«Прошу прощения, – взвился Вовик. – У меня доказательство!»

– Какое доказательство?

– Извините, товарищ старший лейтенант, разрешите спросить: солдат, которого вы видели, был в головном уборе?

«Да, – ответил патрульный, – он был в полевой фуражке».

– Тогда спросите, куда он спрятал ее.

– Так, где ваш головной убор?

– Лежит в верхнем ящике стола.

– Врет! Вы свидетель. Я при вас осмотрел его стол.

– Я гляжу, вы любыми способами пытаетесь зарыть товарища.

– Тамбовский волк ему товарищ! Почему я должен покрывать этого гада!?

– Что он вам сделал плохого?

– Просто он мне не нравится!

– Чем же?

«Да всем! Если бы он захотел что-то сделать, – Вовик все больше наглел, – я бы давно свернул ему шею. И так слишком долго терплю!»

«Правда, Фуражка – в верхнем ящике стола». – повторил Галкин и, глядя в тревожные глаза капитана, чуть-чуть улыбнулся. Ему показалось, что в глубине этих глаз блеснуло серебристое облако.

«Ну, так давайте проверим!» – предложил капитан и в сопровождении старшего лейтенанта решительно двинулся в писарскую. Вовик и Петя шли следом. «Ну что? Погорел, дурачок! – гоготал ефрейтор прямо Пете в лицо. – Вздумал со мною тягаться! – в глазах у него полыхали багровые сполохи. – Ну, теперь ты получишь!»

Они приблизились к двери, когда капитан, распахнув ее изнутри, показал головной убор.

– Это ваше?

Петя молча кивнул. Старший лейтенант чертыхнулся: «Только время потратили!»

«Ну, ты даешь! Прямо – Кио!» – уставился на Галкина Вовик.

Наступил вечер, когда в личное время перед построением Тарас, наконец, решился снова пойти в спортзал. Галкин последовал за ним. Убедившись, что Бульба вместе с другими – уже на месте, Петя вышел и, обойдя здание по периметру, встал за широким деревом не далеко от угла, который в прошлый раз облюбовали для себя Вовик, Толик и «бугай». Наконец, появилась «троица». Заглянув в спортзал, они убедилась сначала, что объект – на месте, Галкин понял, зачем вызывал капитан: ему надо было обратить внимание Петра, и как-то, что ли, мобилизовать его.

Петр достал из карманов перчатки, купленные возле рынка и, не спеша, натянул их. С его стороны это было похоже на зловещее приготовление. Он старался продумать каждую мелочь, но от непредвиденных поворотов, не зарекался. В сердцах, он даже назвал себя террористом. Но это было не так. Главная цель террориста – устрашение. Тогда, как он готовит антитеррористический акт – превентивное действие для предотвращения террора.

Он вошел «в вибрацию» и направился к «троице». Они оглянулись на шорох, но никого не увидели.

«Опять крысы». – усмехнулся «бугай». Больше он ничего сказать не успел. Петя ударил ногой по тому рукаву, где Толик держал монтировку. Вылетев, увесистый стержень не успел коснуться земли, а лег прямо в перчатку Галкина. Петя сделал два взмаха, два удара и, вложив монтировку в руку того, кто ее притащил, «отвибрировал» в сторону казармы. Пока он это проделывал, время как будто съехало с рельс и встало. Когда же оно вернулось в свою колею, оказалось, что Вовик лежит на земле, «бугай» скрипит зубами, прислонившись к стене, а Толик, размахивая монтировкой, носится между ними и орет благим матом: «Ребята, я не хотел! Гад буду, не хотел! Бес попутал! Нечистая сила!» Вокруг них собрался народ. Вышел из спортзала Тарас. Вызвали дежурного по части. Пострадавших отвели в медчасть: у обоих перелом ключицы. Толика отправили на гауптвахту, а оттуда в госпиталь.

Галкин не стал досматривать это «кино», а ушел в казарму. На душе было муторно. Слишком просто все получилось. «Бедный Гриффин! – вспомнил он человека-невидимку Герберта Уэллса. – Оказывается, чтобы казаться невидимым, вовсе не обязательно быть невидимкой. Можешь увернуться, – попробуй увернись и от взгляда. Вообще считается, что увертываются только трусы и слабаки. А сильный и смелый сам ищет боя. Если слаб и труслив – покорись! С примитивных позиций древнего самца-производителя это – справедливо. Со всех остальных – сущая чушь».

После вечерней прогулки Бульба сам подошел к Галкину и протянул руку. «Спасибо, „нечистая сила!“» Он все понял.

Обретя второе дыхание, их дружба вышла на новый виток. Это уже были отношения равных. Петя доказал свое право на это, хотя внешне, для остальных, они были по-прежнему отношениями подчиненного и командира.

Оценив возросшую подготовку Петра, как самбиста, Бульба, однако, не предлагал ему участвовать даже в местных соревнованиях, полагая не честным использовать уникальный талант в спортивных целях. Однако Тарас поделился с Галкиным сокровенным – показал фотографию своей девушки. Это выглядело совершенно естественно. В армии – это знак доверительных отношений. Показывая фото, сержант не заметил, как изменилось лицо солдата. Петр не проронил ни звука. Из вежливости он должен был что-то сказать и сказал то, что следовало, только несколько позже, когда пришел в себя. Получив удар, – не сразу поверил глазам. Он запомнил, где лежит фотография и незаметно, как теперь научился, достал ее, чтобы удостовериться и вновь убедиться, что это, действительно, – «его чудо». Оказывается, оно грело не только его, и в этом ничьей вины не было. Он решил фото в руки больше не брать, потому что воображение – и живее, и ярче любой фотографии.

Для него ее образ все еще оставался святым. Но жизнь наложила табу на всякие мысли о встрече. Через друга переступить он не мог. Хотя в сознании «его чудо» и Бульба как-то не очень соединялись.

Бульбе оставалось полгода до окончания службы. Петя уже с тревогой и грустью думал об этом, но судьба решила иначе. Неожиданно, пришло известие о смерти отца. Старику уже было под семьдесят. Он страдал аденомой простаты, и, вдруг, отказали две почки одновременно. Галкину предоставили отпуск.

Мать слегла сразу после похорон. Она тоже была немолода, и у нее всегда было слабое сердце. Петя был их единственным и поздним ребенком. Помогли сердобольные соседи: посоветовали идти в военкомат. Там ему сначала продлили отпуск, а потом на основании медицинского заключения совсем освободили от армии. Посодействовал какой-то влиятельный генерал, возглавлявший ветеранскую организацию, в которой состояли родители. Таким образом, Галкину пришлось первому «уйти на гражданку». Его сборы были такими короткими, что они с Тарасом не смогли, как следует, попрощаться. Успели только обменяться снимками. Галкин знал, как зовут родителей Бульбы, потому что заглядывал в книгу кадровика.

Для многих молодых людей служба в армии является серьезным испытанием. Оглядываясь на дни, проведенные в казарме, Галкин видел, что ему здорово повезло. Во-первых, он прослужил меньше года. И за этот срок не был ни замордован муштрой ни побит «дедами». При этом, служа в десантных войсках, – смог приобщиться к таким армейским занятиям как стрельба из разного вида оружия, вождение разного рода транспортных средств и даже к прыжкам с парашютом.

Жизнь берегла его. Он не был направлен в горячую точку. А работа штабного писаря, будучи не из приятных, не была, однако, слишком обременительной.

Самое страшное, что постигло его в эти месяцы, была смерть отца. Он имел возможность окрепнуть физически, усвоить приемы самообороны и, что, пожалуй, важнее, лучше узнать свои собственные возможности.

Он был спокойным человеком. Может быть слишком спокойным. То ли это шло от уверенности, что в любом случае удастся вывернуться, то ли от природной лени. Он ухитрялся быть весьма любознательным, при этом во многом оставаясь человеком не от мира сего.

Счастье явно было к нему благосклонно. Вот только за что? Он не верил в Бога, но верил в добро, за которое воздается добром. У него складывалось впечатление, вернее, он вообразил себе, что судьба его к чему-то готовит и поэтому бережет.