Я медленно иду за парнями — чтобы не привлекать особенного внимания. И еще потому что занят важным делом — пытаюсь подпалить от самокрутки фитиль. Вокруг мирная, гробовая тишина. Всему миру нет дела до нас, мир вымер и погиб, мир затаил дыхание и смотрит.

Выбирайте понравившийся вариант, верным будет любой.

Старший из «волчьих ковбоев» деловито дергает тяжелую высокую дверь церкви, и вся компания вваливается внутрь. Теперь они в притворе — промежуточном помещении, напоминающим большой тамбур и, наверное, имеющем какую-то важную религиозную функцию. Только мне до этой функции нет никакого дела, мне сейчас важны простые арифметические величины.

Ширина притвора — три метра с небольшим. Человек проходит их за семь шагов. Семь широких, уверенных в своей неуязвимости шагов — это примерно четыре с половиной секунды.

Я подгадываю точно, и к моменту, когда главный из четверки хватается за ручку двери, ведущей в атриум, обнаруживает, что она заперта и издает сдавленное восклицание — что-то вроде удивления, смешанного со злостью — уже оказываюсь у входа в церковь. Горящий фитиль динамитной шашки в моей руке уже меньше дюйма в длину.

И не успевает захлопнуться входная дверь за последним из «волков», как ее придерживаю я — на полсекунды, не больше — и мягко забрасываю внутрь. И захлопываю дверь, и запираю ее на полученный от фальшивого священника ключ.

Но внутри остались матерые волки — даже за истекающие короткие секунды кто-то из них находит выход. И за миг до взрыва, разносящего церковь и превращающего всех внутри в кровавое вопящее месиво, боковое окно разлетается мутными осколками, и наружу вываливается изрезанная, ругающаяся на непонятном, по-змеиному шипящем языке фигура.

Хотя отчего же непонятном? Это польский.

Взрыв вспухает внутри церкви глухим пузырем и ощущается, в основном, ногами. Изнутри слышен чей-то пронзительный, нечеловеческий визг. Мне приходилось раньше забивать свиней, так вот они, когда привязываешь их к столбу и идешь за ножом, визжали, уже все понимая, примерно так же — на одной ноте, отчаянно и безнадежно.

Впрочем, от свиней была хотя бы польза. А сейчас я так, долг отрабатываю.

— …Та й до курвы нендзе! — завершает из-за угла краткий, но энергичный монолог последний умный ковбой. Будем надеяться, что последний. Мне бы очень хотелось, чтобы он оказался последним, и не было нужды носиться по этому сонному городку за ним. Или от него. Да, от него определенно было бы еще хуже.

Поэтому я стою тихо и совершенно бесшумно. Этому помогает визг изнутри церкви и хруст битого стекла под ногами парня за углом. Осталось дождаться, пока он потеряет бдительность и выйдет…

А вообще-то, какого черта?

— Сеньор, с вами все в порядке? Я видел большой бум, да, сеньор!

— Кой хрен в порядке, — рычит из-за угла ковбой. Он совсем не дурак, но соображает не очень быстро. — Все полетело к чертовой… Ах ты ж тварь! Это ты нас подставил!

Вот и закончилось наше трогательное единение. Но никто не мешает провернуть здесь тот же трюк, что отлично сработал с толстым картежником.

— На самом деле, если кто-то тебя подставил, это были твои родители еще до рождения, — сообщаю я уже без дурацкого акцента. — Но сейчас не об этом. На самом деле, дорогой мой человек, ты хочешь винить в своих несчастьях не кого-нибудь, а местного шерифа.

— Дерьмо!

— Согласен, если речь о твоих мозгах, парень. Подумай сам — зачем ему в своем городке бандиты и грабители с тремя ящиками динамита?

Молчание и хриплое дыхание с той стороны, значит, я на правильном пути.

— Правильный ответ — незачем. Тебе заплатил толстый парень, который любит играть в карты?

— Откуда…

— Так вот, люди шерифа пристрелили его час назад как загнанную лошадь. А меня наняли, чтобы разобраться с вашей шайкой. И посмотри на результаты — я уже у финишной черты, по моим подсчетам, ты остался один.

— Да я зарежу тебя как помойного пса…

— Не отрицаю, но давай рассуждать разумно. Наши шансы друг против друга я оцениваю как равные. Ты, возможно, и опытнее, но на мне нет ни царапины. Есть ли смысл гибнуть так бессмысленно? Поэтому я предлагаю сделку.

— Будь я проклят, если заключу сделку с грязным мексиканцем…

— Расовые предубеждения не доведут эту страну до добра. А сделка такова — сейчас мы разворачиваемся и идем нашими собственными непересекающимися дорогами. Я сигнализирую шерифу, что решил проблему бандитов, а ты уходишь, сохранив честь, достоинство, аванс, и, пожалуй, оружие с лошадью. Решим все возникшие между нами недоразумения при следующей встрече. Что скажешь?

Он молчит. У церкви сквозь выбитые зубы свищет ветер. И ни души. Вымерли здесь все, что ли?

— Нет, — хрипло звучит, наконец, из-за угла. — Не пойдет. Если шериф нас подставил, а выглядит все именно так, я поговорю с ним лично. А тебе я посоветовал бы с этой минуты оглядываться почаще. На войне мы с такими, как ты, поступали одинаково. И умирали они обычно очень скверно.

— Не совершай ошибку, парень, ты задумал опасное дело…

— Опасное? Ты за кого меня принимаешь, дешевый мексиканский панк? Принцессу из сказки? Пошел ты!

По гравию шуршат быстрые удаляющиеся шаги. Я жду немного и осторожно выглядываю. Ни души. А в сторону приземистого одноэтажного, но все равно самого опрятного здесь здания торопится темный опасный силуэт. Последний взвинченный парень пошел общаться с шерифом, наполовину вытащив из кобуры свой «кольт». Наверняка шериф будет в восторге.

Все получилось даже лучше, чем я думал.

Ладно, давайте уже про капрала Васкеса.

Когда я закончил, в Сан-Квентине уже было спокойно. Прекрасная Изабелла со своим дорогим доктором мирно дремали внутри больничного корпуса, а снаружи царила тишь и благодать со странным тяжелым запахом. Оставались только ребята в караулке, но за их способность к сопротивлению я не беспокоился — пьяные крики и неразборчивые ругательства доносились через весь двор.

По сути, ничего не мешало моему благополучному отбытию восвояси из этого гостеприимного места — конюшни находились в другой стороне корпуса, их уже никто не охранял, оседлать подходящую лошадку и ветром пронестись мимо было бы делом нескольких минут.

Но я сам подкрался туда. Не знаю зачем. То есть теперь знаю, конечно, но тогда — нет, тогда я принял это за интуицию. Внутренний голос. И, знаете, оказался прав. Сидя у той двери и внимательно слушая, я сделал то, что заставило меня узнать капрала Васкеса. И рассказать об этом знакомстве вам.

— Разве же можно так перепиваться, пинчес эступидос! — выговаривал чей-то сиплый голос внутри караулки. Голос был очень живописный, так и представлялся невысокий пузатый дядечка с потной лысиной и грустными висячими усами. И когда-то белой, но теперь присыпанной желтоватой пылью и очерненной подсыхающими пятнами пота униформе, почему-то. — Ладно Хоакин, этот проклятый хото, я никогда и не думал, что из него получится хороший солдат. Но Гильермо и ты… Уэлес, а мьерда, Роберто! Мьерда и бомитона! И это люди, которыми я поставлен командовать, пор Сеньор Хесус и Санта Мария!

— Дон Васкес, все будет… будет хорошо… — запинаясь, пробормотал молодой голос. — Мы просто немного… отдыхаем.

— Коме ми берга, пендехо, — немедленно порекомендовал сиплый Васкес. — И смотри не подавись в процессе. Кстати, для тебя я сэр капрал Васкес, это ясно?!

— Так… как скажете, сэр капрал… — из комнатушки донесся богатырский храп. Точнее, к уже двум солирующим голосам присоединился третий, видимо, последний.

Капрал, судя по звуку, сплюнул. Пробормотал что-то про бездельников и самовольных мальчишек, я не все понял. Энергично протопал до двери, открыл ее, вывалился наружу, где и наткнулся на меня. Трудно сказать, для кого это было большей неожиданностью. Наверное, все же для него. Я-то все же был в курсе о его существовании, а вот он о моем присутствии за дверью, похоже, даже не подозревал. И это, кстати, постоянно ставит меня в тупик. Люди, как можно вообще выходить из дверей, не подозревая, что за ней могу оказаться я?