— Если смогу, — холодно отозвалась Нилли Аруилана.
Она подошла к незнакомцу, встав против него так близко, что тоже оказалась в потоке света, а соски ее грудей почти касались талисмана Гнезда, висевшего на его груди. Он поднял глаза и посмотрел в ее.
Он был старше, чем ей показалось сначала. Издалека он походил на мальчика, но это из-за тонкого телосложения; на самом деле он был приблизительно ее возраста, а может, на год или два постарше. Но на нем не было ни жиринки и почти отсутствовали мускулы.
Нилли Аруилана знала, что это благодаря диете, состоявшей из зерна и сушеного мяса. Она испытала это на себе.
Скорее всего этот пришелец прожил среди джиков несколько лет. В любом случае достаточно долго, чтобы на его теле отразилась скудость их рациона. Он даже держался по-джикски натянуто и хрупко, словно мех и плоть, которыми он обладал, являлись всего лишь покровом, скрывавшим под собой изможденного насекомого.
— Давай. Поговори с ним.
— Одну секунду. Дай мне одну секунду!
Она пыталась собраться. Вид джикских талисманов на его запястьях и груди пробудил в ней глубокие переживания. Она вдруг обнаружила, что от волнения не в состоянии воспроизвести хотя бы один из небольшого количества выученных ею много лег назад звуков языка джиков.
Джики общались разными способами. У них был разговорный язык, состоявший из треска, жужжанья и шипенья, из-за чего люди и прозвали их джиками. Но они также могли разговаривать друг с другом — и со встретившимися им представителями человечества — на молчаливом языке разума, словно с помощью второго зрения. У них также была сложная система коммуникации с помощью химических секреций и кодовых сигналов запахов.
Находясь в Гнезде, Нилли Аруилана общалась с джиками на языке разума. Используя его, они великолепно добивались того, чтобы их понимали, при этом понимая сказанное ею. Но она также умудрилась выучить несколько сотен слов разговорного языка. Но большая их часть позабылась. Язык химических секреций был для нее совершенно закрытой книгой.
Чтобы прервать затянувшееся молчание, она подняла руку и слегка коснулась талисмана Гнезда незнакомца, при этом наклонившись вперед и тепло улыбнувшись.
Он вздрогнул так, что, казалось, вот-вот упадет. Но, умудрившись устоять на ногах, что-то сказал ей резкими джикскими модуляциями голоса. Но его лицо оставалось серьезным. Скорее всего оно не умело менять выражения. Словно его вырезали из дерева.
Она коснулась талисмана, потом своей груди.
И тогда в ее памяти всплыло несколько слов из языка джиков, и она с некоторым трудом, словно полоская горло, произнесла их. Это были слова, обращенные к Гнезду, Королеве и большинству Гнезда.
Он скривил губы в какой-то гримасе, означавшей улыбку. Возможно, это и была улыбка, которая не могла не казаться гримасой.
— Любовь, — сказал он на языке людей. — Мир.
Наконец-то началось.
Каким-то образом она вспомнила еще некоторые слова — слова о силе Гнезда, о прикосновении Королевы, о мыслях Мыслителя.
Незнакомец просиял.
— Любовь, — снова повторил он. — Королева… любовь.
Он поднял вверх сжатые кулаки, словно пытаясь найти другие слова человечьего языка, давно затерявшиеся в дебрях его памяти.
Его лицо исказилось от боли.
В конце концов он издал еще один джикский звук, который, как поняла Нилли Аруилана, означал «плотский народ». Этот термин джики использовали для обозначения людей.
— Что вы там говорите? — спросил Хазефен Муери.
— Ничего особенного. Просто осуществляем предварительный контакт.
— Он еще не сказал тебе своего имени?
Нилли Аруилана одарила Хазефена Муери презрительным взглядом:
— В языке джиков нет такого слова, как «имя». У них нет имен.
— А ты можешь спросить, зачем он прибыл сюда?
— Я пытаюсь, — отозвалась она. — Разве ты не видишь?
Но все оказалось безнадежным. В течение десяти минут она спокойно и последовательно пыталась прорваться сквозь барьер, но попадала в никуда.
Она так многого ждала от этой встречи. Она отчаянно пыталась вновь пережить время, проведенное в Гнезде, вместе с пришельцем. Поговорить с ним о Королеве-любви, Яйце-плане, Гнезде-силе и обо всех тех вещах, с которыми она едва имела возможность столкнуться во время ее слишком кратковременного плена, — о вещах, которые повлияли на ее душу, как аскетическая пища на тощее тело незнакомца. Но возникшие между ними препятствия сводили с ума.
Казалось, что не было никакой возможности преодолеть их. Все, что они могли сделать, — так это, запинаясь, обменяться случайными словами и обрывками мыслей. Иногда казалось, что их умы на грани встречи — при этом в глазах пришельца вспыхивала призрачная улыбка, появлявшаяся даже на его лице, — но, при достижении предела понимания, между ними снова устанавливалась стена.
— Ты чего-нибудь добилась? — спустя некоторое время спросил Хазефен Муери.
— Ничего. Абсолютно ничего.
— Ты не можешь хоть приблизительно догадаться, о чем он говорит? Или зачем он здесь?
— Это своего рода эмиссар. Это очень похоже на истину.
— Ты просто так думаешь или что-то подтверждает это?
— Видишь кусочки джикского панциря, которые он носит? Это знаки высоких полномочий, — сказала она. — Знак на груди называется Гнездо-талисман, и он сделан из панциря погибшего джикского воина. Они бы не позволили ему вынести его из гнезда, если бы это не символизировало выполнения специальной миссии. Для нас это что-то типа маски вождя. Браслет, скорее всего, дар Гнезда-мыслителя, помогающий ему фокусировать мысли. Несчастная потерянная душа, браслет не принес ему особой пользы, правда?
— Гнездо-мыслитель?
— Это его наставник. Его учитель. Не проси меня объяснять все это сейчас. В любом случае для тебя это всего лишь рой насекомых.
— Я уже говорил, что сожалею…
— Да, — перебила Нилли Аруилана. — Ты говорил, что сожалеешь. В любом случае он наверняка прибыл сюда со специальным сообщением, а не для того, чтобы нести обычную туманную чушь, которую рассказывают нам вернувшиеся пленники, если они вообще что-нибудь рассказывают. Должно быть, он живет в Гнезде с трех или четырех лет, потому что почти не помнит нашего языка.
Хазефен Муери угрюмо почесал шерсть на щеке.
— У тебя есть какие-либо предположения? — через некоторое время спросил он.
— Только очевидное. Пошли за моим отцом.
— Ах, — вырвалось у Хазефена Муери. — Разумеется!
— Летописец говорит на языке джиков? — спросил Кьюробейн Бэнки.
— Идиот, у летописца есть Чудодейственный камень, — отозвался Хазефен Муери. — Барак Дайир! Барак Дайир! Разумеется! Достаточно одного прикосновения к нему, и все тайны разгаданы!
Он хлопнул в ладоши. Появился бейлиф.
— Разыщи Креша и вызови его сюда, — он обернулся. — Перерыв до прихода Креша.
Тем временем летописец'находился в своем саду естественной истории, расположенном в западном квадрате города, наблюдая появление кэвианди.
Много лет назад, в Венджибонезе, в видении времен Великого Мира, он проник в место, называвшееся Деревом жизни. Там народ с темно-синими глазами собрал разные виды диких животных и поместил их в клетки, в которых воспроизводились естественные условия. К своему великому ужасу и огорчению, спавший Креш обнаружил среди помещенных там животных даже своих предков и таким образом он узнал, что его народ, считавший себя людьми, не такого уж высокого уровня и во времена Великого мира рассматривался как просто животные, которых можно было коллекционировать и сажать в клетки.
Многие из животных, увиденные Крешем в тот день проникновения в отдаленное прошлое, погибли во время Долгой Зимы, и их виды навсегда исчезли с лица Земли. Само Дерево жизни давным-давно превратилось в пыль. Но Креш создал в городе Доинно свое Дерево Жизни, возвышавшееся над спокойным заливом: походивший на лабиринт сад, где для изучения им были собраны животные со всех концов континента. Там у него были водные страйдеры, барабанные животы, дан-сероги и множество других зверей, которых встречали люди во время своих миграций после того, как покинули родовой кокон. У него были длинноногие стинчи-толы с голубым мехом, чьи души соединялись каким-то непонятным ему образом. У него были стада толстоногих красных скантинов. Были и розовые липкие, с длинными ядовитыми зубами черви, длиной превосходившие высоту человека, которые жили в паровой грязи из приозерных мест. У него были кмары, крис-поллы, стакимандры. У него были габулы. У него были степторы. У него была стая насмешливых обезьяноподобных зверьков, обитавших на деревьях, которые, когда люди впервые проникли в Венджибонезу, забрасывали их кусками помета.