Майкл повернулся к банкиру и посмотрел на него.

– А для чего она это делает? Не могут же они все до единой поместиться в ее заведении?

– Она находит для них и другую работу, дон Майкл. – Люс встал. – Прошу простить, но сейчас должен открываться банк и я…

– Да, да, конечно, идите. Вы сегодня отправляетесь в Ларес?

– Сегодня или завтра, сеньор. Как только подготовлю все необходимое.

Майкл кивнул и не стал провожать его до двери.

Калле Крус притягивала Майкла, как магнит. Едва миновал полдень, как он уже снова шел по улице мимо дома с увитыми плющом решетками ограды. А если взять и зайти? Ну и что с того? Снова на вахте будет эта Ассунта и снова примется объяснять на своем дивном наречии, чтобы он приходил в «темное время». Он всучит ей еще пачечку песет, а доньи Нурьи может не оказаться дома. Что это ему даст?

От дома шла небольшая не то улочка, не то просто дорожка, спускавшаяся и поднимавшаяся ступенями – в этом городе было очень много таких улиц. Она уходила в сторону от Калле Крус, и Майкл вспомнил, что прошлым вечером Нурья привела его в небольшой домик, стоящий обособленно. Майкл решил свернуть в эту узкую улочку и взглянуть на него снаружи.

Улочка вывела его на угол, за которым начиналась еще одна, такая же и тоже без названия. Здесь и стоял этот небольшой домик – низкий, квадратный, со стенами, облицованными неизменной белой штукатуркой. Он остановился, пытаясь определить свое местонахождение, как из-за угла выехала черная, сверкавшая на солнце карета, очень элегантная и остановилась напротив входа в домик. Кучер был одет в ярко-голубую ливрею и, каким бы невероятным это ни казалось – на запятках кареты стоял лакей, тоже Майклу приходилось несколько раз в жизни видеть такие экипажи, но это было очень давно, он тогда был еще ребенком, но даже и в то время это выглядело весьма старомодно.

Открылась дверь домика и оттуда вышла Нурья. Сейчас на ней преобладало красно-черное сочетание, наряд ее очень походил на предыдущий – ткань облегала фигуру и складками пенилась у ее ног. На голове – неизменный тюрбан. Они заметили друг друга почти одновременно, и некоторое время стояли, поглощенные взаимным обозрением.

– Что вы здесь делаете? – не очень дружелюбно спросила Нурья.

– Прогуливался.

– Весьма неосмотрительно с вашей стороны прогуливаться по Сан-Хуану в такое время. Солнце не пойдет вам на пользу.

– Благодарю за то, что вы печетесь о моем здоровье.

Жест головой должен был дать ему понять, что его игривый тон не принимали.

– Я могу вас подвезти до гостиницы, если вы пожелаете.

Майкл пожелал, и они направились к карете. К дверце тут же подскочил лакей и установил перед госпожой небольшую скамеечку для ног, которая значительно облегчила ей процедуру усаживания в карету. Вначале Майклу почудилось, что лакеем был Авдий, но этот парень был постарше того мальчишки, который потчевал его ромовым пуншем. Лакей, убедившись, что его госпожа уселась, и что рядом с ней расположился и ее гость, закрыл дверь, побежал назад и занял свое место на запятках.

– Я не видел, чтобы кто-нибудь ездил в экипаже с лакеем на запятках, с тех пор, как был ребенком.

– Мне это доставляет удовольствие, а ему дает работу, – коротко объяснила она. – А где это было?

– Что?

– Где то место, где вы были ребенком?

Майкл, чуть подумав, решил, что лгать все равно не имело смысла.

– Это было в Испании, в Кордове. Потом, когда мне исполнилось тринадцать лет, меня увезли оттуда в Дублин.

– Ах, так вот оно что, значит вы – испанец. Поэтому-то вы так хорошо и говорите по-испански.

– Наполовину испанец, – поправил он. – Моя мать – ирландка.

Они сейчас ехали по широкой улице, по Калле Тетуан.

– Что обозначает это название? – спросил Майкл.

– Это индейское название. Когда Колумб явился сюда, здесь жило индейское племя таинов.

– И, видимо, вымерло целиком. У Колумба рыльце в пуху.

– Испанцы не уничтожали всех индейцев. Они предпочитали превращать их в рабов.

– Не очень-то большая разница. Вы так не думаете? – спросил Майкл.

Нурья пожала плечами.

– Остаться в живых все же лучше, чем погибнуть. Но рабы из них были никудышные. Их потом заменили черными невольниками из Африки.

– А что произошло с индейцами?

– В своем большинстве они действительно вымерли, потому что на этом острове не осталось места, где они могли бы жить, как прежде. Но некоторые выжили и поныне здравствуют, оставаясь индейцами. Я как раз собираюсь увидеться сегодня с одним из этих индейцев. А вы не хотите поехать со мной?

– Очень хочу.

Она высунулась из окна и дала вознице указания, карета не стала поворачивать к гостинице, а направилась за город. Минут десять они ехали молча. Майкл краем глаза наблюдал за этой интересной женщиной. Этот профиль никого не мог бы оставить равнодушным, у Майкла просто дух от нее захватывало, от этой женщины.

– Сегодня утром я снова побывал в обители, – прервал молчание Майкл.

– Вот как. А меня там не было? Вы там меня не рассчитывали встретить?

– Не знаю, на что я рассчитывал. Меня, во всяком случае, туда не впустили. Я, конечно, вполне мог туда пробраться, но без конфликта не обошлось бы. Монастырь заперт на все засовы. Как мне было сказано, по распоряжению Его Преосвященства епископа Пуэрториканского.

– А с какой стати епископу запирать эту обитель?

– Этого я тоже не знаю. Но надеюсь выяснить.

– Хорошо бы, тогда вы хоть твердо будете знать, что я, – как это вы выразились? Ах да – что я не веду двойное житье-бытье.

– Возможно.

Часть его разума верила ей, а другая – нет. Но верила большая. Если она говорила правду, то кем была монахиня, с которой он встречался в самый первый день? Майкл решил махнуть рукой на всю эту мистику.

– Куда мы едем?

– Мы уже приехали.

И действительно карета остановилась, едва она договорила. Перед ними был рынок под открытым небом, если не считать легких бамбуковых крыш, покрытых пальмовыми листьями, под которыми расположились торговцы.

– Индейцы, которые здесь торгуют, сиесты не признают, – пояснила Нурья.

Лакей повторил весь ритуал, но в обратном порядке. Они вышли из кареты и направились в желанную тень бамбуковых крыш. Из того, что продавалось, немногое могло заинтересовать Майкла. Все располагалось на расстеленных по земле полотняных одеялах: несколько бутылочных тыкв, Украшенных резьбой, которые служили на этом острове в качестве бутылок, какие-то сушеные травы и приправы, пару пригоршней бобов какао. Нурья тоже ничем не соблазнилась и направилась дальше, видимо имея, как показалось Майклу, какую-то определенную цель. Так и оказалось.

Тот индеец, о котором она упомянула по пути сюда, продавал птиц. Возле него чинно восседали сокол и орел. Он держал птиц на привязи – проволока от их лап шла к вбитому в землю колышку. При виде Майкла и Нурьи птицы стали издавать резкие квохчущие звуки.

– Добрый день, Сантьяго!

Индеец кивнул.

– Добрый день, сеньорита.

– Мне говорили, что у тебя есть макао? Не покажешь мне их?

Он кивнул еще раз, снял джутовый мешок, покрывавший кое-как сколоченную из деревянных щепок клетку. В ней находилась парочка попугаев. Клетка была явно мала для них, в ней не было жердочек, поэтому роскошное желто-голубое оперение птиц было испачкано пометом и поредело. Постоянное соприкосновение их даже оставило на них небольшие проплешины.

– Самочка и самец, – пояснил индеец.

– А вот это одному Богу известно, – Нурья склонилась над клеткой и, придирчиво осмотрев птиц, пришла к выводу, что они не заслуживали внимания.

Или же просто хотела убедить в этом Сантьяго. Птички смотрели на нее слезящимися, глуповатыми глазами.

– Это так и есть, сеньорита, – не уступал индеец. – Они вам знаете сколько деток принесут.

– Да они у тебя совсем дохлые.

Мужчина улыбнулся, показывая редкие желтые зубы.

– Ничего, вы их выходите. – Он наклонился над своими маленькими узниками. – Я же говорил вам, приедет сеньорита Санчес и заберет вас, и будете вы у нее жить как короли, мои други-приятели. И вот она приехала. – Он повернулся к Нурье. – Двести песет за эту пару.