— Смотри потом не пожалей, — без жалости предупредил Смирнов и, побренчав в кармане ключами, потребовал от жены: — Твоя очередь говорить, полковница в отставке.
— Шофер Элеоноры после того, как он утром ее привезет, и его концы в течение дня — вот тебе и рузановские связи, Жора.
— Принято, — весело согласился Сырцов. — Еще что?
— То, что очевидно. Поиск дачи и нынешнего хозяина ее. Хлопотно, но вполне реально, ты сам определил возможный район.
Лидия Сергеевна подняла голову:
— Ксюша, ты покатаешься с Георгием?
Ксения молча кивнула. Лидия Сергеевна опустила голову и закончила:
— Это первоочередное, Саша.
— Первоочередное сейчас нечто иное, — не согласился Смирнов, бухнулся в качалку и стал раскачиваться. Все смотрели, как он качался, и ждали, когда он изволит продолжить. Дождались. — Сейчас... Ну, не прямо сейчас, а, допустим, через часок, ты, Лида, забираешь Ксюшку и мотаешь отсюда. Алик вас проводит.
— Допускаешь? — тихо и осторожно спросила Лидия Сергеевна.
— Знаю, — ответил Смирнов и дополнил ответ: — Я их знаю.
Глава 31
То, что в дачных поселках называлось пятачком, составляли пять улиц (одна из которых — центральная, соединяющая с главной магистралью, а потому и в асфальте), с пяти сторон вливавшиеся в развеселую, бурно заросшую травой с большими песчаными проплешинами площадь. Площадь Звезды, или лучше по-французски с нижегородским: пляс Этуаль.
Хотя и хорошо знал эти места — улицы, переулки, проезжие тропы — Смирнов, но знал как обыватель, обитавший в данном пространстве. Проводив Спиридонова, Лидию и Ксюшу и приспособив к делу Казаряна, Сырцова и Кузьминского, он взгромоздился на велосипед, который нежно попискивал под его тушей, и отправился на рекогносцировку; всерьез изучать оптимальные автомобильные подходы и отходы к их даче и от нее.
Смирновская дача по нынешним временам стояла, как теперь принято говорить, в зоне повышенного риска: в конце широкого, с грунтовой колеей проулка, выходившего в довольно приличный лесок.
Вернулся в сумерки. Троица сидела за столом и ответственно играла в покер. И думать не думали, чтобы выпить. Понимали, что к ночи надо быть энергичными, как индейцы на тропе войны. Увидев Смирнова, Кузьминский отложил карты и задал всеобъемлющий вопрос:
— Ну?
— Проигрался, да? — догадался Смирнов. — И крупно?
— Тысячу шестьсот граммов «Смирновской», — признался Кузьминский.
— Как так? — не понял Смирнов.
— У нас фишка — сто граммов «Смирновской». В твою честь, — объяснил Казарян. — И договоренность: игра до твоего возвращения.
— Не за то отец сына бил, что играл, — грустно констатировал Кузьминский, — а за то, что отыгрывался. Отца у меня, к сожалению, уже нет.
— А я на что? — возразил Смирнов.
— Ты — батька. Как Махно, — не согласился проигравший и повторил: — Ну?
— Скорее всего, тихо подъедут по тропке через лес, — ответил Смирнов.
— Почему? — быстро спросил Сырцов.
— Дважды мазаться на пятачке, въезжая в наш проулок и выезжая из него — не то чтобы очень для них опасно, но, во всяком случае, крайне нежелательно: кто-нибудь да обратит внимание. Ночных влюбленных парочек здесь как собак бездомных. Вероятность того, что они по тропе вырвутся из леса, почти стопроцентная. А уходить будут по проулку на пятачок и далее как положено.
Сырцов сразу все понял, а Казарян, в связи с отсутствием в последнее и весьма длительное время сыскного опыта, — нет.
— Обратно лесом им безопаснее, — возразил он, поморгав армянскими выразительными глазами. За Смирнова ответил Сырцов:
— В ночи, по лесной тропке... Вы видели ее извивы? На скорости и в мандраже — это же наверняка остаться без машины.
— Понятно, — сказал Казарян. — Что делаем, Саня?
— Ждем, — ответил Смирнов. — А как окончательно стемнеет, я вас разведу по точкам. Оружие проверили? Я за тебя, Витя, беспокоюсь.
— Иваныч, обижаешь, — действительно обиделся Кузьминский.
— Они уже изготовились, они уже где-то рядом! — с восторженной яростью воскликнул Сырцов и наконец, бросив карты, поднялся из-за соломенного стола. — Вот теперь-то и начнется настоящий покер!
Настоящий покер начался в два часа ночи. Слепя все и вся перед собой мощными включенными на дальний свет фарами, из леса вылетел до слез знакомый Сырцову рузановский «БМВ». Осветив уснувшие окна смирновской дачи, он нырнул в проулок, а вслед за ним выскочил из-за деревьев еще один старый знакомец — могучий «джип-чероки». Смирнов предполагал, что полоснут из двух-трех «Калашниковых», но из «джипа» ударил бесконечной очередью хороший современный пулемет-стационар. Весело зазвенели, разбиваясь, стекла смирновской дачи...
Но зазвучал «узи» Кузьминского, бившего по уходившему «БМВ», но пошла прямо в лоб «джипу» очередь из «Калашникова» Смирнова, но скоростно загавкал мощный винчестер Сырцова, поражавший скаты «джипа».
«БМВ», скособочившись, помчался к пятаку, а «джип», крутанувшись на месте, замолчал и, только суетливо подергавшись, смог последовать за своим напарником.
Последним, кого увидел экипаж «джипа» (если еще он что-то мог видеть) был вставший во весь рост кинорежиссер Роман Казарян, презрительно паливший в них с одной руки из удобной и легкой штучки под названием «узи».
Начисто проигравшая автомобильная пара натужно уходила от страшного для них теперь места, уходила, чтобы только уйти, в жалкой надежде, что погони не будет.
А погоню и не собирались организовывать. Вылезший из кювета Смирнов страшно заорал:
— Я тебе, Ромка, рыло начищу!
— За что, родненький ты мой командир? — дурашливо вопросил Казарян, все еще находясь в состоянии эйфории. Смирнов завял (пар вышел) и объяснил устало:
— За то, что ты, старый армянский дед, почувствовал себя молодым.
— И зря? — заносчиво спросил армянский дед.
— И зря, — совсем грустно подтвердил дед русский.
— Они, по сути, на дисках ушли. Где-то неподалеку машины обязательно бросят, — сказал Сырцов, подойдя. Он опирался о винчестер, как Клинт Иствуд. — Что делать будем?
— Ничего, — решил Смирнов. — Бросят они свое железо у Клязьмы. И там у них наверняка дополнительная подстава. Уйдут, если уже не ушли.
— Мы кого-нибудь из них задели? — осторожно поинтересовался объявившийся рядом со всеми Кузьминский. — Я, как велено, только по колесам...
— Задели, — без сомнения ответил Смирнов. — Я достал двоих, что сзади за пулеметом. От этого сразу и замолкли.
— Раненые? Трупы? — тихо спросил Кузьминский.
— Их заботы, — безжалостно откликнулся Смирнов и предложил: — Давайте же в дом, пацаны. Посмотрим, что теперь там.
А в доме оказалось все и не так плохо, как думалось. Слава Богу, проводку не повредили, и они при ярком электрическом свете увидели картину весьма малых разрушений. Конечно, средний ряд ажурного остекления террасы выскочил начисто, под ногами хрустело битое стекло, да и в крашеных бревнах сруба отчетливо читалась длинная строчка, произведенная смертоносной швейной машинкой. Морща крупный, нечетких славянских форм нос, Смирнов с нескрываемым любопытством осмотрел свои владения и выкинул лозунг:
— За работу, дорогие товарищи!
За работу так за работу. Сырцов и Кузьминский осторожно — один домашним веником, другой дворовой метлой — сметали в кучу стеклянные осколки. Смирнов, неизвестно откуда приволокший банку с краской, приступил к замазыванию пробоин. Ворчливо отдал распоряжение подметальщикам, не прекращая ювелирной работы:
— Из рам осколки не забудьте вынуть. И все за ограду. Там справа у соседнего участка мусорная куча.
— А соседей-то будто и нет! — восхитился Казарян. Он единственный восседал на диване, ничего не делая.Только ноги поднимал, когда Кузьминский веником выметал осколки из-под дивана. — А ведь в двенадцать еще все окна вокруг светились!