Его лицо расплывается в нервно-быстрых словах:

– Так и думал, что ты тут отвисаешь, придурок, всегда взаперти, без дела, да и выглядишь как куча дерьма.

Он прав в одном. Я никогда не выхожу на улицу. Все называют меня агорафобом, но ничего удивительного, с таким-то зрением. Я замолкаю, но продолжаю производить звуки смычком, уставясь на скульптуры-танцовщицы.

Отвечаю:

– Еще бы, с таким-то зрением.

Это мой стандартный ответ.

Христиан направляется к туалету посередине комнаты. Мы пользуемся этим туалетом для справления нужды и еще как подставкой для телевизора, поскольку он расположен как раз посередине комнаты вместо ванной. Христиану приходится снять телевизор с сиденья, прежде чем его струя попадает в жестяной горшок.

– Ты зациклился на этом, парень. – Он сплевывает. – Живи дальше. Если бы я мог обходиться без наркотиков, я бы ссал в штаны.

Он всегда так говорит. А я говорю, как всегда:

– Такое состояние быстро приводит к стрессу. – Почесываю свою майку с надписью: БОЛЕН НА ГОЛОВУ.

– Вот-вот, по жизни жалуешься. – Христиан спускает воду. – Жалуешься, стонешь, стонешь, жалуешься.

– Ой, что это с тобой? – Я пищу голоском маленькой девочки.

– Как обычно, – отвечает он, ставя телевизор на место. – Раздавлен скукой.

Он переключает каналы, по большинству, кажется, идут кулинарные шоу или игры.

– Скоро будут «Звездные войны», – ворчу я. Христиан кидает на меня косой взгляд и включает нужный канал, пододвигая ящик из-под молока. Я ненавижу сидеть на ящиках из-под молока, но только такими «стульями» мы располагаем.

Я продолжаю:

– Если бы мне пришлось смотреть какое-то шоу вечно, я бы выбрал «Звездные войны».

Я обращаюсь в Божье око и охватываю взглядом комнату, отхожу за телевизор и смотрю оттуда, как мы смотрим телевизор.

Позади Христиана и моего трупа я вижу лысого жирного мужчину средних лет, которой таращится на нас через окно, морща рот и кривясь от возбуждения.

– А я думал, тебе там только заглавная песня нравится, – говорит Христиан. – Вообще-то, это шоу никому не нравится.

Меня обижают эти слова, но теперь никто не показывает обиды, так что я стараюсь не делать из мухи СЛОНА.

– Да нет, мне оно правда нравится, – слова покидают мой разум и выходят изо рта моего трупа где-то на расстоянии, как при чревовещании. – Заглавная песня там и правда неплохая, но мне нравится и все остальное. Вспомни гавайское шоу «Файв-О». Там, где звучит потрясная песня, но само шоу никто не любит.

Жирный дядька начинает лизать окно в нашем направлении своим толстым, мясистым языком. Его зовут Джон, он – один из двух чуваков, которые живут в задней части склада и не имеют к нам совершенно никакого отношения, мы с ними не разговариваем, просто берем с них арендную плату и откровенно презираем. Его рука оставляет потный след на окне. Его присутствие меня не волнует, несмотря на то что он надо мной издевается. Я притворяюсь, что не замечаю его.

Однако мне становится интересно, сколько старых извращенцев мастурбировало, глядя на меня. Вполне возможно, что такие акты совершались очень часто.

Прежде чем я стал Божьим оком, это могло происходить регулярно. Потому что старых извращенцев везде полно, они прячутся за заляпанными зеркалами в общественных уборных, на балконах или возле дыр, специально проделанных в стене, наблюдая, мастурбируя, фантазируя о тебе. Интересно, кто-нибудь еще задумывается о таких вещах?

– Я больше всего люблю песню «Величайший герой Америки», – говорит Христиан. – Он не замечает извращенца-соседа.

– Да, она тоже клевая. В сегодняшнем шоу мы обязательно ее исполним.

– Это будет полный отпад, чувак! Обещаю!

«Звездные войны» на самом деле мое любимое шоу. Я боготворю его. Есть что-то в фантастике 70-х, от чего меня прет – неповторимое сочетание диско, футуризма и эротичных скафандров из спандекса.

Фигура, слишком стремительная, чтобы Божье око могло ее засечь, проходит позади Джона, который до сих пор лижет окно, слюна стекает по пыльному окну и воняет. Фигура входит.

Это Гроб, другой мой сосед. Лучший друг Христиана после меня. Он японец, но никогда не говорит на родном языке. Хотя акцент всегда при нем.

Я возвращаюсь в себя, и мы внимательно слушаем его.

Приветствие Христиана:

– Гробовщик, где ты пропадал целый день? Я думал, мы тут сегодня шоу собираемся устроить.

– Я пытался достать смычок, – отвечает Гроб. – Наш – полное говно, я весь город оббегал в поисках. В конце концов нашел один у Ленни.

– И как он?

– Не ахти, но вполне сойдет, старина.

Гроб употребляет такие слова, как «старина», потому что он помешан на пиратах, то есть на стереотипном образе пиратов. Он всегда одевается по-пиратски, напяливая шляпу с черепом и черную повязку на глаз. И говорит с псевдопиратским акцентом, который у него плохо выходит, потому что японский еще слишком силен. Смесь пиратского и японского акцента образует совершенно новый, индивидуальный акцент Гроба. Иногда я с трудом понимаю его речь, но Христиан, кажется, понимает с полуслова.

Гроб поворачивается ко мне:

– Ей, Лист, ты гврл ему? – он спрашивает меня, но смотрит на Христиана. По моему телу пробегает дрожь. Я слышал, что он задал мне вопрос, но не могу разобрать слов и ответить.

– Что? – неуверенно говорю я.

– Ты гврл ему?

Я дрожу.

– Говорил что? – Христиан спасает меня от необходимости отвечать.

– Мы сдали в арнду еще одну комнату.

– Да? И кому?

– Сатане, – отвечает Гроб.

Христиан молчит, выпучив глаза.

– Это кличка у него такая – Сатана?

– Нет, эт настоящее имя.

– Что, кто-то назвал своего ребенка Сатаной?

– Да нет же, он и есть Сатана. Тот самый. Дьявол, понимаешь? И ты не поверишь, но он «ночная бабочка».

– Ночная бабочка?

– Ну, шлюха, гомик-проститутка. Даже ко мне подкатывал. Кто бы мог подумать, что Князь Тьмы окажется Княгиней?

Христиан смеется.

– Гробовщик, ты самый балдежный придурок в мире.

Я вмешиваюсь с легким хмыканьем, немного расстроенный:

– Я тут хотел посмотреть «Войны».

– Как ты можешь смотреть эту теледрянь? Нам нужно подготовить место для вечернего шоу.

– Не могу вам помочь, – говорю я и указываю на свои глаза. – Я инвалид.

– Так я тоже! – хихикает Христиан. – Паралитик я.

Гроб взрывается на него:

–Ну, пчему я единственный, кто все тут делает? Я целый день искал чертов смычок, чтобы заменить тот, который вы сломали на прошлой неделе, и наверняка этот вы тоже сломаете прямо сегодня, и никто не хочет помочь мне сделать сцену!

– Когда я помогал тебе в прошлый раз, ты только и делал, что измывался над моей неуклюжестью. Я помогу, если ты не будешь командовать.

– Арр, вы чертовы ублюдки! Убирайтесь от меня, лентяи, мать вашу, – Гроб разорался и опрокинул телевизор. – Не сметь попадаться мне под ноги, щенки.

Гробовщик ненавидит лень. Возможно, это японский стереотип, но мне кажется, он просто устал от растаманов. Я игнорирую его, потому что у меня нет иного выхода, кроме лени.

– Отлично, – говорит Христиан, и мы поднимаемся, чтобы уйти.

– Чтоб были на месте в восемь! – выплевывает Гроб. Христиан счастлив, что отмазался от работы, но теперь мне уже не удастся посмотреть шоу.

И комната превращается в огромную маслобойную машину, когда я встаю. Грохоча по полу и вокруг моего лица, жужжа, как будто во мне поселились пчелы и откладывают мед прямо в моих волосах. Земля поглощает меня, пока я ползу к двери, запуская в голову потоки лавы и лишая равновесия. Так всегда бывает, когда я встаю после долгого сидения.

Когда мы проходим мимо, Джон все еще лижет стекло, глядя на Гроба. Я бы попросил его уйти, но я забыл, как разговаривают.