На этот раз ждать ему не пришлось. Дверь отперли сразу, будто наблюдали за его пассами. Сегодня ему вообще везло в этом смысле.

– Да? – спросил его женский голос.

Это не была сестра Палома. Монахиня, которая отперла ворота, была раза в два больше маленькой голубки Паломы, полнее, и лицо ее показалось Майклу глуповатым.

– Я желаю переговорить с сестрой Магдалиной, с отшельницей, – принялся объяснять Майкл цель своего приезда.

– Святая сестра не принимает никого. – С этими словами монахиня стала закрывать ворота.

– Обождите, со мной она обязательно встретится, я знаю, она примет меня. Дело в том, что она знает, кто я. Мое имя Майкл Кэррен.

– Она пребывает нынче в полном уединении и молчании и не может ни с кем встречаться. Таково распоряжение епископа. Уходите, пожалуйста.

– А где сестра Палома? Если я не могу поговорить с сестрой Магдалиной, то мне необходимо встретиться хотя бы с ней.

– Сестры Паломы здесь нет.

Он мысленно перебирал все варианты просьб, которые не дали бы ей возможности отправить его несолоно хлебавши. Ведь не зря же он шестнадцать лет прожил в католической Ирландии. Майкл имел представление о внутренней субординации монастырей.

– Я желаю поговорить с матерью-настоятельницей, – выпалил он, когда она уже почти закрыла ворота.

– Вы должны уехать, сеньор. Нам предписано оставаться в уединении. Его Преосвященство так распорядился.

Ворота закрылись с глухим звуком безнадежности. На этот раз обитель Лас Ньевес не могла предложить ему ни воды, ни молитвы за его душу.

Было уже начало одиннадцатого, когда Майкл вернулся к дому на Калле Крус. Рослая негритянка вышла ему открывать. Фартука на ней теперь не было, вместо него висело нечто, по виду напоминавшее детский передничек в красные и белые цветики, а огромная грудь была унизана ожерельями из разноцветных бисерин. Теперь его одарили широчайшей из улыбок.

– Вот ты и пришел, как я говорила. Это будет очень хорошо. Ты точно будешь иметь здесь хорошее время и так долго, как будет еще темное время.

– Я хочу видеть донью Нурью.

Негритянка, откинув голову, расхохоталась.

– Мисс Донья это только та одна вещь, которую ты трогать не сможешь, ирландец. Но ты иди и посмотри и не жалей ни о чем.

Майкл последовал за ней мимо множества дверей:

– Откуда тебе известно, что я ирландец?

– Ассунта всех знает в Сан-Хуане, все знает, что хочет знать. И знает, кто есть этот рыжий большой мужчина.

– Твое имя Ассунта?

– Конечно, мое имя. Потому как у меня много было имя. Но это самое сильное. Но это неважно, это все равно тебе. Входи, я принесу тебе много хороших штучек, они все твои заботы прочь уберут.

Она открыла одну из нескольких дверей, и взору Майкла предстал салон или скорее гостиная, уставленная канапе из темного дерева, обитая ярко-розовым плюшем и бархатом с бахромой, многочисленными стульями и стульчиками в атласных чехлах и маленькие круглые столики, покрытые шелковыми скатертями. Стены были увешаны безвкусными репродукциями в багетовых позолоченных рамках, и все до единого горизонтальные поверхности, имевшиеся здесь, были уставлены фарфоровыми безделушками. Видимо, примерно так же выглядели бордели в Дублине или Лондоне. Этот интерьер был универсальным для борделей всего мира.

– Авдий! Авдий! Приходи сюда немедленно! – громко позвала эта гигантша на своем певучем диалекте. – Принеси дорогому ирландцу пуншика.

Совсем молодой человек, даже мальчик, такой же черный, как и она, поспешил к нему с подносом. Майкл поблагодарил и взял бокал пунша. Ромовый пунш был приятным на вкус, к тому лее надо было как-то скоротать время до появления Нурьи Санчес. Майклу показалось, что в этом заведении никого из женщин кроме Ассунты не было.

– А где женщины? – поинтересовался Майкл.

– Куда ты так спешишь? Леди сразу же будут приходить. Сейчас сядь, чувствуй как дома, – она предложила ему стул и он уселся.

– Я вообще-то не для забавы сюда пришел. Мне нужно увидеться с Доньей Нурьей.

Негритянка вскинула голову.

– Что тебе нужно от мисс Доньи?

– Поговорить с ней. Она знает о чем.

– Если она знает, то говорит Ассунте. А она не говорит.

– Передай ей, что я здесь. Пожалуйста, – Майкл кивком подозвал ее и сунул ей в ладонь толстенькую пачечку песет.

Женщина сунула деньги к себе, не выказав никакого удивления.

– Я могу ей говорить. Но я не знаю, хочет она говорить или нет. Она все делать, как сама хочет.

– Скажи ей, – еще раз попросил Майкл.

Ассунта кивнула, потом повернулась к мальчишке, который, судя по всему, был здесь за бармена.

– Смотри, Авдий, чтобы ирландец здесь не умирал от жажды, пока меня нет.

Прошло добрых десять минут, а она не возвращалась. Майкл допил свой пунш, мальчик смотрел на него. Гостиная по-прежнему была пуста – ни клиентов, ни шлюх. С улицы тоже не доносилось ни звука.

– Давно ты здесь работаешь? – спросил Майкл, когда Авдий появился около него, чтобы долить пунш.

– Я здесь рождался, сеньор.

– Понятно. И когда же это было? Давно? Сколько тебе?

– Я имею двенадцать лет, сеньор.

Да-а… Двенадцать лет и уже бармен в публичном доме. Этой женщине, называвшей себя в Сан-Хуане, где она жила, Нурьей Санчес, было что рассказать на Страшном Суде.

– А твоя мать тоже работает здесь?

– Моя мама помирала, сеньор, – мальчик перекрестился, причем левой рукой, потому что правая была занята графином с пуншем. – Она уже в раю у Господина Иисуса. Мисс Донья заботится обо мне.

Майкл не нашелся, что ответить на это. Он не отрывал взгляда от двустворчатых дверей, за которыми скрылась Ассунта. Но на другом конце комнаты внезапно раздвинулись тяжелые занавески, и в них возникла Нурья Санчес. Она стояла и пристально смотрела на него, не выпуская из рук портьер, закрывавших дверь.

Майкл поставил на стол бокал с пуншем и поднялся. Взгляд доньи Нурьи был не только пристальным, но и наглым. Он постарался, чтобы и его взгляд ничем не уступал. На ней уже не было прежнего бело-голубого одеяния, а зеленое, по которому рассыпались стилизованные листья папоротника, ткань этого наряда была очень легкой, воздушной, она волнообразными складками спадала вниз. Фигура ее от такого покроя ничуть не проигрывала. Глаза Майкла снова начали свое странствие сверху вниз и снизу вверх. Небольшая остановка произошла где-то на середине – Майкл не мог обойти вниманием ее бюст. Затем их взгляды снова встретились и секунду-другую они смотрели друг другу в глаза.

– Что вам нужно? – наконец нарушила тишину она.

– Поговорить с вами. По-моему, самое время. Вам так не кажется?

– Мне нечего вам сказать.

– Да быть того не может. У вас есть что сказать мне. И на этот раз – правду.

Прежде чем она успела ответить, раздался стук дверного молоточка, затем смех Ассунты и мужские голоса.

– К вам гости пожаловали, – обратил ее внимание Майкл.

– Я слышу, – она немного поколебалась, затем торопливо кивнула в ту сторону, откуда пришла. – Пойдемте со мной.

Он последовал за ней, чувствуя все тот же запах жасмина, щекотавший его ноздри. Коридор, по которому его вели, был темным, и он плохо видел идущую впереди женщину. Она двигалась в этом полумраке коридора, как бесплотная богиня, созданная его воображением. Молча они дошли до конца коридора, затем она, открыв еще одну дверь, ввела его в небольшой внутренний дворик.

Майкл услышал странный, не совсем обычный для этого места шум – трепетали крылья, отовсюду раздавалось птичье щебетанье, писк.

– Успокойтесь, хорошие мои, спите, спите. Все в порядке, не бойтесь. – И потом, через плечо, уже Майклу. – Они вас не знают.

Полная луна, не покидавшая небо в первые дни его пребывания здесь, сейчас шла уже на убыль – от нее остался лишь небольшой серпик, но и его света было достаточно, чтобы он мог разобрать небольшой фонтанчик в центре выложенного красивыми узорчатыми плитками патио, и белые оштукатуренные стены, вдоль которых висели многочисленные клетки самых разных размеров и причудливых форм. Он смог разобрать, что их обитателями были маленькие пестрые попугайчики.