В отремонтированное здание клиники завезли самое современное оборудование. В настоящее время более трети его площади пустовало, не занятое палатами, кабинетами, смотровыми и операционными. Борисов рассчитывал на расширение по ходу развития бизнеса и заранее закупил большее помещение, чем требовалось изначально на сей момент. Персонал подбирал назначенный главный врач, но окончательное решение принимал Илья, как хозяин клиники. На работу приглашались кардио и нейрохирурги с главным критерием подбора — знаниями и высокой техникой владения операционными приемами, а не должностными званиями профессора, доцента, ассистента. Часто в больницах старенький профессор с уже начинающими трястись руками затмевал молодое перспективное поколение, которое уже в настоящий момент оперировало лучше. Ему бы лекции читать да теоретический опыт передавать, а он все еще не хотел осознавать, что руки уже не те.

Сам Борисов не занимал в клинике никаких административных постов, и ввел для себя в штатное расписание должность медицинского консультанта с правом самостоятельного проведения операций. Это позволяло ему не быть привязанным к конкретным больничным койкам и выбирать больных по своему усмотрению. Определил он и еще одну привилегию — отдельный хорошо обставленный кабинет с выходом на приемную.

За день перед началом приема первых больных главный врач собрал весь персонал клиники и обратился к ним с краткой поздравительной речью о начале работы на новом месте. Затем слово взял Борисов и пояснил, что клиника принимает на лечение тяжелых сердечных пациентов и больных с травмами спинного мозга, приведшими к параличу, наследственными заболеваниями, такими, как синдром Верднига — Гоффмана, сирингомиелией и так далее. «Полагаю, что нейрохирурги меня поняли правильно», — закончил свое короткой сообщение Борисов.

— Извините, Илья Николаевич, — слово взял маститый нейрохирург, — вы доктор молодой, но должны знать, что всеми врачами мира эти заболевания считаются неизлечимыми. Терапевтически таким больным помогают, но зачем их класть в хирургию?

— Спасибо, вы верно подметили, что я доктор молодой и горжусь этим. Еще раз спасибо, — он улыбнулся, — но вы забыли, что медицина постоянно развивается. Многие ранее неизлечимые болезни в настоящее время успешно лечатся. Мы с вами, коллега, станем пионерами в лечении таких заболеваний, на каждого из вас станут равняться профессора и академики мира. Не надо идти вровень с именами мировых хирургов, мы с вами пойдем впереди.

Врачи расходились с собрания с непонятными чувствами. Каждый понимал, что синдром Верднига — Гоффмана — это тяжелейшая наследственная патология, приводящая к постепенному разрушению основных нервных волокон спинного мозга. В результате возникает атрофия мышц. Человек медленно умирает, осознавая, что у него нормально работает одна голова. Врачи огорченно шутили: «Может быть Борисов брат профессора Доуэля»? «Да, будем отрезать головы пациентам и пришивать их к чужим здоровым телам, размозжившим мозги в автокатастрофе». «Естественно, — ехидничали другие, — наступим невежеством на глию и не дадим ей размножаться с последующим образованием полостей. Да здравствует излеченная сирингомиелия»!

— Коллеги, — громко произнес один из врачей, — когда станете носить Борисова на руках — также будете скалиться? Не верите — увольняйтесь. Только потом волосы на заднице не рвите с досады.

Журналисты чайками кружились возле клиники Борисова, готовые напасть на каждого в белом халате. Слухи о врачебных сомнениях, полученных через третьих лиц, выплескивались на страницы газет и в телеэфир невероятной фантастикой. «Роман советского писателя Беляева воплощается в жизнь». «Голова профессора Доуэля вновь возвращается». «Борисов, посягнувший на тайны мозга». «Великий доктор или шарлатан»?

Борисов вошел в палату к одиннадцатилетнему мальчику. Его мама, находящаяся у постели больного, занервничала, увидя большой консилиум врачей, следующих за Борисовым. Внутренне никто из докторов не верил в излечение тяжело больного ребенка, не имея никаких научных оснований к обратному. Но мама мальчика жила последней надеждой и верила вместе с Борисовым.

Лечащий врач докладывал:

— Обычный синдром Верднига-Гофмана, проявившийся в более позднем периоде. Вначале ребенок стал подгибать ноги в коленях, часто падать, прогрессивно развивался тремор рук и снижение тонуса мышц. К десяти годам из-за атрофии мышц мальчик полностью утратил способность передвигаться самостоятельно. Начались незначительные изменения скелета, в частности появилась незначительная деформация грудной клетки. Наметилась тенденция к исчезновению основных безусловных рефлексов…

Борисов, выслушав лечащего врача, обратился к матери больного ребенка:

— Сегодня, ближе к обеду, я прооперирую мальчика и через несколько часов он вернется в палату. Сразу ничего не произойдет, но в течение месяца нервная система восстановится и постепенно начнут возобновляться мышечные функции. Ребенок полностью встанет на ноги и станет бегать здоровым человечком через шесть-восемь месяцев. Его мышцы не привыкли к работе и им необходимо восстановиться. Все плохое у вас позади, впереди полгода реабилитации и пожалуйста — хоть на чемпионат мира по бегу.

У матери заблестели глаза, и она произнесла с огромной надеждой:

— Я верю вам, доктор, но почему все говорят, что эта болезнь неизлечима?

— Вы когда-нибудь были в деревне? — спросил Борисов.

— В деревне? — удивленно переспросила она.

— Да, в деревне. Там говорят, что кур доят. Но это шутка, извините. Медицина сейчас шагнула далеко вперед и многие неизлечимые болезни сейчас успешно лечатся докторами. А скептики пусть болтают что угодно, ваш мальчик будет здоров. Это говорю вам я — доктор Борисов, который всегда держит свое слово.

Мальчика Диму увезли в операционный блок. Мама шла до последнего за каталкой и опустилась на пол у дверей, по другую сторону которых ее не пустили.

Мальчик лежал на боку, операционные сестры обработали его поясницу антисептиком и смазали йодом. Набившиеся в предоперационную доктора, как сельди в банке, не понимали, что станет делать Борисов. Он не попросил удалиться коллег, они не видели хирургических инструментов рядом с пациентом.

— Господа-коллеги, — заговорил Борисов, — вижу смятение, удивление и непонимание на ваших лицах. Под маской не видно, но я улыбаюсь. Что такое синдром Верднига-Гофмана? Обычное или необычное генетическое заболевание, которое передается по аутосомно-рецессивному типу. Длительная лекция здесь ни к чему, а если сказать кратко, то происходит нарушение проводящей функции нервных волокон. В результате атрофия мышц со всеми вытекающими последствиями. Вроде бы все просто, как дважды два. За разговором я делаю свое дело. Местная анестезия проведена, и я проникаю иглой в субарахноидальное пространство для взятия спинномозговой жидкости. У взрослого человека ее 140–150 миллилитров, у ребенка, естественно, меньше. Забираем десять миллилитров и вводим обратно другой раствор. Снова забираем и снова вводим. Сложно переоценить состав и значение ликвора для работы спинного и головного мозга. Посредством ликвора кровь расщепляется на питательные компоненты, одновременно вырабатываются гормоны, влияющие на работу и функции всего организма. Тэ дэ и тэ пэ, но, главное, в этой спинномозговой жидкости лежат проводящие нервы, функция которых нарушена. Может быть они стали тряпочными, тонкими, изъеденными. И я задался мыслью — а почему бы их не восстановить. Но это не проводок, который отрезал и заменил, хоть и функция у него почти такая же. Я решил изменить состав ликвора, чтобы он делал свою обычную работу и, кроме того, восстанавливал утерянное и поврежденное нервное волокно. Вот этим мы сейчас с вами и занимаемся — забираем ликвор мальчика Димы и вводим ему другой. Тот, который расправится с болезнью уже без нас. А мы поможем ему восстановительной мышечной терапией и так далее. Нет, но если вы не согласны, коллеги, с такой простотой, то можете рассказать журналистам, что каждый позвонок вскрыт, спинной мозг вынут полностью и вместо него вкручен нанокабель. Тоже не плохо, не правда ли? Совсем необязательно рассказывать всем, что найден иной состав ликвора, позволяющий справиться с этой редкой и тяжелейшей болезнью. А вы говорили, что не лечится. Не лечится только глупость, господа-коллеги. Спасибо, что выслушали, вам пора к своим пациентам, а Димочке к маме в палату.