- Это не оправдание, - с напускной строгостью произнес Сергей Миронович. - Надо со всеми здороваться, кто приходит к вам.

Девочка не знала, шутят с нею или говорят всерьез.

Не меняя строгого тона, Киров сказал:

- На первый раз ты будешь наказана...

Девочка от изумления даже раскрыла ротик.

- Да, да, нечего удивляться, принесешь стакан водички...

Девочка поняла, что с нею шутят, поставила корзиночку с инжиром на траву, подошла ближе.

Сергей Миронович протянул ей руку:

- А теперь познакомимся и станем друзьями. Звать меня дядя Сережа.

Девочка со всего размаху ударила его по ладони:

- А меня - Дельфина! Попросите водичку у папы. - Она подпрыгнула на одной ножке и, подхватив корзиночку с инжиром, убежала.

Из-за кустов появился Махмудов.

- Там и огород есть, Сергей Мироныч. Удивительный дворик. Здесь все растет.

- Вот тебе, Кафар, и задача райкому: распространить опыт багермейстера на весь Баилов! - И мечтательно, с восторгом: - Все бы здесь утонуло в зелени!

На дорожке появился Фома Матвеевич. Он успел переодеться, - был в сиреневой рубахе, подпоясанной шелковым пояском, в выглаженных брюках-клеш. В вытянутых руках он нес чугунок с подогретым обедом. Позади шла молодая женщина, - со стаканом воды в одной руке, скатертью, тарелками - в другой.

Поставив чугунок на стол, багермейстер взял из рук молодой женщины стакан, и женщина поздоровалась низким поклоном.

- Жинка моя! - представил ее Крылов и протянул стакан Кирову. - Вы у Дельфины водичку попросили - водичкой у нас в доме называют водку - да и смутили девочку. Она прибежала к матери и говорит: "Вот дядя Сережа какой, пришел и сразу водичку просит".

Все невольно рассмеялись, Ирина проворно накрыла на стол и пригласила Кирова и Махмудова отобедать с ними.

Фома Матвеевич поднял с чугунка крышку, и оттуда заклубился пар; трудно было устоять перед настоящей рыбацкой ухой - из свежей рыбы, щедро наперченной и приправленной лавровым листом. Тут же сели обедать.

Багермейстер вытащил из колодца корзинку, а из нее бутылку холодной зеленоватой водки, обратился к Сергею Мироновичу:

- А вот сейчас не выпьете водки?.. Дружок прислал из Карабаха... Выпьешь рюмку, и глаза на лоб лезут.

- Нет уж, такую водку не пью, - замахал руками Киров.

- Хорошая водка тутовка, - со знанием дела сказал Махмудов и протянул свою рюмку. - Зря пугает товарищ багермейстер!

- Нет, водку не буду пить. Жарко! - и Киров отодвинул от себя рюмку.

- Да, очень жаль, - сказал Фома Матвеевич и, налив и себе тутовки, направился в погребок за бутылкой столового красного вина.

У него была страсть закапывать вина в землю, как это делали некоторые из его соседей, а потом при гостях выносить и ставить на стол бутылку с комками прилипшей земли.

Выпили за Фому Матвеевича, отведали ухи.

Киров наклонился к багермейстеру:

- Как думаешь, Фома Матвеич, - нефть в бухте есть?

Багермейстер озадаченно посмотрел на Кирова:

- Вроде и должна быть. В свое время вокруг бухты много шуму было. А может, все это только разговоры... - Он махнул рукой. - Бог их знает!

- А как ты думаешь... нефтепромышленники были дураками?

- Нет, дураками они не были.

- Могли они тратить миллионы, если бы не были уверены в богатствах бухты? Вот о бухте впервые я услышал только третьего дня. Это, видимо, старая история?

- Очень старая.

- Один тартальщик, по имени Зейнал, показал мне огни в бухте и рассказал всю бухтинскую историю. Многого он сам не знает, но это человек с чутьем и смелыми взглядами на жизнь. Огни в бухте и рассказ его о болотах бухты очень меня заинтересовали. И тому, что ты говоришь о "разговорах", я не совсем верю, потому что ты сам им не веришь.

- Потому и Богомолова ищешь?

- Потому.

- Тогда выпьем!

- За что?

- За твою удачу.

- Вот за это я выпью с удовольствием. Кафар, выпьем за бухту!..

- Как уха? Как вино? - спрашивал Крылов, не переставая угощать гостей.

- И вино хорошее, и уха достойна всяческих похвал, - отвечал Киров.

- Сам рыбу ловлю. Охотник, рыбак и садовод. Эти три занятия люблю больше всего на свете.

- А море?

- Про море забывать стал...

Шесть лет назад, в войну, буксиры землечерпательного каравана общества "Сормово" были уведены на север, и землесос, которым командовал Фома Матвеевич, стал в ряд с другими к "пристани погибших кораблей". Не столько с горя, сколько от безделья багермейстер запил. Но вскоре на него и горе обрушилось: заболела и умерла жена, потом двух сыновей взяли на войну, и они погибли где-то у Карпат... Жил человек полвека, работал изо дня в день, имел хорошую, дружную семью и вдруг в один год всех лишился. Погоревал Фома Крылов и задумал заново начать жизнь. Чувствовал он по своему железному организму, что проживет самое малое еще полсотни лет. Женился на двадцатидвухлетней Ирине, родилась у них дочь - Дельфина. Решив остаток жизни, или, как он говорил, вторую жизнь, прожить для себя и своего удовольствия, багермейстер весь ушел в заботы о доме, занялся рыбной ловлей и охотой, к чему имел пристрастие еще с малых лет. Кое-какие деньги он выручал от продажи рыбы и дичи; всегда имел на обед уху и вино и в конечном счете был доволен этой второй жизнью, а порою даже считал себя счастливейшим из людей - ни от кого не был зависим и жил в своем райском саду, как царек.

Когда со стола было все убрано и хозяйка с дочерью ушла ставить самовар, Киров, расположившись с Махмудовым на траве, закурил трубку. Вскоре к ним подсел и Крылов.

- А что, Фома Матвеич, если вновь вернуться на землесос? Вновь зажить старой жизнью? - спросил Киров. - Вот если возьмемся за бухту, тогда твой корабль нам будет очень нужен.

Багермейстер внимательно выслушал Кирова, горячо одобрил его начинание по засыпке болот "новой площади", а также остальной части бухты - двадцатигектарного водного пространства внутри этих болот, именуемого Ковшом, - а насчет себя сказал:

- Привык я к этой второй жизни и на работу больше не пойду.

- Может, передумаете? - спросил Махмудов.

- Нет, нет! - замахал руками багермейстер.

Сергей Миронович стал говорить о той нужде в нефти, которую терпит страна. Не жалость к молодой республике он вызывал у багермейстера, а убеждал его в необходимых начинаниях по освоению новой богатой нефтяной площади. Он хорошо знал: пришли из Азнефти Крылову бумажку, чтобы он возвратился к своей прежней работе командира землесоса, Крылов мог и порвать эту бумажку, а живое человеческое слово могло - в этом он никогда не сомневался - делать чудеса.

Фома Матвеевич поглаживал усы и, слушая Кирова, все более и более хмурил лоб.

- До приезда к тебе я был в доках. Среди других кораблей на "кладбище" видел и два бухтинских землесоса. И твой землесос! Поржавел он без хозяина. Рабочие говорят, надо его ставить на капитальный ремонт. Было бы хорошо, Фома Матвеич, если бы ты сам пошел и посмотрел, что с землесосом, какой ремонт на нем нужен. Написал бы свое хозяйское мнение, зашел бы ко мне. Потом - где теперь команда землесоса? Надо собрать и привлечь всех к этому делу.

- Пропали все... Кой-кто матросами плавает, кто в войну сгинул, а один даже кабачок открыл.

- Не мне давать тебе советы. Подумай! Как лучше, так и делай. Чем нужно помочь - помогу, сам приду в док, ребята там очень хорошие. Я говорил им уже о первоочередном ремонте землесосов. Чей второй землесос?

- Кузьмича, приятеля моего... Боцманом плавает на шаланде.

- Пусть пока плавает, а ты возьмись за это дело. Ты - за землесосы, я - за Богомолова... Вот и все мои дела к тебе.

- Пойти и приглядеть, что там делается, - это я могу, это я сделаю. Ну, а работать?.. Пойти же - пойду. Хоть завтра.

- Вот-вот, завтра и пойди! А я отправлюсь на поиски Богомолова.

Сергей Миронович встал, и втроем они прошлись по двору.