— А Махову как объясняешь?
— Он не спрашивает.
— Передовой, — без восхищения оценил бывшего своего начальника Сырцов. — А что, Вовка, двинем в ресторацию, пожрем от пуза, а?
— Не хочу сюда. Да и некогда. Что у тебя, Жора?
Уселись вдвоем на скамейку, как по команде закинули ногу за ногу. Левую на правую. Глянули друг на друга, рассмеялись.
— Как опереточные комики, — сказал Демидов.
— Похоже, — согласился Сырцов. — Ты можешь для друга совершить малое должностное преступление?
— Это смотря какое преступление и для какого друга.
— Для меня. А преступление, я уже объяснил, — малое.
— Тогда начинай.
— На Фрунзенской набережной в пентхаузе обитает семейство банкира Логунова.
— Знаю, — перебил Демидов. — Излагай конкретную просьбу.
— Горничной в этом доме служит чаровница Эля. Элеонора Михайловна. Мне бы про нее поподробнее узнать.
— Ну и узнавай.
— Лучше ты, Володя. Из солидной конторы серьезный звонок в РЭУ. Или где там эти договора с прислугой заключаются. Сразу же страх, уважение и правда. А мне, частному лицу, обязательно вола начнут вертеть.
— Что тебя интересует?
— Все, Володя. Происхождение, родственные связи, просто связи, места прежней работы, ухажеры, подруги...
— Такого, Жора, в РЭУ не знают.
— Не скажи. Сооружение это на крыше под пристальным вниманием всей округи. А уж дамочек из РЭУ — наверняка.
— Другая закавыка. Этот пентхауз у нас под присмотром в связи с убийством. .
— Марии Елагиной, — грустно добавил Сырцов.
— Откуда тебе это известно? — обеспокоился из-за утечки сведений Демидов.
— Знаком с ней был, Вова.
— Так тебя надо в свидетели!
— Леонид уже пытался меня притянуть.
— Вот ведь паразит! А группе — ни слова!
— У него против меня ничего нет..
— Но все-таки брал тебя за бока! Существенного, понятно, нет. А что-то беспокоит. Он — суперсыскарь, Жора. С замечательной интуицией.
— Значит, не будешь мне помогать, — резко сократил разговор Сырцов.
— Зачем тебе эта Элеонора?
— Насиловать буду! — взъярился Сырцов.
— Не ори, — строго сказал Демидов. — Дело-то действительно мутное. А тут еще ты со своей идиотской просьбой. Честно, как на духу, Жора: твои эксперименты с Элеонорой не повредят нашему расследованию?
— А мне откуда знать? — Сырцов еще только остывал. Не остыл.
— Теперь еще. Если зацепишь нечто любопытное, дашь мне кончик?
— Обещаю.
— И я тебе обещаю. Завтра утром позвони, я к десяти буду знать, что тебе надо. Договорились?
— Договорились. — Сырцов остыл окончательно и философски взгрустнул: — Любопытные перемены с нами происходят, любопытные! Рассчитать, просчитать, предложить, извлечь выгоду. А ведь мы с тобой друзья. Мы — друзья, Вова?
— Друзья.
— Так что же мы как на рынке?
— Сейчас нам с тобой по-другому нельзя.
— Это почему же?
— Маленький нюанс: я служу, как могу, правосудию, а ты — клиенту.
По-настоящему воткнул ему Демидов, истинно воткнул. Неважно, прав он или не прав в данном конкретном случае. Он вообще прав. Сырцов отвернулся, посмотрел на громадный желтый дом и сказал смиренно:
— Наверное, ты прав, — и встал. — Но все-таки я позвоню тебе завтра в десять.
Глава 25
Кончался рабочий день. И по времени (восемнадцать двадцать три было на его часах), и по физическому состоянию (раздрызган, раздерган, размазан как мокрая половая тряпка), и головка уже вовсе не варила. Домой, под душ, на тахту.
И вспомнил тахту. Такую, какую увидит, придя домой. Разбросанные в судорогах совокупления простынки, скомканные подушки, раскиданные по полу вокруг майка, трусы, носки. Сырцов аж вслух застонал от отвращения.
А потом птичку-колибри вспомнил. И аккуратную такую -прямо-таки изящная геометрическая фигура — дырку с лучиками в стекле окна. Подсознательно дырка эта и не забывалась вовсе, жила в нем постоянно тревожным звонком поджидающей всюду смертельной опасности.
С появлением этой аккуратной дырочки бытовое его существование осложнилось до невозможности. Ни войти в дом по-человечески, ни выйти.
Сырцов оставил «девятку» у Садового кольца и к дому пробрался не многим известным путем: через подъезд серо-синего дома на Садовой, а далее закрытым двориком, из которого был уже никому не известный выход к его подъезду — подвал, ремонтировавшийся беспечными предпринимателями. Для успокоения Сырцов помочился в подвале на свежештукатуренную стенку и одним броском достиг многолистного и толстого вяза, от которого до дверей было метров пять. Не успеют, если что, не должны успеть!
Меж дверей, подождав недолго, быстро набрал код и, ворвавшись в вестибюль, кинул себя на пол, попутно выдернув из-под мышки родимый «байард». Пол был прохладен, а вестибюль пуст.
Последняя возможная засада — в его квартире. Уходя вчера вечером, он просто захлопнул дверь, так что держал ее сейчас лишь английский замок. Стоя далеко сбоку, Сырцов, медленно повернув ключ, ударом ноги распахнул дверь и сжался в комок в бетонном уголке.
Потом, посвистывая, ходил по пустой квартире, гасил свет (он вчера его нарочно оставил), ликвидировал всяческое безобразие и скромно ликовал: хотя бы сегодня неприятностей не будет.
И ликовал зря, и насчет неприятностей ошибался. Бурно ожил телефон. Поколебавшись, снял трубку. Если Светлана, пошлет подальше.
— У вас что, любовница в Звенигороде живет? — недовольно спросила студентка Люба.
— Почему в Звенигороде? — задал тупой вопрос вышибленный из седла Сырцов.
— Вчера весь вечер и всю ночь звонила, сегодня с утра беспрерывно наяриваю, а вы, несносный ловелас, на лоне природы, как сомовский Маркиз, в любовные игры играете.
Сырцов пришел в себя и оскалился, как щука.
— Фразочку-то долго, наверное, придумывала?
— Долго. Времени-то у меня навалом было.
— Случилось что-нибудь, Люба?
— Случилось. У меня ухажер новый появился.
— Я серьезно, Люба.
— И я серьезно. Сначала незаметно ходил за мной с самого раннего утра, не делая никаких попыток познакомиться, а когда понял, что я его засекла, сразу же пристал как бы от обуревающих его чувств.
— А может, они его и вправду обуревают?
— Я что, обуреваемого от необуреваемого не отличу?
— Я — обуреваемый или необуреваемый?
— Вы — беспечный и легкомысленный. Неужели не понимаете, что за всеми этими подходцами одно — поиск Ксюши.
— Давайте, Любаша, про подходцы.
— Подходцы — элементарные: вроде он меня давно уже заприметил, месяца полтора как, а подойти от застенчивости боялся потому, что я чаще всего с подружкой была, с высокой такой, худенькой брюнеткой. А теперь брюнетки нет, и он подошел. И сразу же поинтересовался, не поссорились ли мы с брюнеткой.
— И долго вы с ним беседовали?
— От памятника Энгельсу до Мансуровского.
— Много успели. Каков он?
— Красавчик. Вроде Ваньки Ряузова. По-моему, не шибко умен.
— Что ж, спасибо за информацию, Люба.
— Ну и ну! Вы думаете, это все? Я специально для вас согласилась на свидание с ним.
— Неужто вам неизвестно, что инициатива наказуема! Когда свидание?
— Через пятьдесят минут. В восемь. Опять же у памятника основоположнику. Вам ведь хочется на него посмотреть?
Не очень-то и хотелось, но придется. Ни душика тебе, ни тахты. Сырцов непроизвольно вздохнул и проинструктировал:
— Вы, Люба, минуток на десять—пятнадцать опоздайте, ладно? Я там без вас немного покручусь, осмотрюсь...
— А потом за нами будете незаметно следить, да? — азартно догадалась Люба.
— Только Бога ради, не старайтесь меня обнаружить! — испугался Сырцов.
— Я — дура, да? — обиделась Люба и повесила трубку.
Машину он оставил в Хрущевском и пешком спустился по Пречистенке к весьма гордому собой Энгельсу. Хорошее место для работы: все просматривается насквозь, масса уголков для неподозрительного пребывания в них.