Когда Бенедикт кончил печальное чтение, Гильдебранд прервал молчание словами: “Таковы деяния папы, избранного вами, римляне!” Затем несчастного облачили в папские ризы и совершили обряд низложения. Осужденный был лишен даже сана священника и еще несколько лет влачил жалкое существование, питаясь подаянием добрых людей... Впоследствии Гильдебранд горько каялся в поступке с Бенедиктом, сознаваясь, что последний пал искупительной жертвой в борьбе за отстранение дворянства от назначения пап, и похоронил его с почестями, подобающими истинному первосвященнику.

Таким образом, Гильдебранд показал всем, что не остановится ни перед чем для защиты апостольского престола от произвола римской знати, ибо это – первая ступень к владычеству папства над миром. Но низложение Бенедикта было одной стороной дела: устранен был ставленник дворянства, оставалось уничтожить саму возможность повторения чего-либо подобного в будущем. И вот тот же собор выработал правила, которыми впредь должно было руководствоваться при избрании пап: за римским клиром и народом оставалось право одобрения; патриций Генрих был лишен права назначения, но лично удержал право согласия. Теперь все зависело от решения коллегии кардиналов, которые и избирали преемника сошедшему со сцены папе. Избрание это могло происходить всюду, где собиралась “лучшая часть” кардиналов. Установлением этих руководящих правил не ограничилась деятельность собора: Гильдебранд видел, что союз со светской властью непрочен и дело преобразования медленно подвигается вперед, поэтому решился испробовать новое средство, указанное кардиналом Гумбертом, и обратился к совести прихожан. Соборным постановлением запрещено было посещать богослужения, совершаемые женатыми священнослужителями и симонистами. За исполнением этого запрещения во всей строгости должны были наблюдать бродячие монахи, не по разуму усердные, способные по одному подозрению возвести самое ужасное обвинение. Своими проповедями они волновали чернь и вооружали ее против духовенства. Волей-неволей для спасения своих жизней многие священнослужители отпустили жен, клялись изгнать симонию. Преобразования пошли несравненно быстрее. С этой поры Гильдебранд твердо уверовал в действенность средства кардинала Гумберта и пользовался своим неограниченным влиянием на папу для расширения его применения. Злые языки сравнивали отношения Николая к Гильдебранду с отношением осла к хозяину, и в этом сравнении заключалась доля правды, так как воля последнего была единственным законом для слабого папы. Немедленно для Гильдебранда был освобожден важный пост архидиакона, причем занимавшее ранее этот пост лицо получило изрядные деньги в уплату за свой вынужденный отказ. Архидиаконство до некоторой степени соответствовало министерству иностранных дел: все внешние дела перешли теперь в руки Гильдебранда, и он направил свои усилия на поднятие могущества пап в Европе, завязал дружественные отношения с французским королем, бургундскими владетелями, английскими епископами, а союзом с норманнами обезопасил южную окраину церковных владений. Оставалось сделать то же с северной; и тут и там папство подало руку нарождающимся силам: чем были норманны на Юге, тем стали патары на Севере.

В Ломбардии издавна епископы и высшие сословия притесняли низшие слои, опираясь на могущество германских императоров, и не хотели признавать над собой властной воли пап. Поэтому Рим нашел себе союзников в менее зажиточной, угнетенной части населения. Благодаря исконной поддержке пап их сторонники получили в Ломбардии действенные, чисто военные полномочия и ревностно старались проводить идеи реформы, убеждая дубьем, мечом, насмешками, грабежом и поджогами. Дикий разгул с самой кончины Виктора II воцарился на равнинах По. Тщетно епископы старались противодействовать злу убеждениями и презрением, дав сторонникам пап кличку “патары”, то есть “оборванцы”. Чернь не смутилась этим и бранное название приняла как почетное имя. Наконец мера терпения переполнилась, архиепископ миланский, избитый патарами, обратился к папе Стефану с просьбой сдержать безграничное усердие ревнителей. В Милан был отправлен легатом Гильдебранд. Торопясь, как известно, в Германию, он пробыл всего лишь несколько дней в столице Ломбардии и за это короткое время еще более укрепил связи патаров с Римом. После отъезда Гильдебранда смуты не улеглись. Знать напрягала все силы для усмирения патарии. Тогда патары обратились в Рим, к своим покровителям, с жалобой. Гильдебранд немедленно отправил в Милан Петра Дамиани, дав ему предписание не только искоренить симонию и брачную жизнь духовенства, но и подчинить Милан духовному главенству Рима. Несмотря на значительные волнения, угрожавшие даже жизни посла, Дамиани нанес смертельный удар независимости миланской митрополии, принудив самого архиепископа и все духовенство дать клятву, что они впредь тщательно будут избегать общения с женатыми священнослужителями и симонистами. Сверх того, архиепископ вместе со своими епископами должен был на римском соборе 1059 года – вопреки правам императорства – принять инвеституру из рук Николая II, чем признавал папу верховным сюзереном всех имперских ленов, принадлежавших ломбардскому духовенству. Уже этим невольным признанием самым существенным образом были задеты интересы молодого Генриха. Но Гильдебранд пошел еще дальше: на том же римском соборе он короновал Николая королевской короной, соединенной с папской тиарой, чем подчеркивал притязание пап быть VI светскими главами мира. Бросая этот вызов императорству, Гильдебранд рассчитывал на его слабость, вызванную малолетством Генриха IV и отсутствием прочного направления в политике его матери и опекунши, и хотел подготовить умы к дальнейшим своим требованиям. Но открытая борьба наступила скорее, чем можно было предполагать: постановления римского собора оскорбили императорство, немецких и ломбардских епископов, римское дворянство, и эти столь различные, даже враждебные порой силы соединились и своим влиянием побудили мать Генриха IV, Агнессу, на собор ответить собором, чтобы объявить все распоряжения папы Николая незаконными, а его самого низложенным и преданным анафеме.

Положение дел осложнилось до чрезвычайности, когда вскоре затем скончался Николай II и часть римлян отправила послов к наследственному своему патрицию для назначения преемника умершему. Но Гильдебранд не дремал: он поспешил предупредить неприятное избрание и произвел выборы под своим давлением; благодаря помощи норманнов и герцога Готфрида, Ансельм, епископ Луккский, был объявлен папой под именем Александра II (1061 – 1073). Противники Гильдебранда побудили Агнессу назначить своего папу в лице Кадала, епископа Пармского. Опять произошел церковный раскол, опять вечный город сделался поприщем уличных схваток и грабежей, опять потекла кровь, полилось золото, привлекая продажных римлян на сторону более щедрого; борьба шла с переменным счастьем; Гильдебранд, верхом на коне, лично водил своих ратников на врага, но Кадал стал уже брать верх, когда переворот, совершенный епископом Анноном, устранившим Агнессу от кормила правления, привел к торжеству Александра: на мантуанском соборе (1064) он торжественно был признан папой, а Кадал объявлен низложенным. Кадал не унялся, созвал свой собор, низложил и предал анафеме Александра. К тому же вскоре оказалось, что победа Аннона, из своекорыстных целей покровительствовавшего партии Гильдебранда, была непрочна: на молодого короля приобрел решительное влияние епископ Бременский, Адальберт, объявивший Генриха совершеннолетним (1065) и заменивший Аннона в управлении государством. Будучи верным слугой императорства, Адальберт стал готовиться к римскому походу и коронованию Генриха императорской короной. Противники папства приободрились; один из вождей патаров был убит самым зверским образом: ему отрезали уши, нос, правую руку, вырвали глаза, оскопили и полуживого бросили в болото; Кадал подступил к Риму. Ввиду грозной опасности Дамиани обратился к Генриху с мольбой помочь святой матери, Римской церкви, и прекратить раскол. Гильдебранд был вне себя от такого опрометчивого шага старого кардинала, своим неуместным обращением к светской власти уничтожившего плоды, добытые упорным и медленным трудом. Судьба спасла Дамиани от продолжительных нареканий. Деятельность Адальберта, направленная на усиление королевской власти, вызвала недовольство имперских князей; они настояли на возвращении Аннона (1066) и тем упрочили положение Александра. Но Гильдебранд не мог сжиться с такой позорной зависимостью от дворцовых переворотов в Германии и с удвоенным рвением предался осуществлению своей заветной мечты – поставить на незыблемую почву духовное и светское могущество римского первосвященника. Благодаря неутомимым стараниям дальновидного архидиакона многие бургундские и французские владетели дали клятву “в какое угодно время оказать вооруженное содействие для защиты имущества св. Петра”. Тесная связь с этими владетелями пригодилась и в другом отношении; в ту пору на Пиренейском полуострове шла борьба с мусульманами, и Гильдебранд, видя, что успех осеняет христианские знамена, задумал воспользоваться им для расширения папского влияния на Испанию: он отправлял туда бургундских и французских рыцарей с обязательством получить в лен от св. Петра земли, которые будут отняты у неверных. Умея всюду угадать зародыши будущего развития, Гильдебранд не остался равнодушным зрителем крупнейшего политического переворота своего времени: завоевание Англии норманнами произошло под знаменем св. Петра, присланным Вильгельму архидиаконом, деятельно помогавшим норманнскому герцогу “в надежде, – выражаясь словами самого Гильдебранда, – что столь многочисленные убийства поведут к возвышению того, кто из хорошего сына святой церкви, благодаря ее помощи, сделается лучшим”. Да и вообще, при проявлении самостоятельности какого угодно народа Гильдебранд оставался верен себе и своей цели. Датский король и богемский герцог тяготились духовной зависимостью от немецкой церкви и обратились в Рим с просьбой учредить в их владениях самостоятельные митрополии, подчиненные только папе. Желание это нашло в архидиаконе деятельного помощника и было осуществлено впоследствии, несмотря на все препятствия со стороны германского правительства, занятого, впрочем, личным обогащением, а вовсе не интересами императорства.