- Молодой человек, - сказал старый стервятник, - у вас большое будущее, это я вам говорю. Чего того Миха на этом свете не видал, а вот такого, прошу прощения, богатства! Вы будете иметь успех в высшем обществе. М-да!

Черт знает что! Не хватало из меня делать героя нашего времени, покоряющего с помощью своего личного ледоруба заоблачные высоты высшего света. Конечно, новые времена - новые ценности, но не до такой степени, господа.

Потом договорившись, что на следующий день я сам зайду за фотографиями, отправляюсь восвояси.

Мое появление в родном доме вызвало разные чувства. Baн Ваныч с похмелья решил, что я взял валютный пункт обмена и потребовал за молчание две бутылки родной. Они тут же явились перед его люмпенским носом, что окончательно убедило отчима: дело нечисто.

- Дымок, но я молчок, - убеждал он. - На атасе я завсегда готов стоять! Атас - рабочий класс!

- Вот именно: рабочий класс, - сказал я и попросил найти мне автомобильчик на ходу.

Мать пустила слезу: ой, сынок, по той ли дорожке идешь, не по кривой ли? Катенька прыснула от смеха: наш Митек, как денди лондонский одет. В ответ я счастливлю её импортной кредиткой на мороженое.

Как мало нужно для счастья: кому-то бутылку родниковой, кому-то остров с пыльными кипарисами, кому-то власть всласть, кому-то любовь...

Когда-то я любил девочку. Как жаль, что она погибла, если бы этого не случилось, мы бы повенчались в церкви и жили счастливо. Жили счастливо? Неуверен. Как можно быть счастливым в несчастливой стране?

... Поутру отправляюсь в район Курского вокзала, проживающего по законам зоны. В бесконечных переходах пахнет просмоленными шпалами, розовощекими крысами, мочой и бомжами. В одном из переулочков нахожу старую усадьбу с пристройкой, похожей на конюшню. Как утверждает столичная летопись, раньше здесь находилось постоялое местечко для вокзальных извозчиков и животины - лошадей и осликов. А что теперь? Верно, лечебное учреждение под странным названием "Вагриу" при спорткомитете России. Сюда мне и надо, а вернее к лекарю Григорьянцу. Очень хороший специалист, признался управляющий дамского клуба, мы без него, как без рук. В чем я скоро и убедился - убедился в том, что лапы у эскулапа, как у коновала. Узнав по какой причине я предстал перед ним, он расцвел маковым цветом. Был упитан щекаст, неприятно щетинист и рукаст; на руках - волосы, как у Кинг-Конга. Без лишних слов лекарь направляет меня в лабораторию сдавать анализы урины.

- А вы не Лисичкин? - интересуется медсестричка с детскими косичками, выдавая мне баночку из-под майонеза.

- А это кто?

- Олимпийский чемпион по художественной гимнастике.

- Нет, я чемпион по гребле и каноэ, - серьезно отвечаю, удаляясь с мелкой посудой в гальюн.

После сдачи анализов на благонадежность я снова предстаю перед Кинг-Конгом. Тот натягивает прорезиненную перчатку по самый локоть и требует, чтобы я сдернул брюки - с себя, разумеется.

- А зачем?

- Надо, - получаю уклончивый ответ.

- Э, нет, мы так не договаривались с Аркадием Петровичем, - говорю я, припоминая, как однажды, перед армейской службой, уже проходил неприятную во всех отношениях врачебную процедуру.

- А без этого я не дам лицензию на работу, - предупреждает вредитель в белом халате.

- Я здоров, как бык, - раздражаюсь.

- Это решать мне, - оппонент неуступчив, как осел.

- Доказать?

- Докажите?

Не люблю спорить. Зачем пустельга, если можно обойтись без нее. Я беру стул со стальными искривленными ножками и завязываю два узелка - на добрую память о себе. В ответ Кинг-Конг, натужась, развязывает эти узелки.

- Тем более, - говорю я, - не могу вам довериться. - И выхожу вон из кабинета, оставив ветеринара не у дел.

Понимаю, что каждый выполняет свой профессиональный долг, однако не с таким же остервенением, господа из "Вагриу".

Потом быстрая поездка на такси по Садовому кольцу - и я в арбатских переулочках. Надеюсь, мастер Хинштейн не отдал в розницу мои фотографии? Поднимаюсь по знакомой парадной лестнице. Дверь открывает вся та же невозмутимая, как могильная плита, Моника из Полтавы.

- А, Димочка, жду-жду, - необыкновенно радуется старый фотограф. Прекрасные снимки. - И льстит. - Какая таки богатая фактура?

Я вижу, что Михаил Соломонович нехорошо возбужден, за суесловием скрывая некое намерение. Что такое? Не мечтает ли он выставить фактурное фото в парижском салоне мадам дэ Кандессю? Отнюдь, щерится шутке фотограф и предлагает... работу.

- Какую? - не понимаю я.

- По прямому, так сказать, назначению, - улыбается, как мэр на празднике города.

- То есть?

Господин Голощеков оказался прав: конкуренция на рынке порока работала отменно. Не успел я запечатлеть на пленке свою богатырскую стать, как старый папарацци решил заработать свой процент на сделке, сведя вместе два любящих сердца. По его уверениям меня ждет удивительная ночь и в ней дама, мечтающая о фейерверочной любви. Я пожал плечами: а как же договор с клубом "Ариадна", нехорошо, простите, начинать трудовую деятельность со лжи? Человечек с лейкой захихикал и задал несколько уточняющих вопросов. После моих ответов выяснилось, что договор вступает в силу только через неделю.

- Бюрократ Аркаша, ох, бюрократ, - радовался фотограф, потирая ручки. - Из бывших строителей коммунизма, любит бумажку, больше, чем букашку, то бишь человека.

- Ну я не знаю, - сомневался.

- А потом, Дмитрий, - был настойчив и подвижен птичьим личиком, проверим, так сказать, боевую и политическую подготовку! И не запросто так, - и назвал сумму, с которой дама готова расстаться после ночного бдения при свечах.

- Семьсот баксов? - переспросил я.

- Именно таки так, - подтвердил фотограф и сделал оригинальный вывод, что стоять у мартена куда труднее и за это не платят таких сумасшедших денежек.

Я посмеялся: ещё неизвестно, что легче: стоять у мартена или лежать у домны. На этой веселой ноте мы ударили по рукам. Я получил листочек с номером телефона и конверт, где угадывались снимки для отдела кадров дамского клуба.

- Заходьте ещо, - облизнула плодоягодные губки наша доморощенная Моника Порывай на прощание.