Давно уже закрыто кладбище в Ваке. Открыли новое – Сабурталинское. Потом и его закрыли и открыли еще одно новое – в Дигоми. Чем больше от города отдаляются кладбища, тем меньше близких и знакомых провожают покойника в последний путь. Если так будет длиться, то в конце концов провожать усопшего никто, кроме родных, не станет.

А в деревне не так! Деревенское кладбище – часть природы. Идти по деревенскому кладбищу ночью не страшно – у каждого там похоронен близкий или родной, чего же ему бояться? На деревенских кладбищах устраивают сходки, игры, праздники, танцы, потому что, как правило, кладбища расположены в церковных дворах, куда испокон веков человек шел в дни радости и в дни печали. На деревенском кладбище люди, как и при жизни, селятся по признаку родства, а кладбище, как и село, имеет свои участки – участок Джакели, участок Беридзе, участок Каландадзе и так далее. В деревне не существует профессии могильщика и гробовщика: здесь каждый умеет мастерить и гроб, и люльку.

В городе смерть превратилась в сложное дело. Созданы огромные тресты, управления, конторы, отделения могил и гробов, оркестров и панихид, посуды и столов для поминок, автобусов и траурной драпировки, цветов и венков, мрамора и гранита, памятников и воды… На городском кладбище воруют деревья, розы, горшки, мраморные плиты и даже траву. Землю здесь накрепко забирают в гранитную или мраморную броню. Наконец, городское кладбище радиофицировано и электрифицировано. Да, смерть в городе – дело сложное. В городе боятся смерти.

– Маро-о-о!

– Здесь я, кто зовет?

– Подымись-ка сюда, пожалуйста!

– Кто это?

– Это я, Джакели!

– Иду, иду…

Маро поручено присматривать за могилой моих родителей. Дед ежемесячно присылает ей пятнадцать рублей, чтобы она поливала цветы, сметала пыль с надгробной плиты и иногда срезала сорняки. Однако могила почти скрыта травой, розы обломаны, на плите сантиметровый слой грязи.

– Здравствуйте! – В руке у Маро ведро с водой.

– Здравствуйте. Я сын.

– Да, я поняла.

– Скажите, Маро, почему эти цветы так обломаны?

– Воруют, дорогой. Что я могу поделать? Воруют, потом продают по рублю штуку.

– Хотя бы срезали аккуратно…

– Вот именно, хотя бы срезали…

– А трава? Сорняки вот…

– Как мне быть, дорогой? Столько у меня покойников, разве за всеми поспеешь присмотреть?

– Тут скамеечка стояла. Где она?

– Что, нет скамейки? Украли, видно, бесстыдники!

– Сюда никто не ходит?

– Почему же? Ходит один мужчина. Полный такой, седой. Он и деньги мне дает, спасибо ему!

– Дядя Ванечка?

– Не знаю, дорогой, я имени не спрашивала.

– Так вы тут приберите, пожалуйста. Я скоро вернусь.

– Сейчас, сейчас, дорогой, сию минуту!..

Я спустился вниз по тропинке. Где-то здесь должна быть могила бедной Сары. Вот эту могилу я хорошо помню. Раньше здесь была только надпись, теперь стоит большой бюст.

Черт возьми, неужели и врачи умирают неожиданно?

Я медленно шагаю по кладбищенскому лабиринту среди могил, надгробий, памятников, бюстов… Море мрамора! Дворцы из мрамора! Обширные особняки, крытые цинком! Кое-где видны забытые, поросшие травой могилы.

Откуда-то доносится женский плач и причитания. Я иду на голос. На свежем холме сидит женщина в черном.

– Авто, сын мой, жизнь моя! Авто, надежда моя единственная, солнышко мое! О, горе мне, несчастной!

Я вздрогнул, услышав свое имя. Авто! Кто он, бедный парень? Я присел неподалеку. А женщина продолжала громко плакать:

– Зачем ты погубил свою несчастную мать, Авто, мой ненаглядный! Сын мой, дорогой мой мальчик!..

Дрожь пробрала меня, я весь похолодел. Я представил, что это я лежу под свеженасыпанным могильным холмом, что это меня оплакивает моя дорогая, милая мать, И я заплакал.

– Сынок, ты товарищ моего Авто?

– Да, тетя.

– Вместе учились в университете?

– Да, тетя.

– Погубил он меня, погубил…

– Да, тетя.

– Не забывайте меня, заглядывайте…

– Обязательно, тетя.

– А как тебя звать?

– Авто, тетя.

– Горе мне! Почему же я тебя не помню? Ты тоже учишься на физическом?

– Да, тетя.

– Ты был тогда там? Во время драки…

– Где это, тетя?

– Там, на Тбилисском море, будь оно проклято!

– Нет, тетя.

– Ну спасибо, сынок. До свидания.

– Это вам спасибо, тетя!

– За что, сынок?

– Так. Спасибо. До свидания, тетя. Будьте здоровы!

– Будь счастлив, сынок. Будь счастлив!

Солнце спускалось за горой. На кладбище воцарилась тишина. Сосны, чинары, плакучие ивы, тихо шелестя листьями, шепотом переговаривались, словно поверяя друг другу тайну.

Я медленно поплелся вниз, к выходу.

В конце кладбища багебские дети играли в прятки. Маленькая девчушка прислонилась к могильному памятнику и, закрыв лицо руками, громко считала:

– Раз, два, три, четыре, пять…

Дети, словно вспугнутые коршуном цыплята, носились по кладбищу, прятались, ложились за памятниками, мраморными надгробиями, лезли в кусты.

– …Сорок восемь, сорок девять, пятьдесят! Открываю глаза! – крикнула девочка.

Она настороженно оглядывалась вокруг, разыскивая притаившихся детей. Вдруг девочка захлопала в ладоши и радостно закричала:

– Вижу, вижу! Выходи, Темо! Ты во-о-он там, за могилой Чхенкели! Выходи! Стук-стук!

Темо вылез из-за могилы.

– Татиа, выходи! Вижу тебя! Ты под памятником Бакурадзе! Стук-стук!

Девочка продолжала поиски, а Татиа предупредила остальных:

– Скажу «груша» – выходи, скажу «яблоко» – не выходи!

Я стоял на пригорке и хорошо видел детей, прятавшихся за могильными плитами и памятниками. Солнце почти скрылось, стемнело. И вдруг меня охватил ужас. Я быстро спустился с пригорка и помчался вниз, размахивая руками и крича во весь голос:

– Дети, перестаньте сейчас же!.. Выходите, дорогие мои, вылезайте все!.. Дети, хорошие мои, милые дети. Не смейте прятаться!.. Выходите, дети!..

Перепуганная насмерть детвора сломя голову разбежалась по домам.

– Добрый вечер, Даду!

– Здравствуйте, Джако!

– Так поздно с лекций?

– Сегодня был практикум, а потом пошли в кино.

– Что смотрели?

– Не помню, какая-то чепуха – «Мертвые говорят громче живых» или наоборот. Каково?

– Очень хорошо!

– Что хорошо?

– Название хорошее.

– Да, название-то и подвело меня.

Дадуна замолчала и стала крутить головку высохшего крана. Молчал и я.

– А со мной вы пошли бы в кино? – вдруг выпалил я и почувствовал, как краска залила мне лицо.

– С вами?

– Да.

– Почему бы нет?

– Когда? – обрадовался я.

– Когда пригласите.

– Завтра.

– Нет, завтра у меня гости. Приходите и вы, буду очень рада. Придете?

Я посмотрел на свои брюки, Потом на Дадуну и пожал плечами. Поняв меня, Дадуна расхохоталась.

– Глупости. Приходите обязательно.

– Спасибо, приду.

– Ровно в десять. Не подведете?

На мою просьбу отгладить брюки и сорочку тетя Шура ответила категорическим отказом. Тогда за дело взялся я сам. Когда в комнате третий раз запахло паленым, тетя Шура не вытерпела.

– Со спекулянтами и прочими жуликами тебе нечего дружить! Видела я парней получше тебя, обалдевших от этой бесовки-девки! Стоят до утра во дворе с гитарами и орут какие-то глупые песни. Тьфу, противно даже смотреть! Чтоб глаза мои не видели тебя в этой компании!

Дядя Ванечка невозмутимо читал газету.

– Да скажи хоть слово! – набросилась на него тетя Шура. – Расскажи-ка ему, какая тут из-за нее заварилась поножовщина! Расскажи!