К счастью, все обошлось. Когда покойник оказался на лесах, я привязал свободный конец веревки к заднему бамперу моего автомобиля. Чтобы в бетоне не образовалось пустот, мне придется уложить слой свежего раствора снизу, под трупом. Необходимо все предусмотреть! Я занялся приготовлением раствора. Горизонт понемногу светлел. Я начинал чувствовать усталость. Но от соперника я освободился... Я хорошо поработал! Тело надежно укрыто в стене, и ни один клочок одежды не выдаст его присутствия. Раствор приготовлен по всем правилам и к утру должен схватиться...

Одно обстоятельство заставляло меня проявлять беспокойство. Я основательно продвинул вперед работу строителей, а они-то хорошо должны помнить, на каком уровне находилась бетонная заливка. Поэтому необходимо предупредить их появление на лесах.

Пришлось думать, под каким предлогом это сделать, голова уже плохо соображала, и я отложил уловку на потом. Когда я уселся в машину, часы показывали пять утра. У меня в багажнике лежали ковер и чемодан с вещами, принадлежавшие Норману. Конечно, они могли и подождать, поскольку места много не занимали и я смог бы пристроить их куда-нибудь в течение дня, но... Голова у меня была тяжелая, в глазах роились мушки, я чувствовал себя настолько измотанным, что мне было на все наплевать. На преступление Глории, на ее измену, на самого себя... Мне хотелось одного: принять горячую ванну и часик поспать... Вскоре я приехал домой. Наступал рассвет!

Рассвет!

На этот раз я не ошибся. Наступал серенький рассвет, время, когда приводятся в исполнение приговоры... Тюрьма просыпается задолго до общего подъема. Слышен глухой нарастающий шум, напоминающий шум пожара, то затухающего, то вспыхивающего вновь. Я замечаю, как земля переходит из ночи в день. Жизнь, по крайней мере, других людей, вливается в вечное движение человечества. Жизнь того, кто должен умереть, подходит к концу. Приговоренные к смерти умирают на рассвете. Рассвет — вот он... Сырые низкие облака, непросохшие капли дождя на страшном сооружении во дворе... Я шевелю языком, он прилип к гортани. Хочется пить, я устал и опустошен, я похож на осеннее дерево.

— Что, глотка пересохла? — спрашивает Феррари, услыхавший, как я покашливаю.

— Да.

— У меня тоже, словно я вчера надрался...

— Так оно и есть... — говорю я ему.

— Что?

— Мы перепились нашим прошлым, разве нет?

— Да, ты прав...

— И у него гадкий вкус, ты не находишь? Вкус ржавчины и помойки...

— Помойки, это так, — одобрительно кивает он. — Именно помойки!

Время подгоняло меня, поскольку необходимо было вернуться на завод к восьми часам, когда возобновляется работа. А сейчас около шести, но я уже дома. Оставил автомобиль на улице и поднялся в спальню. Глория все еще спала, сном глубоким и спокойным. Я попытался с ней заговорить, но она не реагировала. Видимо, я дал ей слишком большую дозу снотворного. Тем лучше: мне хотелось все завершить к моменту ее пробуждения... Я разделся и стал под холодный душ. Растерся перчаткой до такой степени, что все тело у меня начало гореть. После душа принял две таблетки макситона и переоделся в чистое, затем спустился в кухню и выпил чашку крепчайшего кофе. При такой интенсивной терапии усталость моя испарилась, словно роса после восхода солнца.

В доме стояла тишина, в окна сочился бледный рассвет. В запасе у меня оставалось еще минут тридцать. Беспокоила мысль о ковре и чемодане, лежавших в багажнике моего автомобиля. Мне не терпелось от них избавиться. Может быть, сжечь все это добро в отопительном котле и сделать это немедленно, пока не проснулась служанка? Но я вспомнил, что ткани, сгорая, издают такой неприятный запах, что могут всполошиться все соседи, решившие, что у нас пожар. Однако я не мог возить с собой эти компрометирующие меня вещи. Случись расследование полиции по поводу исчезновения Нормана, в хорошенькую ситуацию я могу попасть... И мне в голову пришла мысль — хитрая мысль, умная, гораздо умнее, чем все предыдущие. Не надо уничтожать все это барахлишко, не надо прятать его. Просто сделать так, чтобы все это у меня украли.

Я достал чемодан и ковер из багажника и переложил на заднее сиденье. Затем набрал грязи и замазал ею номерные знаки. После этого я поехал по направлению к Монмартру... На маленькой улочке Барбес я остановился, вылез из машины и ушел, не заперев дверцы на ключ. Вокруг ни души, но к вечеру, я был уверен, и чемодану и ковру кто-нибудь «приделает ноги»... Я оставил светящимися габаритные огни, это должно было привлечь внимание любителей пошарить в оставленных автомобилях. Я спустился по бульвару Клиши и остановил такси, назвав адрес завода. Я приехал туда минут за пятнадцать до начала смены. Мне оставалось выполнить последнюю и довольно тонкую часть операции: любой ценой не допустить на строительные леса рабочих-каменщиков. Я стал ожидать их появления возле заводских ворот, делая вид, что рассматриваю объявления на доске... Наконец я увидел их... Все они были на велосипедах, с сумками через плечо, и мне подумалось, что я улажу это дело довольно легко. Нельзя допустить даже мысли, что вся моя операция сорвется из-за этого обстоятельства. Каменщики раньше никогда меня не видели. Когда они проезжали мимо, я сделал вид, что один из велосипедистов случайно зацепил меня колесом, и упал.

— Вот черти неловкие! — закричал я. — Небось, уже с утра поддали!

— Ты сам поддал, чучело! — заорал в ответ старший из них.

— Да как ты смеешь! — взвился я.

— Ты сам виноват, надо было смотреть по сторонам!

— Вы сейчас же извинитесь передо мной!

— Пошел бы ты...

Подоспели мои служащие. И тут каменщики поняли, что я — хозяин, владелец завода, и сразу изменили тон. Они принялись извиняться, но я не стал слушать их жалкое бормотанье и велел немедленно убираться ко всем чертям, пообещав, что не премину сообщить об этом их хозяину. Понурившись, они повернули обратно. Мне было жаль их, поскольку они теперь вполне могли быть уволены, но обстоятельства вынуждали меня поступить именно так. Пришлось позвонить их начальству и рассказать о нашей стычке. При этом я предупредил, что вина их не очень велика, но, дабы сохранить свое лицо в глазах персонала, попросил прислать других каменщиков.

Передо мной извинились и пообещали сделать все необходимое. После этого я заперся в своем кабинете и, положив голову на руки, проспал два часа. Когда я проснулся, то первым делом подошел к окну и глянул на стройплощадку. Двое каменщиков усердно работали там, куда я замуровал труп. Все шло так, как было задумано. Я попросил одного ив мастеров отвезти меня домой, сославшись на то, что оставил свою машину механику в гараже с просьбой отрегулировать тормоза. Разумеется, мастер поспешил выполнить мою просьбу, и в одиннадцать часов я уже был у себя дома в Гарше.

Маринетта напевала в унисон пылесосу, таская его по ковру. Радио передавало тягучую мелодию, вполне соответствующую настроению. Мутный свет осеннего утра наполнял дом, делая его похожим на аквариум.

— Мадам встала?

— Еще нет...

Я поднялся на второй этаж и вошел в спальню. Глория проснулась, но, похоже, совсем недавно. Она сидела в постели, опершись на подушки. Руки сложены на одеяле, взгляд потерянный. Она все еще не могла прийти в себя после той дозы снотворного, что я ей дал. Взгляд ее остановился на мне, в глазах промелькнул страх.

— Ну что, — спросил я, — как ты себя чувствуешь?

В ответ она разрыдалась. Я приблизился... присел на край кровати.

— Поговорим?

— Как хочешь...

— Послушай, давай не будем касаться твоей... твоей измены... Это отдельный разговор, может быть, позже мы к нему вернемся, может быть, и нет...

— Господи, Шарль...

— Ты мне одновременно сообщила две новости, — продолжал я, — вторая в житейском плане гораздо более серьезная, чем первая, давай займемся ею. Этой ночью, пока ты спала, я сделал так, чтобы тело твоего любовника исчезло навсегда...