Я слышал о других четырех расах, которые не менее жестоки в сексуальных отношениях. Это клан растительной тли в северной части города, жуки-пожарники, голубые женщины и люди-тараканы. Я никогда их не видел, но слышал много историй от Христиана.

Я закончил дела с туалетом и вышел на улицу.

Все средневековые трудятся на фестивале. Кажется, он начнется сегодня, надеюсь, до того, как придется что-нибудь делать. Некоторые из соседей, карлики в костюмах президентов, тоже наблюдают, как идет подготовка. Я заметил двойников Джеймса К. Полка, Бенджамина Гаррисона, Вудро Вильсона, Джона Квинси Адамса и раненого двойника Абрахама Линкольна. Кажется, что все присутствующие, все культурные общины по соседству в экстазе от фестиваля, я уверен, что вечером увижу их всех. Появилось так много интересных народов, которых я еще не наблюдал, я с нетерпением жду встречи.

Ленни сказала Нэн, что он был последним антропологом, и вот теперь, когда он умер, я наследую его титул. И поскольку я отказался от чтения всех автобиографий, кроме Ричарда Штайна, моим новым хобби станет исследование новых рас, пришедших из Волма. Я постараюсь делать о них записи в книге – моей собственной автобиографии. Возможно, Волм проглотит мою душу и ввергнет ее в забвение, но моя жизнь и память обо всех этих существах будут жить в написанном. Должно же хоть что-то остаться от меня после смерти. Забвение побеждает, лишь когда ты забыт.

Я услышал, что Христиан проснулся, и тут же вернулся в дом.

Христиан – в ярких штанах, весь помятый, со спутанными волосами, – застегивая белую рубашку, направляется к дымящемуся туалету для утреннего отлива.

У Христиана на лице несколько порезов. Это оттого, что он спит на битом стекле. Он сам не знает, как это происходит, но, проснувшись, он каждое утро находит осколки у себя под простынями. Никто их туда специально не подсовывает. На складе в принципе мало стекла, кроме разбитых бутылок из-под пива, которые валяются повсюду. Он ерзает на постели, покрываясь порезами, иногда довольно сильными. На этот раз стекло добралось до лица, видимо, улеглось прямо на подушке Христиана.

Обычно стекло нападает только ему на спину. У Христиана глубокие шрамы, как рельсы железной дороги, как следы на жирноватых боках. Единственное объяснение, которое тайком пробирается в постель Христиана, чтобы понежиться в тепле его мягкой задницы.

Христиан видит в окно фестиваль.

– Что там происходит? – И отправляется проверить прежде, чем я успеваю ответить.

– Громко, очень громко, – говорит он.

К сборищу добавилось много других культур. Я вижу семью людей-тлей.

Они держат прохладительные напитки недалеко от места, где эти напитки продают, видимо, открылись и другие киоски. В семье четверо взрослых и восемь детей, они наблюдают за рычащими и спящими животными в клетках. Средневековые снуют туда-сюда между палаткой и клетками и не против, что за ними наблюдают. Один воин говорит: «Кажется, сегодня у нас аншлаг». Другой тренируется перед их схваткой на арене. Я называю их воинами, а не гладиаторами – хотя смысл боя от этого не меняется, – потому что гладиаторы были рабами, которые сражались с другими рабами ради увеселения богачей, а эти воины – свободные люди, которые сражаются с другими свободными людьми ради удовольствия.

Люди-тли представляют собой особый вид людей, похожих на муравьев. Свойственное им соотношение мужчин и женщин – один к трем, это определяется их сексуальным поведением. У самцов имеется три половых органа в трех разных местах на теле. Эти органы очень походят на туфли для тенниса, один располагается в области желудка и по одному на каждой руке. Когда люди-тли спариваются, три самки трахают одного самца, по одной на каждый орган. Они вступают в браки тоже вчетвером. Один муж и три жены. У каждой жены есть свои определенные обязанности: одна следит за детьми, одна за домом, последняя помогает мужу выставлять пищу на стол. В таких семьях обычно рождается от двенадцати до шестнадцати детей, и они очень враждебно относятся к другим семьям. В результате инцест обычное дело, а порой и поощряемое.

Семья людей-тлей медленно удаляется из поля зрения Христиана. Муж идет первым, замыкает процессию первая жена – второй отец и в то же время его сестра, – которая следит, чтобы дети не шалили. Все дети идут с крепко сцепленными руками.

– Давай выйдем, посмотрим, – предлагает Христиан, делая шаг на улицу.

Я следую за ним босиком. Он уже обутый, он не снимал ботинки этой ночью.

Мы прогуливаемся и смотрим… Я плетусь меж плывущих видений водяных и ветряных мельниц, которые сооружают позади БОЛЬШОГО шатра. Мои косматые волосы, жирные, сухие, перепутанные, молят о шампуне и стаей бабочек трепещут на ветру.

Средневековые ломают доски и поленья, чтобы устлать опилками пол шатра. Удары молотков по металлу, нас окутывает звонкий дождь. Мы пробираемся ближе к палаточной деревне. Большинство зрителей уже здесь, они наблюдают подготовительные работы и с нетерпением ждут представления.

Христиан узнает мужчину, который выходит из одной из палаток. Это Сесил Додд, старый пьяница лет тридцати пяти, единственный средневековый, которого мы знаем. У него нет семьи, и он охотно пьет с кем угодно, даже с чужаком. Именно любовь к алкоголю объединяет его с Христианом, поэтому они считают себя собутыльниками.

Второе имя Сесила – Меч. У средневековых такая фишка: в качестве второго имени выбирать себе название оружия. Например: кинжал, стрела, палица, серп, молоток, трезубец, топор. Это второе имя говорит о том оружии, которым владеет человек. Вторые имена необходимы и обязательны, чтобы никто не сомневался, на каком виде боя специализируется конкретный средневековый. Сначала это казалось мне странным, но потом я познакомился с ними поближе: их жизнь вертится вокруг оружия и сражений, даже если у них нет реальных врагов.

Сесил окликнул Христиана откуда-то с путей. Он предложил ему выпить, и они выпили. Потом, когда они знакомились, Сесил спросил про второе имя Христиана. Он сказал так:

– А каким оружием ты владеешь?

– Что? – не понял Христиан.

– Твое второе имя.

– Джеймс, – ответил Христиан.

– Странное название для оружия, – усомнился Сесил. – Как оно выглядит?

– Это не оружие. Это библейское имя.

Тогда Сесил и рассказал Христиану, что у них в культуре второе имя означает вид оружия. А Христиан рассказал Сесилу, кто такие есть библейские герои.

После этого Христиан придумал себе новое имя – Разбитая Бутылка.

– Сесил! – орет Христиан.

Мы направляемся в сторону шатра. Сесил поднимает глаза от стряпни. Он – спец по пирожкам и держит собственный киоск на фестивале. Пока его единственным клиентом стал карлик а-ля Эндрю Джексон, который уже купил пирожок и поливает его малиновым сиропом.

– Мой друг Христиан, – Сесил расплывается в беззубой улыбке, выдыхая алкогольные пары. – Вы будете смотреть сегодняшние поединки?

– Не думаю, – ответил Христиан. – Нам на работу нужно.

– Вы многое пропустите. Я буду сражаться с Коверным чудищем.

– А что это за зверь?

– Он вроде маленького медведя, но вместо шерсти у него – ковровое покрытие, и ходит он как обезьяна.

– Звучит круто. Я бы хотел посмотреть.

– Бои продлятся целый день, один будет с Чудищем-Скитальцем. Вам нужно посмотреть хотя бы первый раунд. Он скоро начнется.

Я больше не обращаю внимания на Христиана и Сесила, а превращаюсь в Божье око и следую за обнаженной женщиной, которая проходит вдалеке. Она голая, а всем до лампочки. Она идет, кажется совершенно свободная от окружающего мира, спрятавшись внутри самой себя, улыбаясь, как счастливый ребенок. Стройная, безупречных пропорций. Да, она – абсолютное совершенство. Как робот. Только робот может быть таким прекрасным, таким эстетичным и неестественным. Для меня она – существо, от которого спирает дыхание. Кажется, никто ее не замечает, хотя она совсем без одежды. Она движется, не издавая звуков. Только робот может двигаться столь бесшумно.