Леха мало еще чего понимал и поэтому ответил, хотя отвечать на такой вопрос и не стоило:
— Вашими молитвами.
— Ну, моими молитвами долго не проживешь. Еще раз приложусь, помолясь, и придется твоим новым сослуживцам тебе гроб покупать. Знаешь, какие теперь твои коллеги любят? Заграничные, лакированные под красное дерево, с бронзовыми ручками...
— Это еще неизвестно, кому первому гроб закажут, — непринужденно ощетинился Леха. Оклемался, сволочь.
— Ну, не хочешь гроб, получишь срок к десятке поближе. Устроит?
— Не пугайте меня, Георгий Петрович. Я ведь не боюсь.
— Видали, какие у меня ученики? — похвастался Сырцов перед компанией и, вновь сосредоточась, объяснил Лехе: — Ты еще в дури после отключки и не можешь понять, что пугать тебя мы и не начинали. А возможностей напугать тебя до поноса у нас предостаточно. Вариант первый: ты молчишь, и мы понимаем, что ты будешь молчать до конца. Сам понимаешь, что отпустить тебя просто так мы не имеем права ради собственной безопасности. Тогда единственный и абсолютно беспроигрышный для нас выход: имея на то полное моральное право (ведь ты собирался убить нас четверых, так?), мы тихо кончаем тебя и быстро, но не торопясь, закапываем твое тело под заброшенным сортиром-скворечником. Твои тебя искать не будут — себе дороже. А больше никто и не хватится: насколько мне известно, ты сирота.
— Вы так не сможете, — попытался не поверить Леха.
— Ты-то смог! — жестко сказал Сырцов. — Если бы мы тебя не повязали, завалил бы всех и не поморщился. На вопросы будешь отвечать, скотина?!
— Это смотря на какие. — Нет, еще не понимал до конца боец Леха, во что он вляпался. За это и получил: на неуловимо коротком замахе Сырцов с правой врезал ему в подбородок. Леха вместе со стулом рухнул на пол, да еще и затылком вдобавок. Казарян и Кузьминский, покряхтывая, восстановили статус кво. Леха вяло помотал башкой и с трудом, разбитым в кровь ртом выговорил:
— Закованного, да? Закованного, да?
— Да, закованного, — вступил в диалог Смирнов. — Ну, а теперь расстегни его, Жора.
Сырцов без слов щелкнул ключом, снял наручники, потрепал Леху ладошкой по щеке и по-домашнему повторил:
— Будешь отвечать на вопросы, засранец?
— Буду, — принял наконец правильное решение Леха.
— Александр Иванович, я его слегка размял, теперь ваша очередь, — уступил Смирнову место вполне удовлетворенный Сырцов.
Смирнов качался в креслице. Не переставая качаться, задал первый вопрос:
— Сколько вас сегодня было в двух машинах?
Подвоха вроде бы не было, и Леха ответил быстро:
— Восемь. Трое в «БМВ», пятеро в «джипе».
— Ты в «джипе»?
— Да. На переднем сиденье с шофером.
— Значит, за старшего у боевиков. А кто главный? В «БМВ»?
— Который за рулем. Ростислав.
— Высокий блондин, накачан с избытком, правая бровь рассечена шрамом, носом слегка подергивает, в шикарном прикиде. Он? — быстро спросил Сырцов.
Леха посмотрел на него с уважением и подтвердил:
— Он. Точно он.
Ай да Сырцов! Ай да сыскарь! Атлет без мозгов, который водилой у Эли служит и которых тысячами на конвейере производят, — это про того, кто напрямую с Рузановым контактирует! Это не атлет без мозгов, это он. Сырцов, без мозгов. А его еще только что Дед похвалил. Смиренно предложил Деду:
— Александр Иванович, продолжайте.
— Каковы потери в операции? — как ни в чем не бывало продолжал задавать вопросы Смирнов. Только качаться перестал.
— Двое раненых и один вроде того... с концами.
— Убитый — пулеметчик?
-Да.
— Ты был за пассажира. Значит, и водитель ранен?
— Да. Но я руль успел перехватить.
— Где встретились с подставой?
— За Старыми Горками прямой выход на Клязьму. Там нас ждали на двух машинах. .
— Кто?
— Не знаю. В пустой «рафик» уложили убитого и раненых. А Ростислав пошел к «форду» и с кем-то там разговаривал. Потом вернулся и приказал мне наказать вас.
Дед Смирнов вздохнул протяжно, подсосал нечто в зубах, которых не было (обе челюсти — вставные) и спросил непонятно:
— За что же ты должен наказывать нас?
— Вы в нас стреляли и убили одного, — быстро сообразил Леха.
— Господи, и такой за старшего! — печально удивился Смирнов. — Жора, он — дурак или прикидывается?
— Прикидывается, — безжалостно определил Сырцов.
Смирнов шмыгнул носом, кося под маразматика, достал носовой платок, утер слезящиеся глаза и взрывно высморкался. После этого аккуратно сложил платок, возвратил его в карман и поинтересовался:
— Ты будешь нам служить, Леха?
— Это что, — вспомнив уроки Сырцова, встрепенулся Леха, — вы меня перевербовываете? Перевертыша из меня делаете?
— Нет, Жора, ты его не доучил, — укорил Смирнов. — Я тебе что — деньги собираюсь платить, в жопу целовать за доставленные сведения? Не надейся. Я свистну —ты прибежишь и доложишь нам все, что знаешь. Кто ты, Алексей Решетов, есть сейчас? Ответь мне.
— На этот глупый вопрос не желаю отвечать.
— Чему же ты его учил, Жора? — страдальчески полюбопытствовал Смирнов. — Бездарно отбрехиваться? Ложиться под первого попавшегося квалифицированного волкодава?
— Не под первого попавшегося волкодава, Александр Иванович, а под хорошего инструктора. Под меня, — возразил Сырцов.
— Помнишь, что Жуковский Пушкину написал? — спросил Смирнов и выбрался из кресла־качалки. Выбрался и стал напротив стула, на котором мирно сидел Леха. Леха увидел смирновские глаза и впервые в жизни испугался по-настоящему. Смирнов поморгал часто и процитировал Жуковского: — «Победителю ученику от побежденного учителя».
— Что-что, а Леха — не Пушкин, — убежденно заявил Сырцов.
— Об этом я догадался, — сказал Смирнов. — После того, как ты его заломал.
— Саня, — попросил Казарян, — может, хватит?
— Пока нет. — И Дед попросил Сырцова: — Жора!
Сырцов левой рукой поднял за грудки Леху и правым
коленом ударил его по яйцам. Очень больно было Лехе. Он прижал локти к паху и немужественно застонал. Он стонал в скверной позе и туго соображал. Смирнов, слегка модифицировав, повторил давний и самый главный вопрос:
— Теперь ты работаешь на нас, Леха?
Леха не отвечал.
— Пока у тебя отсюда два выхода, Решетов. Первый: мы сдаем тебя ментам. Отломят тебе срок или не отломят — жизнь твоя как наемника кончилась.
— А с чем вы меня ментам сдать можете? — попытался Коньком-Горбунком выступить Леха. Видимо, боль в яйцах поутихла.
— Нигде не зарегистрированный «Калашников» и показания четверых свидетелей, неудачный ты мой питомец, — популярно объяснил положение дел все тот же Сырцов. — Выход второй: мы тебя отпускаем и — есть у нас такие возможности — даем знать твоим работодателям, что тебя словили, как клопа на подушке. В этом
случае тебе тоже конец, и конец окончательный — смерть.
— Жора, — распорядился Смирнов, — возьми его игрушку и постреляй с участка художника. А я из «узи» отвечу. Их слухач, я думаю, в лесу.
— Понял, шеф, — сказал Сырцов и удалился.
Через три минуты раздалась дьявольская очередь. Вышедший во двор Смирнов пострелял из «узи» в воздух. Пострелял и вернулся на террасу.
Террорист Леха сидел как гость.
— Леша, — добро сказал Смирнов, — сейчас вернется мой друг Георгий Петрович Сырцов, и он обо всем с тобой договорится.
Вернулся Сырцов, глянул на Смирнова, глянул на Леху и приказал:
— Пошли, стрелок.
Они ушли, Сырцов и Леха. Казарян, противу кавказских обычаев, налил себе стакан водки и выпил. Кузьминский, укоризненно глянув на него, налил себе и тоже выпил. Восстановил справедливость. Смирнов, приводя в исходное еврейский автомат и вроде бы не глядя на них, спросил:
— На кого обижаетесь?
— На тебя, — тут же ответил Казарян.
— За что?
— Не говоришь. — Казарян плеснул себе еще граммов семьдесят, но не стал их выпивать, поболтал только. — Кто они?
— Догадываюсь, Рома, но не знаю. — Смирнов подошел к столу, налил и себе, выпил. Понюхал ладонь. — Главный теперь у нас — Жора. Мы старые, мы к делу не особо годные. Мы только для того, чтобы он был не один.