Они спали, обнаженные и теплые, она оплела его ногами, он обнимал ее, их тела слились в идеальной гармонии, когда зазвонил телефон.

— Господи! — воскликнул Вик, преодолевая несколько пластов сна и хватая телефонную трубку. — В чем дело? — взмолился он.

Даная отвела волосы от глаз, опершись локтем, глядя на него, пока он делал торопливые пометки в блокноте.

— Хорошо, — сказал он, — хорошо, Билл. Да, понял. — И добавил: — Я буду там, увидимся, дружище.

Откинувшись снова на подушки, он уставился в потолок.

— Что случилось, дорогой? — спросила Даная. Но она уже знала, в чем дело.

— Первым рейсом я улетаю обратно в Барбадос, — бесстрастно ответил Вик, — а оттуда — в Лондон, далее — в Дели. В Амритсаре опять волнения, и они хотят, чтобы я был там.

— Понятно, — ответила она, стараясь сдержать свои чувства, готовые прорваться наружу. — Да, тогда тебе нужно собрать вещи. Я хочу сказать, что времени у тебя не так много. Я лучше помогу тебе.

— Все в порядке, — нежно произнес он. — Я привык делать это сам. За многие годы я научился делать это очень хорошо.

— Разумеется, — пробормотала она, садясь, завернутая в простынь, изо всех сил стараясь не расплакаться… Господи, это смешно… Он был просто парнем, которого она встретила на острове, и он совсем не был ее типом мужчины. Если бы она познакомилась с ним в Нью-Йорке, у них не нашлось бы и нескольких слов, чтобы сказать их Друг другу. Вик был представителем своего мира, а она — своего. Разве прошлой ночью он не объяснил ей этого очень доходчиво?

— Почему ты должен делать это? — Слова вырвались у нее, прежде чем она успела остановиться. — Почему ты должен уезжать… рисковать своей жизнью?

— Дорогая, — Вик осторожно обнимал ее, будто она была сделана из тончайшего драгоценного фарфора и он боялся, что она разобьется. — Я журналист. Это моя работа. Это моя жизнь, Даная.

— Я понимаю, — вспыхнула она, слезы жгли глаза. — У тебя своя жизнь, и наши дороги просто никогда не могут пересечься, кроме как на нейтральной территории, вроде этой.

— Ты тоже сама выбрала свой путь, дорогая, — сказал он, держа ее за плечи и глядя ей в глаза.

— И ты презираешь его! — закричала она, позволяя гневу скрыть ее отчаяние перед разлукой с ним.

— Нет, не презираю, — осторожно ответил он, — просто хочу понять.

А потом он торопливо собрал вещи, и меньше чем через полчаса она стояла на террасе, наблюдая, как джип увозит его в аэропорт, и дальше — на Восток. И из ее жизни.

Даная решила, что Броди Флитт — замечательный парень. Он был привлекателен в своем стиле уличного бойца, очаровательным был и его дар поддерживать никогда не кончающийся веселый разговор, который вызывал у нее безудержный смех. К тому же он удачлив и очень богат. «Тогда почему, — думала она, ужиная с ним в „Фор сизнз“, — я все еще жду какого-то необыкновенного, приподнятого настроения, которое должно было появиться, когда такой парень, как Броди, говорит, что сходит по ней с ума?»

— Я не могу вынести этого, — жаловался Броди. — Все, что мне было нужно — так это влюбиться в фотографа, который будет представлять одежду других дизайнеров лучше, чем мою. Я справился с этим, Даная, и я проиграл… Я хочу вступить в фотографическое соревнование. Ты будешь моей девушкой, Даная Лоренс?

— О, — драматично вздохнула она, — какое-то мгновение я думала, что ты собираешься сделать предложение.

Он обезоруживающе усмехнулся, у него были усталые глаза, а на лице двухдневная щетина, потому что днем и ночью он работал над своей новой коллекцией, но его бледно-голубая рубашка была безупречной, а костюм являл собой совершенство. Он выглядит так, думала Даная, как и должен выглядеть модельер — элегантным, но небрежным, сильным и мужественным… Тогда, черт побери, почему она ничего не чувствует?

— Главные вещи — в первую очередь, — весело считал он. — Ты хочешь обручальное кольцо, так ведь? Завтра поедем к Хэрри Уинсток, или к Ван Клифс, или Картье? Ты выберешь сама. Единственно, чего я хочу — это дать тебе возможность сначала выяснить, сможешь ли ты жить с таким сумасшедшим парнем, как я. На самом деле, Даная, все это не так, — добавил он неожиданно серьезно. — Я не просил тебя так сразу выйти за меня замуж, потому что боялся, что ты скажешь «нет». Я думал, что так я просто смог бы чуть-чуть подтолкнуть тебя к этому.

— Броди… — Даная торопливо провела рукой по рыжим волосам, думая, что бы ему ответить. — Послушай, — наконец-то вымолвила она, — разве мы не можем оставить наши отношения такими, как они есть, на какое-то время? Я всегда счастлива, когда я с тобой, Броди… Ты нравишься мне больше почти всех мужчин, которых я знаю…

— Нравлюсь? — Он насмешливо приподнял брови. — Почти… Не очень-то хорошие слова, детка… Я мог бы прожить с этим «нравишься» какое-то время, по крайней мере, до тех пор, пока я не смог бы убедить тебя переоценить все это, но «почти» — теперь это заставляет меня думать, что есть парень, который нравится тебе больше, чем я. Верно?

Даная покачала головой, опустив глаза и глядя на великолепные фрукты, поданные на изысканном большом белом блюде. Конечно, Броди был прав, она не могла избавиться от видения стоящего перед глазами Вика Ломбарди, рассекающего мощными рывками бассейн «Харбор-отеля», и не могла стереть из памяти его профиль, будто отпечатанный на фоне роскошной черной ночи, не могла забыть вызов в его глазах, когда он поставил под сомнение ценность того, чему она отдавала свой талант, и огонь, когда он обнимал ее, сливаясь с ней этими душными, страстными ночами…

— Все в порядке, Даная, — сказал Броди, беря ее руку. — Я просто попытался, вот и все. Мы остаемся друзьями?

— Если ты все еще хочешь иметь меня другом.

Ее зелено-карие глаза нетерпеливо-вопрошающе смотрели на него, и Броди Флитт проклинал себя за то, что был таким дураком, но она ему действительно очень нравилась. Она интересовала и волновала его этим странным сочетанием жесткой целеустремленности и уязвимости…

— Конечно, я хочу, чтобы ты была моим другом, — ответил он, целуя ей руку, — и предложение остается в силе, Даная. Как ты решишь.

Но когда позднее его лимузин подъехал к дому Данаи, Броди не предложил подняться и выпить чего-нибудь. Он просто наклонился и легонько поцеловал ее в щеку.

— Позвони мне на следующей неделе, детка, — сказал он. — Пообедаем вместе, хорошо?

Даная с любовью украсила свою квартиру, выбрав два цвета — белый и черный, которые она использовала, подписывая свои работы, и заполнила это пространство вулканической смесью предметов постмодернистского стиля и высококлассной аппаратуры, добавив вспышки красок выразительных картин, которые как бы разлиновали стены. Но сегодня все выглядело безлико и одиноко… Просто коллекция предметов и идей. Одна стена была занята сверкающими стальными книжными полками, на которых рядами стояли альбомы в кожаных переплетах, заполненные фотографиями — теми, что она выполнила и посчитала достойными своего таланта. Вспоминая квартиру, которую она занимала до того, где каждое свободное место было занято ее работами, она решила никогда не развешивать их дома, сделав исключение для одной-единственной, которую повесила в спальне, — самую первую фотографию Галы, размером три фута, где все пространство занимали и притягивали к себе огромные невинные глаза и нежный, чувственный рот.

Она сняла с полки альбом, опустилась на колени на блестящие черные лакированные доски пола и открыла его. Переворачивать страницы альбома, чтобы найти то, что она искала, не требовалось — альбом уже привычно открывался на странице, где была фотография Вика Ломбарди, сделанная на Харборе, Она знала его лицо по памяти, каждую напряженную линию: широкие брови, темные волосы, ясные глаза, слегка прищуренные и задорно-вопросительные, когда он глядел на нее; решительная линия подбородка и прямой нос… Лицо, не знающее компромиссов, решила она со вздохом, закрывая альбом и думая, что она делала глупость, позволяя воспоминаниям о преданном своему деле репортеру, такому, как Вик Ломбарди, изменять ее жизнь. С тех пор как они расстались, она получила только одну весточку — яркую открытку храма в Индии, и ее глупое сердце сжалось, когда она прочла: «Скучаю по тебе, Даная Лоренс!» — это все, что там было написано. И он совсем просто подписал ее: «Вик». Не написал «люблю», «обнимаю», «целую», без страстных заверений, что не может жить без нее, когда она и вправду боялась, что не сможет жить без него.