«Бог богов» уже приготовился к представлению. Белая лошадь и сам он, облаченный в белый халат, были увешаны бесчисленным количеством зеркал и призматических стекол. Поднявшись на бугор, он исчез в ослепительном блеске отражавшихся от него солнечных лучей. Стрельба по такой цели действительно могла оказаться безрезультатной.

Михеев подъехал к «богу богов» и приказал ему спуститься с бугра. «Бог богов» заартачился.

— Тогда я застрелю тебя без всякого представления. Моя пуля верная, — сказал Михеев, расстегивая кобуру.

«Бог богов» вынужден был выполнить приказание. Сообразив, что фокус его теперь вряд ли удастся, он откровенно воскликнул:

— Откуда ты взялся на мою шею!

Михеев, вернувшись к бойцам на линию огня, скомандовал:

— По богу богов, царю царей, черту чертей — огонь!

Белая лошадь взвилась на дыбы, и «бог богов», весь изрешеченный пулями, как куль, свалился на землю.

Выступление «бога богов» и вызванные им разговоры в полку заставили Щорса задуматься. Воспитание бойцов дивизии, разбросанной на широком фронте, зависело главным образом от среднего командно-политического состава. Между тем его не хватало во всех полках. Зачастую командирами взводов и рот Щорс вынужден был назначать людей не только без необходимой военной подготовки, но даже не умеющих как следует читать и писать.

Однажды, беседуя на эту тему с работниками политотдела, Щорс сказал:

— Ждать, пока нам пришлют людей, нельзя. Надо готовить их самим. Придется создать в дивизии свою школу красных командиров. Жизнь показывает, что я не могу обойтись без нее. Я не смогу приучить людей к порядку регулярной части, если не буду иметь подготовленного младшего и среднего комсостава.

Кто-то заметил, что вряд ли дивизия сможет создать такую школу.

— Если другие не понимают, что бездеятельность — преступление перед революцией, то нам не стоит следовать их примеру. Я решил создать школу — и, значит, создам ее.

И работа закипела. Щорс вызвал к себе одного из опытных строевых командиров и спросил его:

— Ты знаешь недостатки ребят?

Командир, подумав, ответил:

— По-моему, стреляют плохо.

Щорс засмеялся:

— Правильно, но, конечно, дело не только в этом. Я хочу создать школу красных командиров, которые будут не только хорошо драться, но и воспитывать бойцов в коммунистическом духе. Она должна быть моей гордостью. У нас есть еще необутые, неодетые бойцы, а школа должна показать, какой вскоре будет вся Красная армия. Я хочу, чтобы буржуазия Житомира рты разевала, когда мои курсанты будут маршировать по улицам. Понятно?

— Так точно. Понятно!

— Ты ведь коммунист?

— Да.

— А как ты приступишь к этому делу, если я поручу тебе подбирать людей в школу? — спросил Щорс.

— Очевидно, надо издать приказ о выделении людей.

— Никаких приказов. Сам ищи.

И Щорс тут же стал перечислять, кого надо взять в школу. Он знал в лицо не только всех командиров своей дивизии, но и большинство старых бойцов. Знал недостатки и достоинства каждого. В школу Щорс отбирал преимущественно коммунистов.

Через несколько дней старое здание бывшего житомирского епархиального училища, отведенное под школу красных командиров, было отремонтировано. Щорс вникал во все мелочи. Он требовал, чтобы для курсантов сделано было все возможное. По его приказу крупные житомирские домовладельцы должны были в течение одного дня представить в школу нужное ей оборудование. В городе началось необычайное движение: все извозчики везли в школу красных командиров кровати, матрацы, одеяла, белье. Общежития курсантов были обставлены с удивительной для того времени тщательностью. Клуб школы украшали зелень, мягкая мебель, ковры.

Спустя дней десять после решения Щорса о создании школы товарищ, назначенный ее комиссаром, доложил, что триста курсантов готовы приступить к занятиям.

На площади, против городского театра, выстроились роты школы. Курсанты были в новом обмундировании, в шапках-пилотках.

Щорс поздравил курсантов с открытием школы.

Боевая и политическая учеба в школе началась по программе, выработанной самим Щорсом. Каждый день курсанты ходили в поле для стрелковых и тактических занятий. Обычно в поле и обратно шли с оркестром. Толпы житомирцев провожали роты школы, любуясь выправкой, твердым и четким шагом щорсовских питомцев.

Все жители города знали, любимую песню курсантов:

Щорс относился к школе удивительно любовно, по-отцовски. Он отдавал ей все свободное от боевой работы время. Возвращаясь с боевого участка, он обыкновенно прежде всего заезжал в школу. Чаще всего это бывало ночью. На цыпочках, бесшумно ступая, он проходил мимо рядов коек, останавливался, чтобы поправить упавшее одеяло, и иной раз долго прислушивался к неровному дыханию какого-нибудь курсанта. И в строгих серых глазах Щорса чувствовалось тогда столько товарищеской заботливости и теплоты! Но если Щорс замечал какой-нибудь непорядок или хотя бы плохо сложенную на тумбочке одежду, дневальный сейчас же получал приказание доложить о замеченном непорядке командиру взвода. «Наш суровый и ласковый Щорс», — с гордостью и любовью говорили о нем курсанты.

Как-то Щорс уехал на боевой участок, и три дня о нем ничего не было слышно. Вся школа поднялась на ноги. Группы курсантов выехали на розыски. Можно было опасаться, что Щорс попал в руки одной из банд, оперировавших в районе Житомира. Действительно, это так и было. Но ехавший на машине Щорс, отстреливаясь, сумел ускользнуть. Шофер дал машине предельную скорость. Курсанты встретили своего начдива, когда, почерневший от пыли, он был уже вне опасности.

— Товарищи, среди нас есть волк в овечьей шкуре, — сказал Щорс, собрав курсантов. — Бандиты знают все, что у нас делается. Только выскочишь за город, тебя уже обстреляли. Надо проследить, и вообще будьте осторожны и бдительны.

Через несколько дней предатель был разоблачен. Он оказался бывшим юнкером, ловко скрывавшим до сих пор свое подлинное лицо, и был связан с одним шпионом, капитаном царской армии, работавшим в городе дворником.

Нередко курсантам приходилось выходить по тревоге из-за школьных парт, менять учебные патроны на боевые. В боях с бандами Соколовского, Колесниченко и других кулацких главарей курсанты проводили под руководством Щорса свои тактические занятия. Они говорили: «Щорс принимает от нас зачеты в бою». Бывало так: отправив курсантов против бандитов, Щорс тайком следовал за ними, на лошади или в автомобиле, издалека наблюдая их действия. Но в решительный момент он всегда неожиданно появлялся в цепи и увлекал курсантов в атаку.

После одного боя Щорс выделил из толпы захваченных в плен бандитов несколько человек и приказал отправить их в школу. Сразу было видно, что выделенные люди — крестьянская беднота, попавшая в банду по своей темноте.

— Примите их, как гостей, — сказал Щорс. — Разъясните им толково, за что борются большевики, а потом распустите по домам.

Пленные прожили в школе дней пять. Каждый день с ними проводились беседы. Одной из них руководил сам Щорс.

— Расскажите своим односельчанам, что вы видели и слышали у нас, — сказал он, прощаясь с пленными.

В борьбе с партизанской анархической стихией курсанты школы были самым надежным оплотом Щорса. Когда один из полков дивизии, Нежинский, разложенный петлюровскими агентами, отказался выполнить приказание командования и самовольно ушел с боевого участка, Щорс вышел к нему навстречу с ротой курсантов. Встреча произошла около Житомира. Курсанты построились развернутым фронтом против сбившихся в кучу нежинцев. Щорс вышел вперед и приказал бунтовщикам положить оружие. Нежинцы зашумели. Несколько человек прицелились в Щорса. Он подошел ближе, пристально посмотрел на них и сказал:

— Ну, что же не стреляете?

Никто не решился выстрелить. Один замахнулся было гранатой, но, встретив открытый, спокойный взгляд Щорса, опустил руку.