Глава 8.

Казнь бюрократов

Их было семеро, и все пришли из мусоропровода. Первый, работник райфинотдела, боролся с крупным финансовым капиталом и одержал победу. Всего неделю продержался цветочный кооператив "Резеда" и был удушен за злостные мечты о роскоши. Кооператоры, подрывавшие основы строя, удалились в рубише, а горожане продолжали покупать цветы только в кадках. Двое из ДЭЗа № 10 боролись с собственными жильцами за экономию цветных и черных металлов - не чинили крышу. Здесь тоже была полная виктория. Остальные - кто продержал в столе изобретение до полной протухлости, кто перестал завозить в магазины сахар, отчего самогонка в районе сделалась совершенно несладкою, - народ, словом, подобрался мелкий. Как повелось исстари, роздано им было по "строгачу" и велено преобразиться. Откозыряли борцы и немедленно приступили к преображению на радость дающим выговоры, да не оскудеет их рука во веки веков! Не знали борцы, что близок их час. Каждый был вырезан, отсортирован и положен в ящичек, смотря по одержанной победе. Пришло время воздаяния. Неделю дожидались они в углу, растрепанной кучкой газетных вырезок, шевелились от сквозняков, гулявших по квартире. А теперь - шабаш. Настала минута, коей так жаждала душа старика. Грандиозов облачился в старый свой, последний костюм, повязал тщательно галстук (шапку снимать не стал опасался застенных обвалов и бурь). Включил настольную лампу с жестяным помятым колпаком и приступил к делу. Заседание началось с. душителя кооперативов. Извлеченный из угла, лег он на стол, за которым председательствовал старик. Гранднозов встал и внятно прочел сопроводительную записку. Затем было опрошено, что имеет сообщить подсудимый в свое оправдание. Молчал душитель, распластанный на поверхности стола под резким светом лампы, нечего было ему возразить. Тогда заговорил старик. Кратка была его речь, приподнята и вдохновенна. Вот она: - Слушай меня, подсудимый! Молчание твое - доказательство вины, подтверждение содеянного тобою зла. Виновен ты, виновны и подобные тебе. Вред принесли вы народу. Высшим мерилом есть благо народа, и если благо это - смерть, значит, и тебе оно благо. Ибо часть ты народа, он тебе судья, а я лишь исполнитель воли его. Прощай и помни! И легла поперек листа резолюция наискось красным; 20 ЛЕТ БЕЗ ПРАВА ПЕРЕПИСКИ И. Г. Восторженный рев тысяч голосов донесся с кухни. Были в нем и стоны, и вопли врагов, но все перекрывало мощное, единое: "Слава! Смерть подонкам! Сла-а-а-а-ва!" Грандиозов чуть усмехнулся, неторопливо вышел на кухню. При появлении его рев усилился, мигом стерлись стоны, потонули в ликующем скандировании, растворились в здравицах. Медленно поднялась рука, и стих рев. Грандиозов помедлил минуту, наслаждаясь властью над толпой слабых, затем неспешно вернулся в комнату. Свершалось великое светлое дело, и не было места жалости. Беззвучно лязгнул секатор, откатилась прочь голова душителя кооперативов, взревела радостная, преданная, верящая толпа. Блеснула искорка и погасла на дивно отточенном лезвии. Старик смахнул ее на пол, а под режущий круг лампы лег следующий преступник. Возбуждение охватывало старика. Под неслышный лязг садовой гильотинки произносил он приговоры, ставил резолюции, напутствовал осужденных в последний путь, смотрел, как вылетают и гаснут искры их маленьких душ, смахивал пепел. Пела душа. Вращался бешено диск, и властвовал его движениями старик Грандиозов. Был он один в эти сладкие минуты, вершил суд суровый и праведный, и некого было бояться ему, даже Полюгарова. - Не страшен ты, Полюгаров! Ибо сам стал я властью и нет надо мной суда! Так вскричал в упоении старик Грандиозов, бывший Зиляев, и опустил нож на шею бюрократов из ДЭЗа № 10. Умерли бюрократы, и проводил их Грандиозов на небо, к полюгаровским крестникам. А следом ушли туда же кооператоры из "Резеды". По букве виновен был душитель их, а они вдвойне - по духу. Не обманывало старика классовое чутье, не подвело и теперь. Ушли они списком, ибо врагами были по сути, и бешеный рев с кухни подтвердил правоту содеянного. Сыпался в ловушку мусор, тени прыгали по стенам, по лакированным ящичкам с литерами. Через стенку жадно прислушивался Гоша. В режущем круге света продолжалась казнь.

Глава 9.

"Пожалте бриться!"

"Скорая" сработала быстро. Подкатила к подъезду белая машина с крестом, вышли из нее двое в белых халатах, с чемоданчиком и устремились внутрь. Тут Гоша отлепился от кованой решетки, которой были забраны окна еще при отце, и переменил позицию, а именно перебрался к дверям. Приник к глазку, отворив от наслаждения рот Шаги простучали по лестнице, врачи остановились у второй квартиры, нажали кнопку звонка. Никто не открыл им. Занят был старик Грандиозов, очень занят, творил справедливость. Врач, который повыше, прислушался: - Говорит. Что-то о счастьи народном... Стучи! Низенький крепко саданул кулаком по филенке. - Ломать надо, - озабоченно сказал высокий. - Сгоняй за слесарем. Низенький помчался вниз по лестнице. - Ломайте! - шептал Гоша сквозь дверь. - Круши! Дави гада! Ему хотелось плясать.

Глава 10.

Конец картотеки

Грандиозов просунул палец под влажную тесемку. Бюрократы умерли, но праздник продолжался. - Враги народа! - сказал себе старик. Давно погибшие, но не казненные Грандиозовым, находились они под литерой "В" и пролежали бы так еще долго. Лет тридцать назад кое-кого реабилитировали (стонал, выбегая ругаться на кухню старик, убирая их дела из картотеки). Но оставались еще карточки в ящиках под литерой "В", приберегались до грядущих сладостных выходных. И вдруг с ужасом прочел Грандиозов в газетах, что и с этих оставшихся собираются снять обвинения, вырвать из картотеки навсегда. - Не отдам, не пущу, не отдам... - шептал он, выдирая дела и швыряя на стол, под лампу. Ворохом ложились под режущий световой круг ломкие газеты, брошюры, литографированные портреты, убереженные до времени стариком. Торопливо залязгал секатор. Умерли вторично - не успевшие застрелиться, покорно вернувшиеся на Родину по вызову, не сгоревшие от заработанной до революции каторжной чахотки... Не отпустили их тогда, не отпустил и сегодня старик Грандиозов. Не для того полвека собирал он картотеку. А первое дело появилось еще в тот вечер, когда в третий раз встречался он с Ефимом Петровичем...