— Дьявол! — завопил один из них, покуда я подползал на дистанцию стрельбы. Голос у него оказался высокий и писклявый, словно у школьника. — Будь в раю работенка для ангелов, бьюсь об заклад, Всевышний не смог бы придумать ничего лучше этой!

— Это верно, — ответил ему другой, вооруженный карабином Бернсайда, который положил на правое плечо, и бутылкой дрянного свекольного, судя по цвету, самогона, которую держал в левой. Он приложился к ней и сделал большой глоток.

— Никаких вестей от Джо Гарнеги? — брюзгливо спросил третий, голый по пояс, а четвертый ничего не ответил, только помотал отрицательно заросшей длинными черными волосами головой. Он был из них самым молчаливым и отчего-то показался мне похожим на гигантского костлявого паука. — Дело, конечно, делом, но торчать здесь третью неделю…

— Заткнись, дурень, — посоветовал ему парень с карабином, похоже, главный здесь. — Не то я тебя заткну.

Солнце потихоньку начинало клониться к закату. Сухой и каменистый обрыв по эту сторону запруды навевал тоску и меланхолию, поросшие сухими и бурыми водорослями камни вниз по течению казались мертвыми черепахами. Было ясно, что здесь есть жизнь, только она понурилась, одрябла и спряталась среди растрескавшейся чешуйками земли. Такое хорошее русло испоганили, мерзавцы!

— Дерьмо! — вполне своевременно заключил второй, с карабином, докончил войну со свекольным самогоном, выдохнул так долго и глубоко, что ближайшие кустики, кажется, обуглились и почернели, и запустил бутылку в массивные камни запруды. Толстое стекло громко и жалобно зазвенело.

Я взвел курки и напрягся. По всему это должно было стать сигналом для притаившейся в высокой траве неподалеку Алики. Звук разбитой бутылки, четкий и ясный — куда понятнее? Но трава оставалась неподвижной, а ничем не омраченная пьянка продолжалась, вовлекая в себя новые сосуды с огненной водой, ругательства и довольно неудачные попытки пения. Заснула она там, что ли?

— Эй! — рявкнул вдруг тот парень, что был по пояс голым, когда я уже почти решил, что Алику укусил ядовитый скорпион или бешеный тарантул, и она сейчас лежит, гордая, бездыханная и прекрасная, с искусанными в агонии губами посреди влажной окровавленной травы, и невидящие ее темные глаза уставились в совсем чистое теперь, без единого облачка небо. — А это еще что?

Остальная троица напряглась было, но мгновенно расслабилась. Тот, что был похож на паука, покачал головой. Тот, что был с бутылкой, коротко и властно хохотнул.

— Похоже, день начинает налаживаться, парни! Где еще вам предложат эдакое кушанье — да еще и задаром?

Сквозь траву, медленно и грациозно раздвигая стебли к ним шла — нет, плыла — Алика. Зачесанные на одну сторону волосы распушились и придавали ей сходство с античной дриадой, белая рубашка навыпуск была полурасстегнута на груди, пояс на штанишках болтался на последней дырочке. Она выглядела юной богиней, охотницей-Артемидой, веселой, смертоносной и распутной.

— Привет, ребята, — сказала Алика с чуточку смущенной улыбкой. Ее руки с закатанными до локтя рукавами рубашки были пусты — ни ножа, ни тем более ружья. Оставила? Выбросила? Что она задумала, глупая девчонка? — Соскучились тут, наверно?

— Чертовски верно, соскучились, — подтвердил писклявый. — Ты из борделя, правильно? Видел тебя там.

— Я от Мишель, — согласилась Алика. — Своего рода подарок. Приз за ваш нелегкий труд, тяжелый, потный и неблагодарный.

— Мишель все правильно понимает, — вступил в разговор тот, что был похож на паука. — Вот только девок могла бы прислать и побольше. Нас-то четверо, а дырок у тебя всего три. Кому-то придется ждать своей очереди, а это нехорошо.

Алика улыбнулась снова. Даже у меня, сидящего вдалеке за камнем, от этой улыбки свело бедра, а у ублюдков на запруде, должно быть, вся кровь разом закипела, собравшись в одном-единственном месте — и не подумайте, что в голове.

— Сегодня я обслуживаю по принципу: «пришел первым, получил первым», — мягко сказала она. И отступила на шаг. — Но вам придется сначала меня поймать.

Они бросились на нее — трое. Один, тот самый с карабином и едва початой бутылкой, остался — у парня все же было какое-то понятие о службе. Но остальные: писклявый, паук и голый по пояс мгновенно спрыгнули с каменной насыпи и побежали по высокой, по пояс, траве, за девушкой. В пахнущем травами, цветами и стоячей водой воздухе повисли проклятия и нетерпеливое, возбужденное ожидание.

Алика не растерялась: хохоча во все горло, она развернулась и прыснула прочь. Сил и дыхания у нее было побольше, чем у троих пьяненьких придурков, да и земля под ковром травы, похоже, была знакома лучше; в отличие от преследователей, она на своем пути ни разу не упала.

— Смелее, мальчики! — позвала девушка, на секунду оглядываясь. «Мальчики», хекая, хрипя и матерясь, распались на широкий веер, медленно двигающийся в ее сторону. Карабинер на дамбе решил, видимо, не принимать участие в погоне: присел на камень и запалил сигарету.

— Постой, сучка! — хрипло заорал кто-то, похоже, уже выдыхающийся. — Куда?

— Еще немного! — задорно крикнула она, но я понял: это адресовалось мне. Жаль, не учился я стрельбе по-македонски. Впрочем, тут и работы едва-едва на один барабан; второй вроде как страховочным выходит. — И я вся ваша, ребята!

Она остановилась, повернулась, и с улыбкой взглянула на своих преследователей. Она была молода и прекрасна — не знаю, заметили ли это они. Она раскинула руки и так, живым распятым благословением, упала в высокую пахучую траву.

Бандиты остолбенели.

— Чумовая девка! — взвизгнул первый. — Ну, сейчас я ее…

— Не гони лошадей, — проревел голый по пояс. По смуглой татуированной коже тек пот — не тек, а струился. — По очереди! По порядку!

Тот, что был похож на паука, ничего не сказал. Он был уже рядом. Он стоял над ней и тянул вперед длинные, заросшие черным волосом руки.

— Эй! — пропищал вдруг первый. — Чего это ты…

Грохнул выстрел. «Ружье Генри» использует толстенькие латунные патроны кольцевого воспламенения сорок четвертого калибра, выстрел такими в упор действует на подопытного ободряюще, говорю из личного опыта. Похоже, Алика предусмотрительно оставила в заранее отмеченном месте свое ружье, подобралась поближе, увлекла бандитов разговором, завела в нужную точку и разрядила «винчестер» в первого попавшегося ублюдка. В этом присутствовал, конечно, некоторый риск — трубчатый магазин на 16 зарядов имел прорезь в нижней части, куда могла забиться грязь и трава. Но пока все шло на редкость хорошо.

Пуля угодила бандиту не в голову, а в корпус, умница девочка, не стала испытывать удачу. Паукообразного буквально подбросило над землей — несильно, максимум на фут — а потом откинуло в сторону, словно надоевшую игрушку. Наверняка он даже не успел понять, что произошло, сразу скользнул из бытия здесь в расслабленное пустое небытие где-то там.

Щелкнула спусковая скоба — она у этой модели жесткая на звук, почти плотоядная, словно орехокол. Ствол переместился на следующую кандидатуру — парня с писклявым голосом, который, выпучив обалдевшие глаза, слепо шарил сейчас по поясу в поисках револьвера, вполне приличного с виду «флотского кольта».

— Приходишь вторым — получаешь вторым, — сказала Алика.

Я почти ее не слышал — смотрел за владельцем карабина, спокойным парнем, который не бросился за остальной компанией. Он мог бы стать опасным противником: когда прозвучал выстрел, он как раз замер с бутылкой у губ и не мог среагировать мгновенно. Но черт возьми, если это было и не мгновенно, то чертовски быстро к тому! Бутылка полетела в сторону и разбилась о камни, а старина Бернсайд перепрыгнул с покрасневшей шеи в жилистые руки словно по мановению волшебной палочки.

Вот только имелась одна загвоздка — Алика лежала в высокой траве, он мог вычислить ее нахождение только по короткому черному стволу винтовки, плюс сделать поправку на расстояние и небольшие габариты девушки, да еще двое оставшихся идиотов маячили в поле зрения, мешая и рассредотачивая… а потом я пальнул ему в голову из своего «витнивиль-хартфорда» с расстояния примерно десять футов, и его мозги разлетелись по камням рядом с осколками бутылочного стекла, и от четверых охранников запруды осталась ровно половина.