— Ничего страшного, Майкл. Я пойду пешком. Поймаю такси по дороге.
Прогулка пойдет ей на пользу — цвет лица будет лучше, и хватит времени подумать о работе в фирме «Ройл» и о том, что эта работа для нее значит.
До сих пор она считалась «самой молодой моделью года» и «лицом сезона»: она позировала для глянцевых обложек «Глэмора» и «Мадемуазель», колесила по свету в поисках идеального ландшафта, на фоне которого можно было продемонстрировать молодежную моду Америки. Но все это время Джесси-Энн скучала по двум вещам: приземистому дому в краю голубой травы, где она могла отдохнуть от суеты города, вдыхать полной грудью свежий воздух и кормить арабских скакунов; и еще она мечтала о собственном доме моделей, где кипела бы деловая жизнь, а на ее банковский счет капали бы деньги, и главное — ей не надо было бы всегда улыбаться, черт возьми!
У светофора она вытянула руку и попыталась остановить машину. Но такси летели мимо, и она провожала их сердитым взглядом.
Надо отдать должное, она заработала много денег, демонстрируя одежду для тинейджеров.[1] Все прошлые годы были удачными, она сумела по-умному вложить свои деньги. Но ничто не вечно, и ее молодость тоже, да и работа была не из легких, не говоря уже о необходимости постоянно выглядеть наилучшим образом. Она устала от этого постоянного напряжения, тем более что от природы была довольно ленива. Может быть, все сложилось бы по-другому, будь у нее иной стиль, например как у манекенщиц, позирующих для журнала мод «Вог», — они были высокими, узкоплечими, с каким-то отстраненным взглядом. А она была «Мисс молодость Америки» — с густыми, светлыми волосами, которые тяжело падали на плечи и очаровательно покачивались за спиной при ходьбе. У нее были длинные, стройные ноги, широкие плечи и маленькая грудь, как у спортсменки, проводившей много времени на воздухе. Она была всегда загорелой, с широкой и открытой улыбкой. Ну и конечно, с веснушками! Джесси-Энн улыбалась Америке с тысяч рекламных стендов и продавала им косметику, глядя с миллиона реклам.
Но всему когда-нибудь приходит конец. У манекенщицы молодежной моды, которой исполнилось двадцать четыре года, впереди не было ничего хорошего. Она чувствовала, как шестнадцатилетние наступают ей на пятки.
Увидев остановившееся такси, она оттолкнула попавшегося на ее пути мужчину в черном двубортном пальто с зонтиком и быстро села в машину, улыбаясь, когда такси тронулось.
— Угол Мэдисон и Пятьдесят седьмой, — сказала она адрес таксисту и откинулась на спинку потрескавшегося сиденья, поморщившись от застарелого запаха дыма в салоне.
Работа манекенщицы у Ройла даст ей возможность показать все, чему она научилась с тех пор, как пятнадцатилетней девчонкой-заводилой в Монтане победила на конкурсе манекенщиц, устроенном журналом мод, и она наконец сможет заработать те деньги, которых у нее не хватало на ранчо с лошадьми и свое собственное агентство. Если выбор остановится на ней, то, как сказал ее агент, Ройл заплатит большие деньги, и не только за участие в рекламе, но и за то, что использует ее имя в рекламе одежды. Она получит гонорар, комиссионные, деньги от рекламы и оплаченные по высшей категории рекламные поездки. Джесси-Энн станет индустрией! А потом, через пару лет, когда эта работа закончится, она откроет дом моделей «Имиджис».[2]
Джесси-Энн хотела добиться успеха в области, где знала все ходы и выходы, и получить признание не только за хорошенькое личико. Она мечтала о собственном доме моделей и о том, чтобы о нем заговорил мир моды в Нью-Йорке. В конце концов, разве она не была знакома со всеми манекенщицами, фотографами, гримерами, стилистами, модельерами, работающими в сфере моды? Если она получит работу у Ройла, тогда все ее мечты смогут осуществиться.
Расплатившись с таксистом, она прошла через стеклянные двери внутрь красивого административного здания и на лифте поднялась на тринадцатый этаж. Веселая темноволосая секретарша, улыбнувшись, поздоровалась с ней и проводила туда, где ее ожидали мистер Ройл и служащие компании. Выпрямив спину и став еще выше, подняв подбородок, Джесси-Энн сделала глубокий вдох и вошла.
Харрисон Ройл сидел за огромным полированным столом, а по бокам восседали представители высшего эшелона рекламного агентства Николса Маршалла. Около Харрисона стоял поднос с нетронутым кофе. Когда Джесси-Энн шла к столу, он продолжал разговаривать по телефону, бросив лишь мимолетный взгляд в ее сторону. Ответственный за финансы фирмы «Ройл» Стью Стэнсфилд приветствовал ее и предложил стул, напоминавший трон, слева от стола, где свет от высоких зданий, образующих каньон Мэдисон-авеню, падал прямо ей в лицо.
Харрисон повесил трубку и встал из-за стола. Подойдя к ней, он протянул руку.
— Мисс Паркер, — сказал он без улыбки. — Я счастлив, что вы смогли уделить нам время. Я знаю, что вы очень заняты.
Харрисону Ройлу был сорок один год. Это был высокий человек, с проседью на висках, одетый в безукоризненный деловой костюм, который выдавал тот факт, что его обладатель очень богат. У него были темные выразительные глаза, которые, как показалось Джесси-Энн, заглядывали в самую душу. Она тоже смотрела ему в глаза, причем сердце так сильно билось в груди, что она боялась, что это услышат находившиеся в комнате люди. Она не испытывала такого волнения с тех самых пор, когда в шестнадцать лет Эйс Маккларен впервые расстегнул ей блузку не заднем сиденье «форда-мустанга» после футбольного матча старшеклассников, где он трижды добился успеха, вернее, четыре раза, считая и ее тоже… Так думал он, хотя, конечно, это не соответствовало действительности.
Харрисон вернулся к столу.
— Пожалуйста, принесите кофе для мисс Паркер, — распорядился он. — Или, может быть, вы хотите чаю?
Секретарша поспешила выполнить его указание.
— Пожалуй, я выпью кофе без кофеина. Спасибо, — ответила она, когда его глаза вернулись к бумагам, что лежали перед ним на блестящей поверхности стола.
Джесси-Энн продолжала скромно сидеть на своем месте, в то время как в течение получаса Стью Стэнсфилд и его финансисты обсуждали ее фотографии, ее достоинства, ее внешность, ее стиль — как будто ее не было в комнате.
Харрисон Ройл, сидя на большом стуле во главе стола, слушал, как ей показалось, совершенно безучастно.
Потом, взглянув на часы, он поднялся:
— Благодарю вас, джентльмены. Думаю, что услышал от вас достаточно.
Шурша бумагами и фотографиями, присутствующие выжидательно смотрели на него, предвкушая его решение.
— Джесси-Энн, — обратился он к ней, неожиданно нежно произнося ее имя. — Джесси-Энн, кажется, все высказались относительно вашей работы и таланта. Согласитесь ли вы пообедать со мной? Может быть, таким образом я узнаю вас поближе?
Она радостно улыбнулась ему и через секунду была уже на ногах, с сумочкой под мышкой. Она быстро расправила юбку на красивых бедрах и в сопровождении Харрисона Ройла вышла из кабинета, оставив самых влиятельных людей рекламного дела в Нью-Йорке сидеть с открытыми от удивления ртами.
Они обедали в ресторане «Двадцать один». Он ни на минуту не спускал с нее глаз, угощая ее диетическим обедом, состоящим из салата и курицы. Она никогда не страдала отсутствием аппетита и сейчас, под пристальным взглядом карих глаз Харрисона, с удовольствием поглощала пищу. А его вопросы совсем не касались работы Джесси-Энн в его компании — он хотел узнать о ней самой: откуда она родом, как она справлялась с ролью молодежной модели, со своей популярностью, о ее жизни вдали от семьи.
Она впервые поняла, что лишь немногие хотели знать что-либо о ней, — всех всегда интересовало, как она выглядела. Даже ее любовников. Джесси-Энн подозревала, что появление с ней на людях имело большее значение для них, чем удовольствие, которое они получали, лежа с ней в постели. А ведь именно тогда она бывала самой собой, просто Джесси-Энн, жаждущей любви.