– Тебя это, кажется, совсем не беспокоит.

– Это неважно, – отвечает он. – Я бы хотел сохранить свою душу, но если произойдет ужасное, что поделать.

– Но душа – самая ценная твоя часть. Тут Сатана прав. Без души ты – ничто, зомби, робот из плоти. А забвение – это совсем не то место, куда хочется попасть. Все, что ты сделал, будет забыто. У тебя не останется будущего, настоящего, прошлого, не будет сознания, ничего.

– Все равно это не так важно, – говорит Христиан. – Не стоит переживать из-за того, что уходишь в ничто. В отличие от многого другого, это как раз освобождает от переживаний. Твоя борьба, напряжение, страхи, плохие времена – все будет изъято, стерто. Это единственное истинное утешение. Это как сон без снов, навеки.

Я возражаю Христиану, поскольку мой выбор – борьба против забвения, как у Сатаны. Забвение – мой главный враг, и я не позволю ему победить. Я думаю, что для моей души все еще остается надежда. Может быть, Волм со временем исчезнет, или, может быть, я буду работать с Сатаной вечно. В любом случае я никогда не сдамся и никогда не попаду в забвение.

Сэндерс размышляет о тактике. Эта мысль такой силы, что достигает сознания креллиана, и креллиан думает, что Сэндерс наконец напал на него. Гигант оборачивается и бьет человека в лоб. Сэндерса совершенно потрясло движение неподвижного человека. И он скорее сражен этим фактом, чем ударом, его череп проломлен, по щекам и по шее струится кровь.

– Тогда почему ты прямо сейчас не отправишься в забвение? – спрашиваю я. – Если в твоем будущем нет настоящего и прошлого, зачем вообще тогда жить? Все твои действия тщетны.

– На пути в забвение, – отвечает он, – выбирай самую живописную тропку.

Христиан улыбается, глядя на тело средневекового, которое уже волочат прочь с арены, за ним тянется горячий красный след с какими-то белыми ошметками.

Сегодня Риппингтону реально угрожает кризис перенаселения. Через Волм разнеслись слухи, что проходит Военный фестиваль, который известен как самое грандиозное и жестокое развлечение во Вселенной, и каждый час толпы народу вваливаются в этот (мой) город. А Сатана считает, что все эти существа навсегда поселятся в этом (моем) городе и не собираются восвояси через Волм.

Я не вижу ничего хорошего в перенаселении Риппингтона. Еды и воды может не хватить, и все будут страдать. Но я обеспокоен только собственными страданиями, поскольку я существо эгоистичное, особенно потому, что боюсь находиться среди больших толп. Это не то что обычная клаустрофобия. Находиться внутри шкафа, в крохотной комнатке или в гробу мне не страшно, но забитая людьми комната или шумная вечеринка приводят меня в состояние паники. Я плохо общаюсь с людьми, исключая моих друзей. Люди, проходящие слишком близко, меня нервируют, они крадут мой воздух прежде, чем я могу вдохнуть его.

Однако для бизнеса перенаселение – это подарок. Все «Сатанбургеры» заполнены существами, которые направляются на фестиваль и запасаются едой для долгого пути через город. И у каждого есть душа на продажу за хорошо прожаренный жирный сатанбургер. Я говорю им:

– Мясо хорошо прожарено на животном жире, от этого оно такое хрустящее снаружи и мягкое внутри. И помните, только два сатанбургера по цене одного.

Сейчас вечер, но снаружи по-прежнему утро.

Я работаю на заказах, пока Гроб и Христиан готовят. Мы должны носить униформу – красные рубашки и красные шляпы с маленькими красными рожками, чтобы выглядеть по-сатанински.

Очередь движется медленно, я единственный на раздаче. Кассовый аппарат юлит в моем мире на колесах, и мне сложно нажимать на нужные клавиши, которые норовят выпрыгнуть со стойки. Я слышу множество жалоб на разных языках – я уверен, они жалуются на мою медлительность. Я выхожу из своего тела и смотрю на себя с другой стороны: растерянный старик, который нажимает всегда на одну и ту же клавишу, засыпая на ходу. Мне смешно, что всем так не терпится расстаться со своими душами.

Поскольку никто не платит деньгами, кажется, что и кассовый аппарат не нужен. Об этом я думал вчера и поэтому согласился работать на кассе. Но оказалось, что он используется как пишущая машинка, чтобы записывать каждый заказ и распечатывать его для подписи клиента. Подпись – это письменное согласие владельца души на то, чтобы Сатана забрал ее, как только она покинет тело.

Покупатели рады продать свои бессмертные души за еду. На самом деле это самая вкусная пища на свете – так они говорят, – но я бы не продал мою душу ни за что. Но они не знают, что должны потерять свои души немедленно. Многие из них думают, что попадут в ад только после смерти, а это им кажется неплохим вариантом, поскольку смерти больше не существует. Но все по-другому. Сатанбургеры такие вкусные, что делают душу легче воздуха, она поднимается из тела и летает по комнате.

В данный момент Сатана ловит души по всему ресторану, зачерпывая их сачками для бабочек и опуская в маленький контейнер, на котором перманентным черным маркером написано:

АД

Когда душа покидает тело, сознание существа не уходит полностью вместе с ней, какая-то его часть остается с трупом. Сознание состоит из воспоминаний, мыслей и эмоций. Когда душа уходит, тело как бы отстраняется от этих вещей. Оно получает так называемый душевный заряд – единственную энергию, которой обладает сегодня большинство людей. С душевным зарядом можно существовать, но жизнь перестанет доставлять радость. Единственный смысл жизни, когда ты в таком состоянии, – просто тянуть лямку.

Раньше, когда ворота в рай были еще открыты, когда людям было позволено умирать, мертвые тела тоже хранили в себе душевный заряд, но попусту. В то время он был бесполезен, потому что мертвое тело больше не двигалось, но этот заряд был ощутим людьми, обладавшими способностью чувствовать существ из «посмертного измерения».

Сейчас, когда никто не умирает, вокруг развелось много неживой нечисти, как Джин, например. Они до сих пор живы лишь потому, что сохраняют толику жизненной энергии. Если что-то наподобие Волма забирает их души, они перестают быть «не умершими». Их души попадают в забвение, а тела зомби обладают только остаточным душевным зарядом. А когда у зомби ничего, кроме этого заряда, не остается, он думает: «Единственный смысл жизни заключается в том, чтобы продолжать жить. Но поскольку в моем трупе не осталось жизни, то я должен найти свою могилу и заснуть глубоким-глубоким сном».

Когда кричишь изо всех сил, можно разбудить спящих мертвецов. Это самый жуткий кошмар, который только можно представить. Ведь если мертвец излишне капризен, он решит сожрать твои мозги, лишь бы вопли прекратились. Если ты продолжаешь кричать и после того, как твои мозги съедены, труп будет кромсать тебя до тех пор, пока не убедится, что у тебя не осталось ни малейшей возможности потревожить его сладкий сон. Вот откуда возник стереотип про зомби, поедающих мозги.

Сейчас уже ночь, но снаружи по-прежнему утро.

Сатана включил какую-то музыку на стерео. Он называет это сатанинской музыкой, потому что записал ее сам. Она ни на что не похожа. Больше похожа на шум, чем на музыку, но очень отличается от электронного шума, который играет моя группа. Описать эту музыку невероятно сложно. Лучше один раз услышать ее, чем сто раз – о ней.

Если в общем, ее можно описать так: все звуки Вселенной поместили в один инструмент и выводят приятную мелодию, сопровождаемую соло женщины, которую при этом одновременно пытают и сексуально удовлетворяют; плюс бросают двенадцать тысяч камней в одну мишень, но вразнобой. Музыка звучит очень напряженно и очень громко, и ты чувствуешь себя паршиво, как больной гриппом.

До знакомства с Сатаной я слышал одно направление тяжелого металла, которое называлось «сатанинской музыкой». Это течение появилось в восьмидесятых, чтобы такие группы, как «Айрон Мейден» и «Док-кен», выглядели полными уродами. Одной из первых сатанинских групп стала «Веном». Ее поклонники одевались во все черное, красили волосы в черный цвет, их кожа была бледной из-за недостатка солнца. И все это, чтобы выглядеть страшновато, по-вампирьи, примерно как Вод.