— Интересно, — сказал я. Девушка прищурилась. На ее аккуратных губках осталось красное. Почему-то я смотрел именно на них. Почему-то.

— Что именно? Насчет жопы?

— То, что ты знаешь все эти названия, да еще значение слова «банальный». Ты кем будешь-то?

— Королевой британской я буду, — безмятежно сказала она. — По настроению, правда, работаю высокооплачиваемой гетерой, но стоит дождаться полночи…

— Имя есть у тебя, гетера?

— А как же, — она наконец дожевала остатки лепешки. — Мистерелла Девилль.

— Это сценический псевдоним. А на самом деле?

— Поглядите-ка, мистер грязный ковбой тоже знает пятидолларовые слова! — она ткнула в меня острым пальчиком. — Ладно, поиграем в откровенность — за те деньги, что ты заплатил, позволяется и не такое. Алика. Алика ЛаБо.

Сердце пропустило удар.

Алика. Почти что Алиса. Почти что та, которая…

Которой нет и не будет больше никогда.

Алика ЛаБо.

— Ты что-то побледнел, мистер, — Алика ловко подсунула мне уже малость опустевший поднос. — Перекуси, что ли, а не то я могу не удержаться и затолкать в себя все это. Пардон за невольный каламбур.

Я принялся за еду. Лепешка оказалась подсохшей, так что блюдо походило скорее на тако, разве что собирать его приходилось самостоятельно. Впрочем, плевать, сочетание острого мяса и мелко порубленных овощей было именно тем, чего мне сейчас не хватало. Девушка наблюдала за моей довольно неряшливой трапезой.

— Изголодался ты, мистер, по всему видно. А тебя как звать, раз уж в ход пошли настоящие имена?

— Ле… — я запнулся. — Лейтенант. Просто Лейтенант.

— Как скажешь, лапочка, — пожала плечами Алика. — Ты сейчас снова баиньки или займемся уже делом?

— А ты что, в ближайшие несколько часов в полном моем распоряжении?

— Вряд ли тебя хватит на несколько часов, — хихикнула она. — Бабы у тебя не было… долго, судя по всему. Нужна разрядка. Ну, а я здесь как раз для этого. Так что?

— Погоди, — это слово далось мне нелегко. Видит бог — или кто-то еще — я ее хотел. И вовсе не потому, что давно не был с женщиной. Она… Алика выглядела живой. Настоящей. Чуть ли не впервые с того момента, как я очнулся посреди пустыни в том дурацком сомбреро и осколком от заляпанной чем-то зеленой бутылки в сжатом кулаке. — Погоди. Давай поговорим.

— Да без проблем, — легко согласилась она. — Времени у нас целая вечность. Мертвецы часов не наблюдают, так ведь?

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осмыслить ее слова.

— Что… что ты сказала?

— Да я знаю, что здесь все мертвяки, — Алика с иронией уставилась мне в переносицу, ее глаза смеялись. — И помню, как умерла, а потом оказалась здесь. Поначалу я думала, что это и есть ад. Но потом вроде как сообразила — для ада здесь малость скучновато. Наверное, это что-то вроде септика — отстойник для всякого дерьма. Вымученное, вырожденное, выплюнутое, словно после затяжки от дешёвого табака, место.

— Так и есть.

— Ты тоже, значит, догадался? — она кивнула. — Сообразительный парень. За что ты здесь?

— За что?

— Да брось. Можно сколько угодно притворяться, но в сухом остатке, перед самим собой — какой смысл? Мы все в глубине буши знаем, за что здесь оказались. Я, например, была плохой матерью. — Она на секунду сбивается. — Очень-очень плохой матерью. И довольно никчемной женой, надо сказать. Меня зарезал кухонным ножом очередной любовник. Широченным таким, знаешь, для резки мяска, настоящий тесак. Он всадил мне его в живот.

— Алика.

— Он был трус, — кажется, она меня вообще не видела, глаза подернулись поволокой и каким-то жемчужным блеском. — Даже не хватило смелости, чтобы вытащить нож. Он убежал из дома, а я осталась. Упала на колени, потом завалилась на живот, нож вошел еще глубже, только не ровно, а под углом — я почувствовала, как там, внутри, что-то оборвалось, и вдруг стало так тепло и спокойно, и я подумала «ну вот и конец…» И, кажется, заснула.

Она поглядела на меня внимательными, цепкими глазами.

— Только это был никакой не конец, мистер Лейтенант. Я пришла в себя здесь, ничего не поняла — какой, к черту, Дикий Запад? Галлюцинации? Это какая-то шутка? Инсценировка? Телешоу? Черта с два, и ты это знаешь. Это то посмертие, которое мы заслужили, ковбой. Так вот, я хочу знать: в чем твоя вина?

Лампы на стенах горят ровным желтоватым светом, по комнате плывет острый запах нагретого железа и керосина. А и какого черта, собственно?

— Была одна девушка… а потом умерла. А я убил тех ублюдков, которые позволили ей умереть.

— Шикарно, — оценила Алика. — Очень достойное решение. Только вот, судя по всему, среди тех, кого ты убил, были и невинные, иначе мы бы с тобой сейчас не разговаривали.

— Невинные всегда умирают за чужие грехи. Это закон.

— Здесь не поспоришь. — Девушка потянулась: долго, расчетливо, с прогибом, чтобы все можно было рассмотреть как следует. — Так или иначе, мы тут, похоже, застряли надолго. Что ты думаешь насчет скоротать время с обоюдным удовольствием?

— Я?

— Конечно, ты, Лейтенант. Разумеется, ты. И еще я. Если, конечно, ты сочтешь нужным.

Она, уже все решив, задрала пеньюарчик, легла на животик, подставив на обозрение всем желающим аккуратную попку, и приготовилась получать удовольствие.

— У тебя шрамы на груди, — говорит она некоторое время спустя. — Откуда они?

— Это важно?

— Мы застряли в месте между Землей и Небом. Или Землей и Преисподней, как тебе больше нравится. В невозможном месте. Здесь ничего не важно, только почему бы не побыть откровенными хотя бы здесь и сейчас. Кто ты? Как тебя зовут на самом деле?

— Лейтенант.

— Ну, как знаешь.

Мы лежим на том же самом диванчике, одежда разбросана по полу, туда же отправился и пустой и больше не нужный поднос, у меня в руке стакан с каким-то местным коктейлем — джин, мята, лимон и еще что-то, на вкус напоминает божественный нектар. В соседней комнате уже началось обычное для этого места веселье — там слышны девичьи визги, грохот посуды, и играет расстроенное пианино, где за тапера отдувается какой-то ушлый парень с красными замшевыми перчатками, свешивающимися из заднего кармана брюк. Мошенник, должно быть, а может, убийца. Других здесь не водится.

Алика, чьи теплые пальчики скользят сейчас по моей коже, невесело хмыкает.

— Можно сказать, что они нашли друг друга: хмурый любвеобильный мексиканец и дешевая бордельная шлюха. Будешь меня защищать теперь от всяких крикливых мудаков, любящих распускать руки не по делу, Лейтенант? Учти, здесь таких полным-полно, и нельзя сказать, что со временем эта ситуация изменится. Ты точно хорошо подумал?

— Боюсь, что все будет совсем не так завлекательно, — я шевелюсь, ставя стакан на пол, и мягкая девичья ладошка соскальзывает куда-то вниз. Впрочем, я не имею ничего против. — Видишь ли, я не планирую задерживаться в этой сточной канаве ни на секунду дольше, чем требуется.

— А я, значит, провожу здесь вечность потому, что жить не могу без грязи, вони, крови и песчаных бурь, верно? — Она достает из-под дивана оловянный пенал со спичками и, морщась, поджигает длинную сигаретину. Клуб густого синего дыма воняет, словно тысяча протухших яиц. — Не то, чтобы отсюда был официальный выход, ковбой. Да и вообще хоть какой-нибудь, пускай самый плохонький выход.

— Он есть, — говорю я, и девушка замирает, обратившись в слух. — И я намереваюсь им воспользоваться.

— Что? Постой! Нет. Черт! — Слова мешают и путаются. — А, к чертям! О чем ты?

Я рассказываю о последних словах Часовщика. Большой бескорыстный поступок. Спасение города от долгой мучительной смерти. Я собираюсь выбраться из этой дыры, пройдя по черному ходу.

— Я с тобой, — не раздумывая, выпаливает девушка. — И мы отправляемся прямо сейчас.

— Ты бредишь.

— Не больше, чем обычно. Я умею обращаться с оружием, на втором этаже лежит полностью исправный «винчестер» системы Генри и полсотни патронов сорок четвертого калибра к нему. Еще я хорошо лажу с лошадями и не доставлю хлопот. Я отчаянно хочу выбраться отсюда, Лейтенант. И знаешь еще что?