«Похоже, сегодня будет самый жаркий день за все лето», – размышляет Отами, обратив к улице незрячие глаза. С самого утра, когда мимо начали с ревом проноситься автобусы, развозя людей на работу, по лбу и по спине, вытирай не вытирай, непрерывно струится пот.

«Отами-сан, наверно, тоже пойдет с нами?» Она слышит эти слова, брошенные кем-то на ходу, но понимает, что они не обращены прямо к ней и в то же время не сказаны в шутку, хотя, конечно, не означают приглашения пойти вместе со всеми; просто кто-то хочет подбодрить старую Отами. Сегодня жители города собираются огромными толпами и шествуют по улицам. Сегодня день, когда весь город гудит как потревоженный улей из-за того, что случилось тогда…

Дощатая хибарка Отами, состоящая из крошечной комнаты и прихожей с земляным полом, находится в самом центре оживленного квартала, где проспект застроен высокими зданиями и ходят автобусы и трамваи.

Каждый год, когда в разгаре жаркого лета приходит этот день, по улице плывет шум марширующих колонн. Отами не любит приближения этого дня не из-за самого шума и гама, которыми оглашается улица. Нет, она просто боится вспоминать о том, что произошло в тот давно минувший день. Неприятно, когда мимо дома течет и течет, распевая песни, поток демонстрантов, особенно здесь, в центре, где поток этот становится особенно бурным. Крики и топот толпы сливаются в неумолчный, протяжный гул, и, когда этот гул нарастает, он начинает напоминать страшный грохот, который обрушился на город в тот день.

В тот день Отами увидела в небе внезапно возникшие из синевы громадные клубящиеся облака, и с того мгновения свет навсегда померк в ее глазах… Трр-ах! Что-то толкнуло Отами в висок, она бросила взгляд в сторону города, какую-то долю секунды она еще видела, как в небе, будто лопнув, расплывается белое облако, и больше уже ничего не видела…

Сын Отами, живший в городе, его семья, дочка Отами, внуки – все погибли. Все люди в городе погибли.

С того дня прошло десять лет, прошло пятнадцать лет. Гигантское белое облако вскипело в небе – и города не стало. Говорили, что ни трава, ни деревья больше не будут расти на этом месте… Но вот уже снова шумит город, и говорят, что от неоновых реклам ночью на улицах светло как днем. Засохли камфарные деревья, посвященные Дзидзо,[1] что росли вдоль городских тротуаров, а сейчас, говорят, на них опять набухают почки. Да и Отами теперь не просто «слепая», а «слепая массажистка». Шестидесятипятилетняя Отами сама себе зарабатывает на жизнь. Ничего не поделаешь, нужно работать, пока хватает сил.

– Вам полагается пособие, надо похлопотать, – говорили ей соседи, но Отами не стала хлопотать.

– Ничего, что ноги не ходят, зато руки еще крепкие, – отвечала она. Клиенты приходили в комнатушку Отами, и она массировала им ноги, руки, плечи.

Около полудня до слуха Отами донесся хор множества голосов. Должно быть, приближалась с песней колонна демонстрантов. Приближался тот час того дня.

В конце войны, когда участились налеты вражеской авиации, Отами с младшим сыном Сигэо и внучкой Кёко уехала из города и поселилась в близлежащей деревне у дальних родственников. Кёко родилась у дочери, когда та была еще не замужем, и Отами взяла девочку на свое попечение. Заботам бабушки был поручен еще и Macao, мальчик старшего сына. Так они и жили вчетвером. Ранним летним утром старший сын Отами приехал из города и забрал с собой обоих детей.

– Приедем во второй половине дня, – сказал он матери.

Успели они добраться до города или были еще в пути, когда в небе выросло белое облако? Ни старший сын, ни внуки не вернулись к Отами, и сама она ослепла. Что стало с семьей старшего сына, со вторым сыном, с новой семьей дочери, Отами не знала. Никого из них она никогда больше не видела…

Сигэо тоже пропал с того дня. Он уехал на завод, а в небе появилось белое облако. Характер у парня был скорее женский: податливый и несговорчивый в одно и то же время. Связался с дурной компанией, чуть что раздражался, капризничал. Вот и в тот день с утра он начал хныкать:

– Неохота мне тащиться на завод!

– Мало ли что тебе неохота! – прикрикнула на него Отами. – Война идет, нечего прогуливать, – добавила она и выпроводила его на работу.

До сих пор Сигэо частенько менял место службы – все ему было не по вкусу, но теперь парень и сам соглашался: раз война (а работал он на военном заводе), то приходится поступиться характером. Однако в тот день Сигэо, видимо, куда-то собрался и ему было не до работы.

– Нельзя тебе прогуливать, сынок, – уговаривала Отами. И утром, когда в небе, закрыв солнце, встало белое облако, Сигэо уже не было дома.

Издалека до слуха Отами долетают пение и топот приближающейся толпы. Ее слепые глаза ясно видят картины прошлого. Мгновенная вспышка – и перед ее устремленными в небо глазами медленно расплывается белое облако. И в тот же миг перед ней сомкнулась густая тьма. Какое же оно было это облако? Потом одни говорили – лиловое, другие – красное, а некоторые утверждали, что оранжевое. Это облако сожгло город, убило людей, это было дьявольское облако…

Отами вспомнилась песня, которую когда-то давно пел на углу улицы лоточник. Отами тогда только что вышла замуж и приехала в эти края со своего острова.

Что это за песня, Отами не знала. Смысл песни, сложенной на древнем языке, был ей не совсем понятен, но сейчас ей пришло в голову: эти облака в песне лоточника…

Может быть, в старину и в Идзумо появлялось такое облако? Все-таки облако, которое встало в тот день над городом, пожалуй, было разноцветным… Оно было окрашено в семь или даже восемь цветов. И это восьмицветное (каким оно рисовалось теперь незрячим глазам Отами) облако отняло у нее детей и внуков. Нет, вряд ли это облако похоже было на те, что клубились над домом в земле Идзумо, куда кто-то хотел привести свою милую.

Переливаются красками многоцветные облака, о которых пел лоточник…

«А кто же создал и послал это облако?» – думает Отами. Отами не знает – кто, но она знает, что с того дня стала другим человеком. Она не просто ослепла, она вся переменилась. В то утро, перед тем как появилось облако, Отами велела внучатам надеть амулет с именем буддийского божества. Амулет не помог. Отами разуверилась в амулетах, потеряла веру в справедливость богов. И не только это. Сын ее Сигэо, погибший в тот проклятый день, теперь тоже представлялся ей в новом свете. В то утро Сигэо не хотел идти на завод, решил отправиться куда-то в другое место. Заявил, что ему надо помочь одному парню из той компаний шалопаев, с которой он последнее время связался.

– Этот парень мне сделал много хорошего.

– А что он за человек? – спросила Отами.

– Да ты все равно не поймешь, – ответил Сигэо, по Отами знала, в чем дело. Сигэо хотел сказать, что и тому мальчишке, бродяге и бездельнику, знакомо чувство товарищеского долга и понятие добра. Судя по всему, Сигэо должен был достать для приятеля чего-нибудь съестного. Появилось над городом облако, и Отами больше не видела своего сына Сигэо.

С песней приближается колонна демонстрантов. Слова песни проклинают восьмицветное облако. Слова песни призывают к тому, чтобы никогда больше не закрывали солнце восьмицветные облака.

Отами вслушивается в слова этой песни. Слепые глаза ее видят восьмицветное облако.