"Я жил весь последний месяц... охваченный чувством громадной, неизмеримой потери, - говорит Торо. - Сперва я не мог понять, что со мной. Потом понял - я потерял родину".

Торо говорит, что жизнь утратила для него свою привлекательность. Поблекли обычные интересы, отпали любимые занятия. Он горько жалуется на обывательское бездействие и политическую трусость своих сограждан из Северных штатов, которые позволили рабовладельцам учинить насилие над всей страной. "Я с изумлением вижу, что люди идут по своим делам, как будто бы все по-старому, - восклицает Торо, - я говорю себе: "Несчастные! Они, наверное, не слышали, что случилось""

Торо заканчивает призывом перейти к активной борьбе. Он был человеком, который не ограничивается словами. Назовем важнейшие факты практической борьбы Торо с рабовладением в 50-х годах. Они говорят за себя. Весной 1851 г. бостонский суд возвратил рабовладельцу схваченного в Бостоне негра-невольника Томаса Симса. Узнав об этом, Торо записал в дневнике свой протест (использованный им в дальнейшем для речи "Рабство в Массачусетсе").

Осенью в том же году Торо прятал у себя дома беглого негра, прибывшего с письмом от бостонских аболиционистов. Об этом имеется запись в его дневнике: "5 часов дня. Только что отправил с канадским поездом беглого невольника, назвавшегося Генри Вильямсом... Он был здесь с нами, пока удалось собрать нужные деньги... Сперва я решил посадить его в поезд на Барлингтон, но, когда пришел на вокзал за билетом, наткнулся на незнакомца, сильно смахивавшего на бостонского полицейского, и не стал рисковать...".

Летом 1853 г. Торо опять укрывает невольника. Мемуарист (Монкьюр Конуэй) вспоминает, как глубоко он был тронут заботой Торо о больном, обессилевшем негре. Дом семьи Торо, как и некоторые другие дома в Конкорде, служил "станцией" созданной аболиционистами нелегальной "подземной железной дороги", по которой беглых негров из Южных рабовладельческих штатов переправляли на Север и далее - в Канаду. По свидетельствам современников, Торо за эти годы участвовал в нелегальной переправке невольников, "более чем кто-либо другой в Конкорде". Он лично отвозил беглецов на вокзал и в случае надобности сопровождал до следующей "станции".

В 1857 г. состоялось знакомство Торо с приехавшим в Конкорд Джоном Брауном, уже вступившим на путь вооруженной борьбы с рабством. Рассказ Брауна о кровавой войне фермеров-аболиционистов с плантаторами в Канзасе произвел на Торо глубокое впечатление. В 1859 г., в канун своего прогремевшего на весь мир выступления в Гарперс-Ферри в Виргинии, Браун снова прибыл в Конкорд, чтобы встретиться с конкордскими аболиционистами.

На другой день после казни захваченного южанами Брауна Торо помог отправить в Канаду Франка Мэрриама, одного из двух спасшихся от расправы сподвижников Брауна, за которым шла по пятам федеральная полиция. Через несколько месяцев после того он участвовал в выручке от насильственного ареста Франклина Сэнборна, конкордского учителя-аболициониста, тоже причастного к делу Брауна.

Большего было бы трудно требовать даже от человека, формально принадлежащего к какой- либо аболиционистской организации.

Самыми важными публицистическими выступлениями Торо в канун Гражданской войны надо считать три его речи, посвященные восстанию Джона Брауна: "В защиту капитана Джона Брауна" (А Plea for Captain John Brown), "После кончины Джона Брауна" (After the Death of John Brown) и "Последние дни Джона Брауна" (The Last Days of John Brown).

С первой из них Торо выступил 30 октября 1859 г., когда Браун стоял перед трибуналом рабовладельцев, приговор которого заранее был предрешен, и перепуганная аболиционистская пресса молчала, не смея его защищать. Не слушая ни уговоров друзей, ни возражений противников, Торо сам созвал митинг в Конкорде, на котором и произнес свою знаменитую речь. 1 ноября он повторил эту речь в Бостоне и 3-ro в Вустере.

2 декабря Торо выступил в Конкордской ратуше, на гражданской панихиде по Брауну. Эта речь начинается так: "Последние шесть недель Джона Брауна, как сверкающий метеор, прочертили тьму нашей жизни. Ничего столь чудесного не знала доселе наша страна...".

Третью речь он написал летом 1860 г. в связи с погребением тела Брауна на родине, в штате Нью-Йорк.

Восстание Джона Брауна было для Торо не только призывом к беспощадной борьбе с рабством негров на Юге, но в то же время как бы моральным осуждением всего, что было ему столь ненавистно в современной американской цивилизации, - эгоизма, стяжательства, стремления пользоваться благами жизни за счет другого. Подчеркивая свою духовную близость к Брауну, Торо называет отважного фермера- революционера "трансценденталистом более чем кто-либо". "С ним было мало народа, - говорит Торо, - потому что мало где можно найти людей, которые в силах выдержать подобное испытание. Но каждый из них, сложивших свои головы за бедных и угнетенных, был тщательно отобранным человеком, отобранным из многих тысяч, если не миллионов; это были люди непоколебимых принципов, редкой отваги, глубокой гуманности, готовые в любую минуту пожертвовать жизнью для блага своих собратьев людей".

Дальше он добавляет с сарказмом и горечью: "Нет сомнения, это были самые достойные люди, которых можно было найти для виселицы. Лучшей оценки им не могла дать наша страна. Она давно уже жаждала жертв и многих повесила, но ни разу еще не вешала так удачно". Проблема допустимости или недопустимости насилия в борьбе с социальным злом, занимавшая столь видное место в морально-философских раздумьях Торо в период "Уолдена", решается им теперь отчетливо в пользу революционного действия.

"Невольничий корабль плывет, нагруженный погибающими людьми... говорит Торо в той же речи. - Команда из рабовладельцев удушает четыре миллиона людей, запертых в трюмах. А политические деятели проповедуют нам, что единственный верный путь, чтобы узники получили свободу, это "постепенное распространение гуманных чувств", лишь бы без "взрыва ... Так что же за всплески я слышу? Что там швыряют за борт? Это тела мертвецов.

Они обрели обещанную свободу. Так вот, значит, путь, которым мы будем распространять гуманность и прочие благородные чувства". Дальше Торо пишет: "[Браун] учил, что человек вправе совершить насилие над рабовладельцем, чтобы спасти раба. Я с ним согласен". И дальше: "Я не хочу никого убивать и не хочу быть убитым, но я предвижу обстоятельства, при которых и то и другое станет для меня неизбежным". К началу Гражданской войны в США Торо был уже тяжело болен и не мог участвовать в политической жизни страны. Весной 1862 г. он умер от туберкулеза легких. Это было невосполнимой потерей как для американской литературы, так и для американской общественной мысли.