На рассвете, опрокинув гайдамацкие заставы, богунцы стремительно ворвались в город. Начался бой на улицах. Застигнутые врасплох гайдамаки не могли оказать серьезного сопротивления. На одной из центральных улиц взвод богунцев во главе со Щорсом преследовал отступавших юнкеров. Было еще полутемно. Падал снег. Верхом на лошади метался какой-то генерал. Как выяснилось потом, это был сам Терешкович. Приняв богунцев за петлюровцев, он гневно накинулся на них:

— Що ж вы робыте, паны атаманы? Вы ж ще не бильшовыки! Мы ж боремся з вамы за одну идею.

— Продерите очи, пан генерал, — сказал Щорс, подъезжая к нему на лошади, — город занят красными.

— Что за глупые шутки!.. — Генерал сразу заговорил по-русски.

— Шутить я не собираюсь, а расстрелять прикажу.

В это время на одной из соседних улиц духовой оркестр вдруг заиграл «Интернационал». Дело произошло так: гайдамацкий оркестр, бежавший из губернаторского дома, попал под пулеметный огонь. Музыканты распластались на снегу, пряча головы за медные трубы. Богунцы, прекратив огонь, приказали музыкантам встать и играть «Интернационал». Приказание было выполнено моментально. Повеселевшие музыканты стали по местам. «Интернационал» они сыграли отлично.

Богунцы-конвойные, оставленные при оркестре, сейчас же завязали с музыкантами дружескую беседу. Оказалось, гайдамацкий оркестр, ожидая прихода красных, сумел тайком разучить «Интернационал».

Беседу прервал Щорс, прискакавший со своим адъютантом.

— Молодцы, хлопцы! — крикнул он. — Зачисляю в штат полка! Адъютант, пиши приказ. Конвой, шагом марш! Оркестр — «Интернационал».

Щорс махнул рукой.

Кругом шел бой, трещали пулеметы, ухали ружейные залпы, а оркестр гремел «Интернационал». Как только он затихал, Щорс махал рукой, и музыканты снова надували щеки.

Воодушевляемые «Интернационалом», богунцы очищали город от гайдамаков, сгоняя их на скользкий лед Десны под огонь батальона, направленного Щорсом в обход.

Из Чернигова Щорс наступал на Киев через Козелец, Дымерцы, Бровары. Теперь богунцам пришлось иметь уже дело с пестрыми петлюровскими войсками. Посадив один из батальонов на сани, Щорс мчался во главе его сквозь метель, глубоким снегом, в обход петлюровских «куреней смерти» и бил их во фланг и в тыл.

Как ни умел Щорс сдерживать свой горячий темперамент, но часто в бою прорывалась наружу пылкая юношеская удаль. В такие моменты остановить Щорса было немыслимо. Дерзость, отвага его тогда не знали границ. Однажды, приказав полку наступать на занятое петлюровцами село, он взял ручной пулемет и куда-то ускакал со своим коноводом. В тот момент, когда богунцы под покровом темноты кинулись в атаку, среди петлюровцев началась паника. Потом оказалось, что Щорс вместе с коноводом пробрался в тыл к петлюровцам и открыл огонь из ручного пулемета.

Сотни обманутых Петлюрой крестьян бросали оружие. Щорс выстраивал пленных, объясняя им, за что борется Красная армия, а потом говорил:

— Идите обратно и расскажите об этом всем, обманутым Петлюрой.

Это были незабываемые дни героического наступления полка. Чем ближе подходили к Киеву богунцы, тем больше перебегало к ним петлюровских солдат. Несмотря на потери в боях и от мороза, полк вырос уже в три раза.

Так же вырос и Таращанский полк.

Таращанцы соревновались своей славой с богунцами. Но когда командование армией назначило в селе Бровары смотр полков первой дивизии, богунцы, стоявшие на снежном поле против таращанцев, затмили их своей строгой воинской выправкой. Большинство богунцев было в старых, обтрепанных шинелях, многие были в опорках, лаптях, но сразу видно было, что это бойцы регулярной части Красной армии, спаянные сознательной дисциплиной.

Щорс в своей неизменной кожаной куртке, неподвижно стоявший перед строем богунцев, по сравнению с Боженко, лихо гарцовавшим на коне, выглядел очень скромным. На батьке была богатая бекеша, вся оплетенная ремнями, оправленная в серебро шашка. В руке дрожала нагайка.

Спрыгнув с коня, Боженко подошел к Щорсу:

— Здорово, Мыкола!

— Здравствуй, батько!

Пышные усы Боженко не скрывали хитрой улыбки.

— Не богато живешь, Мыкола, не богато. Подывись, як обдрыпалысь твои хлопцы…

— Подожди, батько, скоро приоденемся.

Боженко, сообразив, что Щорс намекает на киевские запасы Петлюры, сразу забеспокоился. Щорс целился и попал в самое больное место батька. Все знали, что Боженко не признавал победы без трофеев и к трофеям относился со страшной ревностью. Его вечно мучил страх, что кто-нибудь захватит их раньше, и он был горд, когда мог сообщить в донесении о захваченных у врага богатых трофеях.

— На киевские склады заришься! — воскликнул батько. — Так таращанцы ж уперед пидуть!

— А я слыхал, что богунцы.

— Хто то балакае?

— Чего там балакать, если приказ уже есть!

Теперь хитро улыбался Щорс. Боженко совсем разволновался.

— Ой, хитришь, нема ще такого приказа. — И, наклонившись к Щорсу, шепнул ему на ухо: — Знаешь що, Мыкола, пидем до Кыева разом.

До Киева оставалось около двадцати километров. Петлюра еще надеялся отбросить красных. На подступах к Киеву он сосредоточил все свои наиболее боеспособные части. Густые колонны петлюровцев перешли в наступление. У села Бровары разыгрался упорнейший бой. Под ураганным огнем рвущегося вперед врага богунцы с трудом удерживали свои позиции. Кое-кто уже поглядывал на Щорса, ожидая его приказа об отходе. Но Щорс как будто не замечал этого.

В один из самых напряженных моментов боя Щорс наблюдал в бинокль за полем, битвы, выбирая направление для контратаки. Заметив недалеко петлюровский пулемет, он показал на него плеткой стоявшему рядом командиру батареи:

— Снять пулемет.

Только он сказал это, как вдруг плетка куда-то исчезла. В руках Щорса осталось лишь «козлиное копытце». Плетку срезал снаряд. Он влетел в окно стоявшего рядом домика и разорвался внутри. Щорс, удивленно посмотрев на зажатое в руке «козлиное копытце», сказал:

— Что-то в ушах у меня сильно звенит, — и снова поднес к глазам бинокль.

В этот момент Щорс, видимо, даже забыл, что он стоит под вражеским огнем. Он просто не замечал рвавшихся вокруг него снарядов. И никто не смел ему указать на это. Каждый богунец, лежавший рядом в цепи, знал, что сейчас вся воля Щорса, все силы его ума сосредоточены на одной мысли: победить.

И петлюровцы, разгромленные, бежали без оглядки.

Щорс получил приказание: на рассвете 6 февраля атаковать и взять Киев.

Но уже 5 февраля высланная в Киев разведка донесла, что петлюровцы оставили город.

Одновременно с разведкой в Бровары прибыла из Киева делегация рабочих.

Щорс повел богунцев в город.

Две недели богунцы стояли в Киеве, выполняя гарнизонную службу. Щорс был назначен комендантом города. В подъезде его комендантского управления всегда толпились патрули, приводившие захваченных с оружием в руках петлюровцев. Не успевшие выбраться из города петлюровцы скрывались в буржуазных особняках. Ночью то тут, то там в городе раздавалась стрельба. Некоторые дома приходилось брать с боем, как крепости. Разыгрывались настоящие сражения. Ночью богунцы осаждали особняки, а днем в них переселялись рабочие. Один из первых приказов, изданных Щорсом в Киеве, гласил:

«Районным комендантам взять на учет все буржуазные дома, особняки, флигели. Учесть их как в стратегическом отношении, так и для переселения рабочих из подвалов и хат, где они гниют посейчас».

Щорса редко можно было застать в комендантском управлении.

Вот он в военном госпитале, пришел навестить тяжело раненного Живонога, приславшего ему записку: «Товарищ командир! Я ранен осколком. Снаряд разорвался в пяти шагах. Получился дефект черепа с повреждением целости кости в левой височной доле и еще поврежден левый глаз.