Только у Савеловского он взглянул на часы: все о Любе думал. Ничего не придумал и взглянул на часы. Выло половина второго, тринадцать тридцать. Час туда, час обратно, час на разговор там. Половина пятого, значит. А к семи — на выпускной вечер. В общем, успевал.

Настроение было тревожно-радостное. Хотелось скорости, погони, азарта. Но Дмитровское шоссе — это Дмитровское шоссе: непонятные сужения, постоянный ремонт проезжей части и пробки, пробки...

Дал себе волю только за окружной, да и то в рамках: обгонял как положено, осевую не пересекал (да и не позволяли встречные), за сто получалось лишь на коротких отрезках. Так незаметно и прикатил. Прибился у глухого бесконечного забора и сверился с Любиным планом. Этот забор по счету третий. Пожалуй, следующий участок. Поехали. Вот он, коричневый забор, который тянулся долго-долго. Гектар, что ли, участок? Или два? Ворота, калитка с особо отмеченным Любой фирменным знаком: веселая оранжевая девчоночья рожица с косичками растопыркой, с задорно прищуренным левым глазом. Работа Ксении пятилетней давности. И далее по Любиной инструкции: Сырцов подпрыгнул, лег животом на верх калитки, перегнулся и легко открыл задвижку.

Прямо у ворот его встретил громадный пес — московская сторожевая, чрезвычайно свирепая с виду, но, по утверждению той же Любы, приходящая в восторг от появления всякого нового живого существа.

— Скучно, Кабыздох? — спросил у пса Сырцов, и пес энергично завилял хвостом, подтверждая, что было скучно, а сейчас, после появления его, Сырцова, стало значительно веселей. Сырцов погладил пса, почесал за ухом. Пес игриво ткнуло: носом ему в живот. Дальше пошли вместе.

На теннисном корте, постепенно завоевываемом пучками жесткой травы, у рваной сетки человек в старинном и абсолютно новом шерстяном тренировочном костюме с гербом и буквами «СССР» подагрически делал физкультурную зарядку. Он решительно разводил руки и нерешительно приседал. До Сырцова донеслось — или почудилось? — легкое потрескивание. В коленях физкультурника?

— Здравствуйте, Дмитрий Федорович! — не дойдя метров десяти, как можно ласковее поздоровался Сырцов. Дмитрий Федорович в приседе, двигая глазами, глянул на него, ничего не сказал и, выпрямившись, шумно выдохнул носом: Пес, сделав несколько шагов, уселся как раз посредине между Сырцовым и Дмитрием Федоровичем, который, видимо, заканчивал зарядку: вознеся руки вверх, тряс кистями. Потряс, потряс и побежал на месте. Во всяком случае, ему казалось, что бежал. Добежал, интенсивно подышал (теперь ртом) и наконец строго осведомился:

— Как вы сюда попали, молодой человек?

— Через калитку с веселой рожицей, — с готовностью объяснил Сырцов.

— Я вас не звал, — подумав, сообщил Дмитрий Федорович.

— Я об этом знаю. Пришлось явиться по собственной инициативе. По делу.

— Ко мне? — удивился Дмитрий Федорович.

— Именно к вам.

— Уже шесть лет у меня нет никаких дел.

Пес с неподдельным интересом вертел башкой. Если говорил Дмитрий Федорович, то смотрел на Дмитрия Федоровича, если Сырцов, то на Сырцова.

— Дело касается вашей внучки Ксении, — строго сказал Сырцов.

— Что с ней? — человеческим голосом ужаснулся Дмитрий Федорович.

— Вот об этом я бы и хотел с вами поговорить.

— Тогда прошу в дом, — поспешно пригласил хозяин.

Один раз торжественно гавкнув, пес потрусил по тропке. Они шли за ним.

Устроились на террасе за соломенным столом. Дмитрий Федорович снял белую полотняную кепку, положил руки на стол. Руки видимо дрожали.

— Я вас слушаю, молодой человек.

— Ваша внучка Ксения бесследно исчезла. Ушла из дому.

— Сама? — быстро спросил Дмитрий Федорович.

— Сама. Она оставила записку вашей дочери. Просила ее не искать.

— Где записка?

А действительно -где? Почему она не у него, Сырцова? Он не то что забыл про нее, он просто не придал ей никакого значения: такие записки пишут не для того, чтобы дать какие-либо концы, такие записки пишут для того, чтобы эти концы прятать. Но все-таки старик прав: записка должна быть у него.

— У Светланы Дмитриевны.

— Значит, записки нет. А может, вы меня обманываете?

— Зачем?

Дмитрий Федорович задумался, ища мотивы сырцовского вранья. Не нашел.

— А кто вы такой?

— Я — Сырцов Георгий Петрович. Светлана Дмитриевиа просила меня найти Ксению.

--Наняла, наняла, — обрадовался Дмитрий Федорович. — Теперь за просто так никто ничего не делает. — Но, вспомнив про Ксению, испугался еще раз. — Как по-вашему, с Ксенией ничего страшного не случилось?

--Я думаю, что пока еще нет.

--Пока, пока, — недовольно отметил словечко Дмитрий Федорович. — А потом?

--А потом — не знаю. Вот поэтому-то я и хочу как можно быстрее найти ее.

--Действуй решительно и осмотрительно, — дал партийный совет Дмитрий Федорович. — Найдешь, я тебе деньжат подкину. Помимо Светкиных.

 Стимулирующий посул не произвел на Сырцова впечатления. Он делом занимался:

--Когда в последний раз вы видели Ксению?

— Дней десять тому назад. — Дмитрий Федорович замолк и закатил глаза, подсчитывая, когда это было. — Седьмого. На день ошибся. Девять дней тому назад.

— По сути, перед самым ее уходом: она ушла неделю назад. Теперь подумайте еще раз и постарайтесь вспомнить какие-нибудь странности в Ксенином поведении, что-нибудь необычное во время ее последнего визита.

Мыслительный процесс слегка скривил брыластое личико Дмитрия Федоровича. Он выдернул из ноздри толстый седой волос, тщательно изучил его визуально, вздохнул, бросил волос на пол и признался:

— Не могу вспомнить, ничего такого не заметил.

— О чем вы говорили?

— Ну, как обычно. Ругала она меня за то, что выпил рюмку перед обедом. Кстати, выпить не хотите? — но тут же сам сообразил: — Вы же за рулем, вам нельзя. Да, еще что? Расспрашивала меня про былые времена...

— Что именно про былые-то времена?

— Про Светкиных мужей. Их, я вам признаюсь, молодой человек, много было. И все как один полные засранцы.

— Уж и все... — посомневался Сырцов.

— Все, все! — заверил Дмитрий Федорович. — Особенно первый, Олег Торопов. Певец, видите ли! Бард! Вот из-за таких и произошло все. — Он вдруг насупился и, окрысясь, спросил: — Вы — демократ?

— Я — сам по себе, — туманно ответил Сырцов, по Дмитрий Федорович удовлетворился ответом:

— То-то же. Ну еще что? На прощание обняла меня, поцеловала, сказала: «Пропадешь ты без меня, дед!» Вот! Вот! — С каждым «вот!» он тыкал указательным пальцем перед собой. Дважды ткнул. Умолк. Уголки рта пошли вниз, он хлюпнул носом. — Девочка моя. Свет в окошке. Извините меня.

Подхватился и с неровной старческой быстротой скрылся в доме. Поплакать, надо полагать. Но откуда-то из домовых глубин донесся чуть слышный скрип и еле уловимый звон. Опять ошибся Сырцов, слишком часто стал ошибаться. Там, за кулисами, Дмитрий Федорович не плакал, а преодолевал слезы. Выпивал.

Вернулся бодрым и деловым. Заявил:

— А сбежала она от родителей. Светка, хотя и дочь моя, но, честно признаюсь, припадочная дура, зятек — зарвавшийся наглец. Новые хозяева жизни, видите ли! Забыли, что полжизни из моих рук ели. Я с ними десять минут побуду — выть хочется. А каково Ксюше целыми днями эти рожи видеть? Уж поверь мне... Тебя как зовут?

— Георгий.

— Уж поверь мне, Георгий, от них сбежала моя девочка. Найди ее, а? У меня на даче будет жить, и все будет в порядке.

Дмитрий Федорович успокоил себя. Снова сел за стол, поощрительно подмигнул Сырцову, и вдруг оживленное порозовевшее лицо застыло: что-то увидел за сырцовским плечом. Сырцов обернулся. Через широко открытую раздвижную дверь было видно, как по тропе, ведущей к террасе, шел темнолицый человек. В длинных волосах и с бородой веером. Заметив, что на него смотрят, он приветственно поднял руку и улыбнулся.

А ступив на террасу, уверенно заговорил: