- "Однажды умный, - заговорила Наташа, - просто не за грош продал себя, он выразился так: "Молчи, дурак, за умного сойдешь!" Поверил в это искренне дурак... и светлым днем, особенно в ночи - дурак молчит, его целы бока... Дурак одернул умного: "Молчи, тогда и ты сойдешь за дурака". Дальше они шли молча. Юра терялся в догадках.

В роддом их не пустили, но они целых два часа простояли под окнами - Вика лежала в палате второго этажа. Выглядывая в открытое окно, она радостно разговаривала со своими посетителями, но все это время Юру ни на минуту не оставляли безответные размышления. Ненароком он посматривал на Наташу и анализировал неожиданные свои домыслы. Ему весьма не терпелось уточнить до объяснимости и, может быть, даже открыться Наташе, если такое позволят обстоятельства разговора, на неминуемость которого он все-таки надеялся, разговора откровенного, который поставит все на свои места. Юра надеялся на подробное общение по недосказанной теме с Наташей на обратной дороге из роддома. Но случилось другое, на что Божив никак не мог рассчитывать: может, Наташа не захотела продолжать бесе-ду и потому решила поступить именно так, а может, уж таковы были судьбиные обстоятельства, но, как бы то ни было, Наташа в одну минуту попрощалась с Юрой, Оксанкой и Викой и уехала куда-то по делам.

Магический совет

- Алло! Иван, ты?

- Да, это я. А кто это звонит?

- Как тебе сказать... ну, в общем-то это я - Сергей... Истина.

- Сергей? - в трубке установилось молчание.

- Иван, ты меня слышишь?

- Да. Это я озадачился: что-то голос у тебя изменился. Ты проснулся?

- Нет. И голосом я говорю не своим, но все-таки своим.

- Около тебя кто-то есть и ты не можешь говорить?

- Да нет, все нормально, я стою здесь один, в телефонной будке.

- Откуда ты звонишь?

- Я недалеко от Центрального рынка, напротив храма.

- Я имею в виду - отсюда или оттуда.

- А, да нет, отсюда.

- Ясно, а что так стараешься не своим голосом говорить?

- Понимаешь, я тут не один, вернее, один, но не полностью. Этот тип смылся.

- Ты что, влез куда-то?

- Да, в председателя кооператива.

- Понятно. И что собираешься делать?

- Да есть кое-какие соображения.

- А что Эзоповым языком заговорил?

- Страхуюсь на всякий случай, откуда я знаю, как у тебя дела.

- Да нет, все нормально, можешь говорить напрямую.

- Хорошо, - сказал я и немного задумался: "Стоит ли все-таки Ивана привлекать, вмешивать в эти обстоятельства? Не должно бы мне поступать так слабо и подчеркивать в себе незадачливого ученика. И для меня медвежья услуга, и для Ивана - слабинка учителя".

- Ты что замолчал?

- Думаю, что сказать.

- Слушай, тебя что, заблокировали или сам играешь?

- Заблокировали.

- Ну это пустяк. Помочь?

- Думаю, что не надо. Это мое недоразумение, мне и расхлебывать.

- Ну, смотри, тебе виднее.

- Слушай, ты меня, Иван, извини, в случае чего я тебе позвоню, хорошо?

- Ладно.

- Как у тебя дела, Иван? Как живешь? Работаешь?

- Дела по-старому, правда, диссертацию успел защитить по медицине. Занятия продолжаю.

- Не женился?

- Женился, не так давно.

- Папкой скоро будешь?

- Да, эта проблема намечается.

- Поздравляю, - с грустноватым оттенком сказал я и тут же решил закончить разговор:

- Ну, ладно, Иван, я заканчиваю, пойду потихоньку.

- Ну ладно, пока, звони.

- Пока, Иван, - подытожил я и уверенно повесил трубку на автомат, и душа у меня заныла немного, вспомнились былые времена, когда я работал директором кинотеатра. Я вышел из телефонной будки в слегка расстроенных чувствах, но с твердой уверенностью продолжать борьбу, хотя моя устремленная позиция и находилась в расплывчатом состоянии, пока я длительно присутствовал в Астрале, но здесь, на Земле, на физическом плане, среди вороха страстей телесного преобладания я снова захотел обладать своим земным телом, и мне даже порою уже бывало не то чтобы трудно, скорее грустновато в минуты необходимости покидать земное тело Гриши, ибо немало я уже в него вживался, и каждый раз, с ним расставаясь, я хотел возвращения. Я привыкал к нему, словно к одежде, без него я начинал себя чувствовать голым и даже, в какой-то мере, несовершенным, лишиться его для меня все больше начинало означать потерю любимой вещи, старого, удобного костюма, таким образом, я все больше привязывался к Гришиному физическому телу, и я еще не имел подобного опыта инородного вживления души на столь продолжительный срок, и потому не мог предвидеть, во что это все выльется, ведь не исключена была возможность, что моя инородная душа, насильственно вживленная в тело председателя кооператива, примет его, как благодатную почву, и пустит корни, но чувственные корешки уже появились, как очертания моей теперешней грусти. "Вот так, - подумал я, могу остаться Гришей".

И тут произошло вот уж совсем неожиданное: среди туманной суеты прохожих, среди хаотичного их движения, в густоте уличного шума промелькнуло поодаль от меня, как некий знакомый сгусток, напряжение, и оно обозначилось, активизировалось в моей памяти раньше, чем я это смог проанализировать, мне ничего не оставалось, как ринуться за своей импульсивностью, что за маленьким ребенком-шалуном, и стеснительно оправдывать ее поведение

- Золотов! - не успев подумать, окликнул я человека в старом подранном костюме, совершенно обвисшем на его довольно упитанном теле. Он стоял и крикливо рекламировал газету.

- Самая клеветническая газетенка! - подкрякивал он голосисто, потрясая пачкой газет у себя над головой. - Берите, покупайте, самая дешевая газетенка в городе!

Некоторые из прохожих неохотно, но останавливались: кто-то поглазеть на газетчика, а кто-то и вступить в перерекания с ним, подбросить ему какое-нибудь испачканное слово, другой останавливался, чтобы купить.

Золотов, продолжая выкрикивать и одновременно на ходу реализовывать свой товар, впился в меня глазами, лишь на мгновение отводя их, присматривая за публикой.

- Что-то я вас не припомню, - озадаченно говорнул он в мою сторону между рекламным слововоротом, - откуда мы знакомы?

- Я пристально слежу за молодой литературой, и с вашими стихами я тоже немного знаком, - начал оправдываться я, но уже понимая, что эта встреча мне не помешает, а наоборот, есть еще одна возможность укоротить астральную волю Магистра - Остапа Моисеевича, ибо я тут же припомнил обстоятельства, некогда столкнувшие меня с этим газетчиком.

- Вы читали мои стихи в сборнике? - как-то особенно сладко произнеся слово "сборник", поинтересовался Золотов, видимо, до сих пор это был его единственный наиболее весомый выход в печать.

- Да, - тут же соврал я, потому что знаком я был со стихами газетчика только по одному тому злополучному четверостишию, изуродованному на астральном экране опечатками, хорошо продуманными астральной шайкой, дабы остановить стихотворца в развитии и направить его образ жизни, наполнить творческим опустошением, деградацией и печальной запущенностью в окружении необъяснимых, неведомо откуда сгущающихся невзгод.

В прошлый раз Золотов улизнул от меня, его судьба отшарахнулась от помощи, а мы бы могли помочь друг другу еще тогда, но теперь я не собирался упустить возникший случай поправить это дело.

- А правда, хороший сборник, - подбодрился Золотов, снова обращаясь ко мне, - целых шесть стихотворений моих! Вам понравились?

- Еще бы, - заискивающе поддакнул я, - вы настоящий поэт.

- Вы мои мысли читаете, - обрадовался газетчик, - тут недавно ко мне подходил мой знакомый, роман, говорит, издал, я ему так и сказал, как его там звали... фамилия у него дурацкая, а, Палецкий, так вот я ему так и сказал: "Ну, роман каждый Палецкий может написать, а вот шесть Стихотворений, выразительно подчеркнул слово "стихотворений" Золотов, - не каждый может опубликовать".