Человек неопытный мог бы тысячу раз пройти мимо этого места в лесу, так и не приметив никаких признаков присутствия хотя бы одной-единственной пчелки. Пчелы вообще летают слишком высоко, чтобы их было легко заметить с земли, хотя опытный глаз видит их на расстояниях поистине поразительных. Но у Бена было и еще нечто полезное, кроме собственных глаз. Он знал, что дерево, скрывающее улей, должно быть дуплистым, а подобным деревьям обычно присущи и внешние признаки внутреннего повреждения. Затем, пчелы обычно предпочитают деревья определенных пород, причем инстинкт подсказывает маленьким труженицам, как выбрать себе дом, который не угрожает погубить все плоды их трудов, свалившись прежде времени наземь. Обо всех этих особенностях знали и пчелы, и их преследователь, так что Бен знал, что и где надо искать.

Среди инструментов, необходимых в его ремесле, Бен запасся небольшой подзорной трубой, размерами не больше тех, которые используются в театре, но более сильной, что как нельзя лучше отвечало его требованиям. Бену недолго пришлось искать дерево, в котором мог помещаться улей; это был полусгнивший вяз, а вскоре с помощью подзорной трубы он разглядел и пчел, кружившихся среди сухих сучьев на высоте не менее семидесяти футов. Приглядевшись, он быстро нашел и отверстие от упавшего сука, в которое, как было видно в трубу, влетали друг за другом одни пчелы, в то время как навстречу им вылетали сотни других. Больше доказательств не требовалось; и Бен, отложив все свои орудия, кроме топора, приготовился валить дерево.

— Незнакомец, — сказал Гершом, как только Бурдон нанес первый удар, — а не уступишь ли ты мне эту работку? Я не прочь войти в долю при дележе меда и готов честно заработать, что мне причитается. Меня вскормили с топора да с ножа, эта пища мне по зубам, мне только подавай, что рубить да тесать, хоть острым топором, хоть точеным ножом, хоть в Новой Англии, хоть на краю света.

— Можешь попытать удачи, если хочешь, — ответил Бен, отдавая ему топор. — Я и сам могу повалить дерево не хуже тебя, но не так уж люблю эту работу, чтобы держаться за нее мертвой хваткой.

— Ну-у-у, а я скажу, что эта работенка мне по сердцу, — отвечал Гершом, пробуя большим пальцем острие топора — хорошо ли заточен, а затем несколько раз взмахнув, чтобы прикинуть «размах» топорища. — Топорик у тебя не очень-то хорош, незнакомец, топорище не больно размашисто, на мой вкус; да ладно, как-никак быть этому вязу на земле, хоть бы и десять миллионов пчел налетели на меня за мои труды.

Как оказалось, Уоринг не зря бахвалился. Он был во многих отношениях человеком никчемным, но топором владел отменно, что и доказал, молниеносно врубившись в ствол толстенного вяза. Он спросил у Бена, куда «положить» дерево, и когда оно с грохотом свалилось, то легло точно на указанное место. Внезапное падение давно обжитого жилища произвело среди пчел превеликое смятение. Их супостат и не догадывался, что они обитали здесь очень долго и ожидавшая его добыча была самой богатой за все время, что он занимался своим ремеслом. Что касается насекомых, то они клубились тучами в гудящем воздухе, так что незваные гости сочли за благо отойти в сторонку, чтобы раздраженные и оскорбленные пчелы не выместили на них свою неутолимую злобу. Знай они свою силу, это удалось бы насекомым без особого труда, потому что никакие ухищрения не помогут человеку отбиться от нападения этих безобидных на вид мелких тварей, когда ему нечем укрыться, а свирепые маленькие герои шутить не собираются. На этот раз, однако, грабители избежали подобной участи. Улей обрушился так неожиданно, что недавние его жители были глубоко поражены и смирились со своей судьбой, как люди смиряются с ураганами и землетрясениями. Через полчаса большая часть пчел уже собралась на другом дереве, по соседству, где, видимо, они и держали своего рода пчелиный совет о планах на будущее.

Индейцев больше заворожило мастерство Бурдона, которое помогло найти улей, сам же Бен, как и Гершом, радовался скорее обилию добычи. Когда дерево разрубили на куски и расщепили, оказалось, что в его вместительных дуплах собран сладкий урожай многих лет, и Бен прикинул, что на его долю приходится более трехсот фунтовnote 21 отличного меда — с сотами, конечно, — после того что он выделит часть индейцам и требуемую долю Гершому. Трое его спутников, однако, не могли унести помногу, так как в их распоряжении не было никаких транспортных средств, кроме собственных спин.

В этот вечер мед решили не собирать. Они и без того припозднились, и Трутень — поистине, это прозвище совершенно не подходило молодому деятельному охотнику, — но Трутень, если звать его привычным прозвищем, предложил незнакомцам воспользоваться его гостеприимством, пообещав наутро проводить их в путь из своей хижины с добрым грузом меда в котомках.

— Поговаривают, что надвигаются тревожные времена; — продолжал он с простодушной серьезностью, предложив сперва гостям разделить свою скромную трапезу, — мне бы хотелось узнать, что творится в мире. Признаюсь, от Склада Виски я не надеюсь узнать что-то важное; а вот если у Быстрокрылого Голубя нет с собой вести, которая заставит всех нас насторожить уши, значит, я сильно ошибаюсь.

Индейцы высказали свое согласие короткими восклицаниями; но Гершом, разумеется, не мог пропустить возможности высказаться. Пока они шли следом за бортником к его хижине, или шэнти, он болтал с присущей ему непринужденностью. Но, прежде чем сообщить содержание его реплик, мы на минуту отвлечемся и сами скажем несколько слов по поводу термина «шэнти». Теперь им широко пользуются на всей территории Соединенных Штатов, и обозначает он хижину, сооруженную наспех и для временного пользования. По капризу разговорной речи, это слово чаще относится к более постоянным жилищам, ибо человеку свойственно применять привычные названия к привычным предметам. Происхождение слова требует некоторых расследований. Термин, несомненно, родился на Западе — возможно, на Северо-Западе, — и самое подходящее объяснение его происхождения, какое нам приходилось слышать, это предположение, что шэнти, как мы произносим это слово — просто искаженное «chiente», что, по-видимому, у канадских французов означало «собачья конура». Настоящее французское слово, как нам кажется, звучит как «chenie», но, как бы то ни было, кажется вполне возможным вариантом, хотя основано это на неточных слухах. Подчас такие грубые аналогии приводят к любопытным открытиям, хотя в общественном мнении они никак не связаны с ученостью. Мы, со своей стороны, не имеем ни малейшего сомнения в том, что прозвище «янки», которое нынче у всех на устах, но происхождение которого ставит в тупик всех ученых филологов, — не что иное, как слегка искаженное слово «янгиз»note 22, которым прозвали англичан племена, впервые столкнувшиеся с ними. Это наши собственные догадки, не подтвержденные никакими авторитетами; но они настолько правдоподобны, что не нуждаются в доказательствахnote 23.

«Chiente», или шэнти, Бурдона стояла на самом берегу Каламазу, в необычайно красивой рощице из небольших дубов. Место Бен выбрал с отменным вкусом, хотя больше всего на его решение, по-видимому, повлияла близость родника с отличной водой. Более того, он должен был оставаться вблизи реки, так как все его большие переходы совершались водным путем, наиудобнейшим как для перевозки его орудий, мебели и прочих пожиток, так и запасов меда. Знаменитое каноэ из коры укрывалось в небольшом заливе, в стороне от быстрого течения, и было надежно причалено и носом и кормой, чтобы борта не побились о что-нибудь более твердое, чем кора, из которой они были сделаны.

Жилье строилось с расчетом на определенную прочность. Этого требовало, как Бен узнал на собственном опыте, стремление обезопасить себя от двух видов непрошеных гостей — людей и медведей. По правде сказать, первых нашему бортнику было почти нечего опасаться. В те места люди забредали редко. Северные области славного полуострова Мичиган довольно низменны и заболочены или чересчур труднопроходимы и глухи, чтобы привлечь диких охотников, в чьем распоряжении были многочисленные прогалины и прерии, которые в те времена простирались далеко на юг и на запад. Кроме берегов, или побережий, на северной половине полуострова редко куда ступала нога человека. Однако с южной половиной дело обстояло иначе: прогалины, поляны и множество рек и ручейков привлекали диких охотников почти так же, как и цивилизованных людей.