Одетый (Нина высушила и выгладила мою рубашку и джинсы), сытый (на кухне меня ждал завтрак: яичница с поджаренным картофелем, сыр и крепчайший черный кофе, еще теплый), с сияющей физиономией, я вышел на Приморскую и бодро зашагал к ближайшему телефонному автомату, собираясь позвонить в библиотеку.

В полусотне метров от будки на меня, чуть не сбив с ног, налетел дюжий детина в плетенном из соломки сомбреро. Трудно сказать, по чьей вине произошло столкновение, но пострадал от толчка, несомненно, сомбрероносец: из его рук выпала сумка, а из нее, подпрыгивая по асфальту, покатились яблоки. Извинившись, я нагнулся, чтобы помочь, и он, тоже наклонившись, вдруг выпалил мне прямо в барабанную перепонку: "Срочно свяжись с первым".

Такой способ сообщения между мной и розыском в общем-то обговаривался, но прибегать к нему мы условились лишь в самых исключительных случаях.

В первый момент я растерялся, однако у меня хватило ума не подать вида. Мы собрали яблоки и мирно распрощались, после чего я слегка изменил курс.

На длинные телефонные собеседования с некоторых пор было наложено строгое табу: они могли вызвать раздражение у моих "друзей" из "Страуса", да и у Тофика, если он околачивался где-то поблизости. "Не к чему дразнить быка красным", - рассудил я и направился к будке, стоявшей в закутке позади пивного ларька, - там можно было говорить вволю, не опасаясь, что за тобой выстроится хвост из желающих опустить в автомат свою монетку.

- Тебе нельзя задерживаться у телефона. - Это первое, что сказал Симаков после того, как дежурный соединил меня с его кабинетом.

Как тут не поверить в телепатию? Только вот кто из нас двоих принимал, а кто передавал мысли на расстоянии: я или он?

- Когда ты в последний раз видел Герасимова?

- Герасимова? - До меня не сразу дошло, что Герасимов - не кто иной, как мой старинный друг и приятель Герась. Очевидно, сказывалось игривое настроение, запас которого не иссяк даже после столкновения со связником.

- Ты не оглох случаем? - отрезвляюще донеслось с того конца провода.

- Я видел его вчера. В восемнадцать сорок.

- Где? - Симаков остался недоволен допущенной мной неточностью.

- На выходе из бара "Страус", - ответил я и поспешил добавить: Якорный переулок, тринадцать.

- Почему не докладываешь подробно? - Он прервался, видимо, затягиваясь своим любимым "Беломором", и вдруг рявкнул с неподдельным гневом: - Почему, черт побери, я узнаю обо всем последним?! Ты чем там занимаешься, Сопрыкин?! Частным сыском?! Почему не докладываешь, спрашиваю?! Самодеятельность, понимаешь, развел, в Шерлока Холмса ему, видите ли, поиграть вздумалось!.. Почему молчишь? Я тебя спрашиваю?!

- Но, товарищ подполковник... - не успел я заикнуться, как на меня обрушился следующий яростный шквал.

- Какой товарищ подполковник?! Какой подполковник?! Ты в своем уме? Может, ты еще форму надел, когда шел ко мне звонить! Ну, послал бог помощничков на мою голову! Детский сад!..

Атака, начатая столь внезапно, так же внезапно захлебнулась.

- Вчера Герасимов сбит, - сказал Симаков, - сбит неустановленной автомашиной.

- Как сбит? - растерялся я. - Какой автомашиной?

- Это ты мне скажи какой, - проворчал он, но уже не так свирепо. Когда, говоришь, ты его видел?

- В восемнадцать сорок, - повторил я ошалело.

- А в восемнадцать пятьдесят его нашли в переулке с проломленным черепом. Сразу после того, как вы расстались. Минут, стало быть, через десять, а может, и того меньше.

- Он жив?

- Скончался по дороге в больницу. Не приходя в сознание. - Голос Симакова потускнел - видно, потерял надежду услышать от меня что-нибудь дельное. - Переулок пустынный. Никто ничего не видел, свидетелей ни единого, кроме посетителей бара. Сейчас исследуем следы протекторов, а следов этих - кот наплакал. Никакого намека на торможение. Кто-то мчался на предельной скорости, выехал на тротуар, там бордюры низкие... в лепешку, короче.

- Такси... - от волнения я не смог договорить, но Симаков понял меня правильно.

- Шахмамедов заступил на смену в двенадцать дня. Вернулся в таксопарк без опозданий, в двадцать ноль-ноль. Мы осмотрели его машину - ни малейших повреждений.

Вопреки собственному предупреждению он сделал солидную паузу и спросил, будто выполняя некую тягостную формальность:

- У тебя нет соображений на этот счет?

На мгновение передо мной возник залитый светом бар, девушки, танцующие под неслышную с улицы музыку, Герась, торопливо бегущий к выходу.

Меня ли он догонял? Хотел сказать что-то важное, как в тот раз? Или опять клянчил бы комиссионные за свое посредничество? В сознании как-то не умещалось, что никогда больше не мелькнет в толпе громоздкая фигура в линялых шортах, в желтой жокейской шапочке. Неуклюжий, жадный, туповатый Герась - он был из одной шайки со Стасом, но отчего же так сжалось сердце при известии о его гибели?

- Нет, - ответил я Симакову, потому что другого ответа у меня не было.

- Может, это несчастный случай, - не очень твердо сказал он.

Не знаю, как ему это удавалось, но неуловимым оттенком голоса он умел дать понять, когда его устами глаголет облеченный властью начальник, а когда просто старший товарищ. Сейчас он говорил не как начальник.

- Не нравится мне все это. Разучился я верить в подобные случайности, понимаешь?

Я кивнул, как будто он мог видеть мой кивок.

- Мы тут совещание утром проводили. Товарищи высказали суждение отозвать тебя, заменить более опытным работником...

- Заменить? Но, товарищ под... - Я осекся и до боли в пальцах стиснул трубку.

- Короче, поручился я за тебя. Только смотри, чтоб без самодеятельности. Последний раз предупреждаю. - Он потарахтел спичками. Это мое официальное тебе предписание. Приказ, понял? И моя личная просьба, ты слышишь?

- Слышу.

- То-то... Ну, давай, Сопрыкин, выкладывай, что там у тебя?

Я и выложил. Все подчистую, пункт за пунктом, сделав исключение лишь для эпизода под навесом. Напоследок попросил навести справки о бармене и уточнить кое-какие данные о Шахмамедове: когда его мать отбыла в отпуск? когда вернется? знала ли она о ремонте в квартире?