— Я не льстец, я рядовой чиновник, по мере своих возможностей аккуратно исполняющий свои обязанности, — возвратился к делам Сырцов. Теперь можно было безбоязненно возвращаться на служебную стезю: почва вспахана по всем правилам.
— Я внимательно слушаю вас, Георгий Петрович, — глубоким официальным голосом заверила Софья Мамедовна. Не улыбнулась даже.
— Нас, — Сырцов отделил и выделил слово «нас», — интересует семейство Есиповых.
— Никакого семейства нет. У нас прописаны мать и дочь, но уже год, как дочь здесь не живет.
— А глава семейства? Отец, муж?
— Отсутствует. Был лег пять тому назад изгнан за пьянство. Сошелся с дворничихой с Севастопольского проспекта. Вот у него — семейство, — улыбнулась Софья Мамедовна. — Но, я думаю, вас в первую очередь интересует Элеонора?
— Именно, Софья Мамедовна! — восхитился ее догадливостью Сырцов.
— Очень милая, обходительная девушка. Несмотря на то, что последние годы они с матерью живут в достатке, не загордилась, не стала заносчивой, все такая же вежливая и приветливая. Но последний год я ее почти не видела и не общалась. Может, за это время и переменилась.
— А откуда достаток? Мать хорошо зарабатывает?
— Им постоянно и щедро помогает брат Клавдии Юрьевны. Он — коммерсант.
— Ну, а что вы можете сказать о Есиповой-старшей?
— То, что она — не Есипова. Она — Рузанова...
Обухом по темечку. Софья Мамедовна говорила еще что-то, но он не слушал и не слышал. Ему был необходим телефон. Уловив паузу, Сырцов сделал улыбку и душевно произнес:
— Вы мне очень помогли, Софья Мамедовна. Теперь мне все ясно. И вновь зовут дела. — Он встал. — Большое вам спасибо. До свидания, Софья Мамедовна. Очень, очень надеюсь, что до скорого.
Сырцов нежно поцеловал благосклонно протянутую ручку и быстренько вымелся из помещения.
Телефон-автомат, слава Богу, был исправен. Сырцов, найдя в книжке на всякий случай записанный номер телефона дачи Дмитрия Федоровича, тщательно набрал его. Откликнулась незабвенная Ольга Лукьяновна.
— Ольга Лукьяновна, здрасьте! Это вас Георгий Сырцов беспокоит. Помните меня?
— Не помню, — сурово отозвалась домоправительница.
— Я недавно к вам заезжал по делам Ксении, высокий такой. Помните?
— Помню. Вам что, Дмитрия Федоровича позвать? Так не могу, — с удовольствием (любила отказывать) сообщила Ольга Лукьяновна, — спит.
— А может, мы с вами вдвоем разберемся?
— Это в чем? — опять насторожилась она.
— В отчестве Паши. Я тут его недавно встретил и все не знал, как и назвать его. Все-таки он лет на тридцать меня старше, Пашей не назовешь...
— Нет у него теперь никакого отчества! — азартно прокричала в трубке Ольга Лукьяновна. — Подзаборник Пашка, и все!
— Но ведь было какое-то... — промямлил Сырцов.
— А зачем тебе его отчество?
— Я обещал его в один коммерческий магазин грузчиком пристроить. Хозяин магазина согласился, но просит сообщить сегодня полное имя, отчество и фамилию. А я одно только и знаю — Паша, — нес хреновину Сырцов и был мгновенно уличен бдительной Ольгой Лукьяновной.
— По-моему, парень, ты врешь.
— Что ж это за секрет такой, Пашино отчество?! — в отчаянии завопил Сырцов.
— И не секрет вовсе, — совершенно спокойно возразила удовлетворенная Ольга Лукьяновна. — Зовут этого паршивца Павел Юрьевич Рузанов.
— Спасибо, Ольга Лукьяновна! — на этот раз восторженно прокричал Сырцов. — Вот уж спасибо, так спасибо!
— Что-то ты больно сильно радуешься, — эти ее слова были последними. Ольга Лукьяновна без всяких там прощаний повесила трубку.
И не надо было, а поехал. Не мог не поехать. Очень уж хотелось посмотреть на богатого брата-коммерсанта, который так заботится о сестре и племяннице. По дороге, вспомнив о договоренности, приобрел в киоске литрового «Распутина».
Все было как три дня тому назад: дырка в заборе, картонный поселок, вылезший из конуры на сырцовский разбойничий свист недовольный растревоженный Малыш. Вылез, отряхнулся, как собака, встал во весь свой гренадерский рост, потянулся по-человечески и без интереса узнал Сырцова:
— Опять ты.
— Опять я, — согласился Сырцов и вынул для обозрения из пластиковой сумки «Распутина». Проследил за положительной реакцией Малыша и спросил: — Паша где?
— У себя отсыпается.
— Там? — Сырцов кивнул на теремок из коробок «Филипп Моррис».
— Там, — хрипло подтвердил Малыш и тоже кивнул, на «Распутина». — Это ты ему?
— Уж кому получится, — непонятно ответил Сырцов и направился к теремку.
Павел Юрьевич Рузанов спал. Спал бесповоротно и самозабвенно, спал, как люди спят глубокой ночью, хотя и был полностью одетым. Лишь скороходовские сандалии отставлены в сторонку. Под изучающим сырцовским взглядом Паше во сне вдруг стало неудобно: он сморщил лицо, застонал, дважды перекинул себя с боку на бок и, хотя очень не хотелось, все же проснулся. Моргая, посмотрел на Сырцова и, как попка, повторил слова Малыша:
— Опять ты.
— Как договорились, — сказал Сырцов и поставил на асфальт рядом с полосатым матрасом «Распутина». Хотелось посмотреть, как будет радоваться водочке гебист — коммерсант — алкоголик. Обрадовался, конечно, алкоголик, реалистично обрадовался, достоверно. С шальным блеском в глазу, с кривой улыбочкой, с трясением рук. И с репликой подходящей:
— Ну, ты — молоток!
— Выпьем! — предложил Сырцов.
— А то! — восторженно отозвался Паша.
Устроились на привычной бетонной балке. Малыш и возникший ниоткуда Бидон маячили в отдалении, делая вид, что беседуют.
— Позовем? — спросил Паша.
— Как хочешь. Бутылка — твоя.
— За какие такие заслуги-услуги?
— Которые ты мне окажешь.
— Бидон, стаканы тащи! — громко приказал Паша, совсем не заботясь тем, что ему придется оказывать услуги бывшему менту.
Бидон скрылся в конуре, а Малыш подошел к балке и расстелил на ней листы бесплатного «Рекламного вестника». Обеспечивал прием по вышнему разряду. Но закусь была все та же: два яблока, извлеченные из кармана Малышом и им же разрезанные на восемь ломтиков каждое. Вернулся Бидон и поставил четыре граненых стакана в ряд. Не стесняясь, Сырцов взял один из них и рассмотрел на свет. К его удивлению, стакан был мытый. И Бидон его окончательно успокоил:
— Да не дергайся ты! Водка все дезинфицирует.
Водочка заставляла вздрагивать, укладываясь в желудке, потихонечку согревала, дарила беззаботность, развязывала языки.
— Хорошо! — решил в связи с этим воздействием водочки Малыш. Уже приняли по третьей, уже готовились к неспешной беседе, уже смотрели друг на друга с симпатией. Единственно возможный вариант социального примирения!
— Приятно, — дружески поправил его Бидон.
— Надолго ли? — задал философский вопрос Сырцов.
— Сейчас приятно. А это главное. Сейчас! Сию минуту! Сие Мгновение! Остановись, мгновение, ты — прелестно! — продекламировал Бидон и приступил к разливу остатка.
— Лингвист, — похвастался за него Паша. — В Университете дружбы пародов имени Патриса Лумумбы преподавал.
— А ты — гебист, — совершенно правильно изволил отметить Сырцов. — В сером здании на Лубянке куковал.
— Это ты к чему? — осторожно полюбопытствовал Паша.
— Есть такая картинка. Парализованная старушка в кресле. И рядом — развалившаяся усадьба.Картинка называется «Все в прошлом», — выказал с намеком эрудицию Сырцов.
— Хочешь меня завести? — загорелся Паша.Не стоит, Жора.
— Тебе обязательно надо жить в конуре?
— Обязательно.
— Неужели и родственников никаких нет, у которых пожить первое время можно? А потом па работу устроиться и свой уголок найти?
— Ну, родственники у всех есть, — сообщил Паша. — Бидон, у тебя родственники есть?
— А как же! — обрадовался Бидон. — Сын. В частном банке служит. Говорят, большие деньги зашибает.
— Хочешь к нему? — спросил Паша.