут немного и за мясом, но это немного, несколько дней займет перед холодами. Потом за пушниной. Свадьбу нужно играть через неделю, пока еще тепло и люди не очень заняты — вся деревня придет и из района некоторые приедут. Можно и в начале ноября, но на улице уже холодно.

— Причем здесь улица? — недоуменно спросил Егор.

— Все захотят на свадьбе гулять, а это тысяча человек со старыми и малыми, в клубе такое количество не поместится, будем столы на улице ставить. Сегодня суббота, если не против, Егор Борисович, то в пятницу и сыграем свадьбу. Если против, то в следующем году после посевной.

— Я не против и обеими руками за, но где столько продуктов взять на тысячу человек и водки?

— А вот за это не беспокойтесь, Егор Борисович, и даже не думайте. Доски на пилораме есть, столы сколотим, застелем и накроем всей деревней. Вам только костюм себе обеспечить и кольца, договориться с ЗАГСом в районе, все остальное мы с Клавой возьмем на себя. Самогонки нагоним, несколько бутылок шампанского на свой стол купите сами.