В этот и следующие дни провинившийся в Париже "гражданин Очер", граф Павел Строганов "приходит в себя" в Братцеве — подмосковном имении отца.
220 солдат и 78 пушек охраняют в Шлиссельбургской крепости двух фальшивомонетчиков, одного дезертира и богохульника, одного буяна (у которого от частых земных поклонов-на лбу знак "в меру крупного яйца"), одного поручика, "за продажу чужих людей, сочинение печатей и пашпортов заключенного до окончания шведской войны" (война четыре года как окончилась, про него забыли), а также вольнодумца Федора Кречетова. В сырой камере, без права гулять и брить бороду, помещаются Николай Новиков и добровольно разделяющий с ним заключение доктор Багрянский…
Заключенный Илимского острога Александр Радищев вскоре запишет:
"Если бы в то время, когда Ньютон полагал основание своих бессмертных изобретений, препят был в своем образовании и переселен на острова Южного Океана, возмог ли бы он быть то, что был? Конечно, нет. Ты скажешь, он лучшую бы избрал ладию… и в Новой Зеландии он был бы Ньютон. Пройди сферу мыслей Ньютона сего острова и сравни их с понявшим и начертавшим путь телам небесным… И вещай!"
27 и 28 (16 и 17) июля 1794 года — это 9-е и 10-е термидора II года французской Республики: конец революции.
В этот день в Париже «болото» берет верх над революционной «горой»: Робеспьер и Сен-Жюст идут на гильотину…
Революция идет на убыль, но все же не прекращается; Франция никогда не возвратится к тому, что было до 1789-го.
9-е термидора: по мнению очень многих русских, в Париже вообще почти ничего не изменилось: нет короля, дворянская и церковная земля поделена между крестьянами, революционная республика…
Но все же якобинцы позади. Впереди маячат призраки директории, консульства, империи.
Мир становится другим — но необходимо время, чтобы в этом разобраться…
ПОСЛЕ ГРОЗЫ
Бабеф из тюрьмы — другу: "Нет, этот глупый народ не заслуживает того, чтобы честный человек защищал его интересы".
Бабеф из тюрьмы возвращает с исправлениями письменную работу старшего сына Эмиля: "Прощай, добрый день, мой маленький товарищ".
Бабеф из тюрьмы: упреки сыну, что он "вечно у реки и на улице… в компании отъявленных сорванцов"; 10-летнему Эмилю напоминает, что тот живет "за счет общества". В наказание мальчику приказано точно скопировать письмо отца от начала до конца…
В Москве и Ленинграде среди коллекций, собранных в XIX и XX веках, нет более поздних писем этого человека, во время революции сменившего прежнее имя Франсуа-Ноэль на древнеримское Гракх; человека, мужественно ожидающего в парижской тюрьме смертного приговора за план новой революции с целью установления во Франции и на земле полного, коммунистического равенства.
Французская республика только что приняла закон об отмене смертной казни, но закон вступит в силу… на другой день после установления вечного мира на планете.
Поздняя осень 1796 года — последняя осень Бабефа, который через несколько месяцев отправится на встречу с гильотиной, восклицая: "Прощайте навсегда! Я погружаюсь в сон честного человека!"
Последняя осень и в жизни женщины, воспитывавшейся на тех же книгах, что и Бабеф, но для которой и коммунист-утопист, и его палачи — одно и то же устрашающее "видение дьявола".
Последняя осень Екатерины II.
Царица еще размышляет о том, как лучше встретить приближающийся XIX век; продолжает обдумывать, как передать престол любимому внуку Александру вместо нелюбезного Павла, и собирается объявить свое решение либо в Екатеринин день, 24 ноября, либо к Новому, 1797 году.
Однако 6 ноября 1796 года — апоплексический удар, на другой день — смерть.
Когда-то, в годы просвещенных игр и надежд на свободу и философию, царица придумала сама себе шутливую эпитафию:
"Здесь лежит Екатерина Вторая, рожденная в Штеттине 21 апреля/2 мая 1729 года. Она прибыла в Россию, в 1744, чтоб стать женой Петра III. В возрасте 14 лет она задумала тройной проект, как понравиться своему мужу, Елизавете и нации. Она никогда не забывала об успехе. 18 лет скуки и одиночества заставили ее прочесть немало книг. Вступив на русский трон, она желала блага и пыталась обеспечить своим подданным счастье, свободу и собственность. Она легко прощала и ни к кому не испытывала ненависти.
Снисходительная, услужливая, с веселым характером, республиканской душой и добрым сердцем.
Она имела друзей. Работа была ей легка, ей нравились общество и искусство".
Эти строки, особенно слова о"республиканской душе", смущали цензоров даже век спустя, при публикации бумаг Екатерины.
Романтическое царствование
Внезапная смерть Екатерины II и стремительное восшествие на престол Павла описывались некоторыми современниками в терминах, более подходящих для восстания, революции.
"Дворец взят штурмом иностранного войска" (свидетель Ш. Массон).
"Тотчас все приняло иной вид, зашумели шарфы, ботфорды, тесаки и, будто по завоевании города, ворвались в покои везде военные люди с великим шумом" (Г. Р. Державин).
"Началась ужасная сутолока, появились новые люди, новые сановники" (Н. А. Саблуков).
После вступления Павла на престол начинают происходить необыкновенные вещи.
Царь объявляет, что страна истощена, и рекрутов распускают по домам.
Однажды Павел, еще наследник, встретил толпу преступников, и один из них спародировал священное писание: "Помяни меня, господи, когда приидешь во царствие твое". Записав имя просившего, Павел-император его освободит; первым же в новое царствование был амнистирован Новиков, за ним и много других. Радищев в том числе.
Но через четыре года насчитывались несколько тысяч новых заключенных.
Блестящую образованность наследника Павла, странствовавшего по Европе, некогда оценил знаменитый Д'Аламбер.
На придворных же балах упаси боже хоть в танце повернуться к императору Павлу «тылом»; когда же происходило целование руки — обязательно предписьь валось громкое чмоканье и сильный удар коленкой об пол.
Царь музыкален, отлично играет на балалайке. Споткнувшейся же лошади велит отсчитать 50 сильных ударов "за то, что провинилась перед императором".
"Сам во все входит и скор на резолюции", — похвалит царя писатель Капнист в одном из писем к жене.
Но существует рассказ, будто в злую минуту Павлу доложили, что комедия Капниста «Ябеда», посвященная его величеству, есть насмешка над царствованием; нежного комедианта мигом — из постели в кибитку, в Сибирь; вечером, однако, погода переменилась, театру велено играть «Ябеду» перед двумя зрителями — Павлом и наследником Александром; актеры ждут, что их пошлют вослед сочинителю, но после первого акта отправлен курьер — Капниста вернуть, после второго — наградить деньгами и чином… Драматурга догнали за много верст от столицы, а при въезде встречали наградою, что не помешало общему цензурному запрету «Ябеды»…
Крестьянам больше трех дней на барщине не бывать. 600 000 душ раздарено дворянам.
Всем можно просить обо всем.
Но секретарь регистрирует: "Жалоба возвращена просителю с надранием, просителя выслать".
Еще, еще, еще — милость и варварство. Или — наоборот…
При этом "павловские безобразия" вряд ли были хуже того, что делалось лет шестьдесят назад, при Петре Великом и его первых преемниках. Отчего же о Павле сказано куда больше негодующих слов? Чего хотел этот, по выражению Пушкина, "романтический император"?